Прилизанная биография — как Солженицын скрывал правду о своем аресте
2018 год Путин объявил в России годом Солженицына, его столетие будет отмечаться на государственном уровне. Будем в ладу со временем, отдадим должное титану мысли, на чей «Архипелаг ГУЛАГ» едва не молились антисоветчики и который произвел разрушений в стране больше, чем могла бы американская атомная бомба. На тот «Архипелаг», который ныне включен в школе в обязательный минимум по литературе. Должное человеку, который свое кредо выразил статьей-манифестом «Жить не по лжи», где провозгласил «ни в чем не поддерживать лжи сознательно!». Т.е. в пику советской жизни, в которой, по Солженицыну, «бытие», состоящее из «насилия» и «страха», определяло лживое «сознание». Того самого «насилия», которое почему-то не смогло или не захотело остановить общественную — откровенно антисоветскую — деятельность Солженицына в 60-х, начале 70-х. В этот период он издал в СССР несколько своих произведений, проводил встречи, выступления, давал интервью иностранным журналистам — учил, учил и еще раз учил всех как надо не лгать.
Другой Солженицын
О довоенном периоде жизни Солженицына мы знаем по книге «В споре со временем» первой его жены Натальи Решетовской. По ее воспоминаниям его взгляды того периода на 180° отличались от будущего образа непримиримого борца с проказой советской жизни, выраженном в его позднем творчестве. Так, перед войной он задумал большой роман «Люби революцию» и даже начал его писать.
И на фронте, куда он попал весной 1943, его отношение к советской истории не претерпело изменений. Решетовская пишет, что в конце 1943 года ее будущий супруг мечтал сделать «посильный вклад в будущее развитие ленинизма» (стр.35 книги). А в мае 1944 он видит свое будущее в «служении пером интересам мировой революции»(стр. 40), а также отвергает нововведения в СССР: новый гимн, погоны в армии, роспуск Интернационала — видит в этом отход от идеалов революции. И даже в сентябре 1944 у него план после возвращения с фронта устроить коммуну в Москве (стр.44). И только с самого конца 1944 его письма становятся (стр.46) «все более сложными, трудными, противоречивыми», а литературные планы «захватываются, завихриваются, впитываются, уносятся Политикой». А потом его арестовали — трех месяцев до Победы не дотянул...
Арест Солженицына: отделение правды от лжи
Арест. С него начинается переворот в жизни писателя. С него же автор «Архипелага ГУЛАГ» и начинает этот антисоветский пасквиль. С самых первых страниц этого «художественного исследования» Солженицын контузит читателя, вываливая на него кучу обрывков каких-то случаев, связанных с арестом. Обрывков, т.к. отсутствует контекст большинства живописуемых автором арестов, т.е. неясно где, когда и с кем что было — и было ли.
Эти аресты у Солженицына предстают не как формальность государственного карательного органа, а как творческий акт человекодробильной системы. Арест по Солженицыну, это ждущий советского гражданина зверь, притаившийся за каждым кустом, каждым углом, под кроватью. И если он вас еще не схватил, то значит Ваша очередь еще не дошла — Вас много, а он один.
Вот арестовывают женщину (безымянную), подвернувшуюся под руку НКВД в Новочеркасске: «надо было спешно заполнять число, и не хватало сотрудников рассылать по городу, а эта уже была здесь!» Или «вас берут прямо с операционного стола, с операции язвы желудка (некий Н.М.Воробьев, инспектор крайнаробраза, 1936 г.) — и еле живого, в крови, привозят в камеру» (!). Некий Воробьев в неназванном крае, инспектор — ищи птицу в небе. Плюс возникает вопрос, а если он умрет по дороге — заменят следующим больным? Да и зачем же брать с операционного стола, когда можно поздоровее — какая им разница? Но автор не рассуждает. Вот, дают некому Петру Ивановичу путевку в санаторий — и тот радуется; но, оказывается, дают исключительно для того, чтобы на вокзале сотрудник известного органа взял его «доверительно под руку — навсегда или на десять лет». Или же «при аресте паровозного машиниста Иношина» у него дома при обыске «выбросили из гробика» умершего ребенка. Машиниста неизвестного депо, неизвестно когда, неизвестно за что.
До самого Солженицына эта окаянная зверюга дотянулась в феврале 45-го, на фронте, в момент боя, когда «окружили не то мы немцев, не то они нас», а «немецкие разрывы терзали землю метрах в двухстах» (!). Такова обстановка в момент ареста в изложении самого Солженицына в том месте «Архипелага», куда взгляд читатель упрется сразу за вышеописанной вереницей арестов. Упрется, когда читатель уже просвещен насчет манер наших «органов», т.е. готов ознакомится с рассказом правдоруба. Вот он:
«Комбриг вызвал меня на КП, спросил зачем-то мой пистолет, я отдал, не подозревал никакого лукавства, — и вдруг из напряженной неподвижной в углу офицерской свиты выбежало двое контр-разведчиков, в несколько прыжков пересекло комнату и четырьмя руками одновременно хватаясь за звездочку на шапке, за погоны, за ремень, за полевую сумку, драматически закричали: — Вы — арестованы!! И обожженный и проколотый от головы к пяткам, я не нашелся ничего умней, как: — Я? За что?!..».
Этот случай является хорошей иллюстрацией зловредности наших «органов», их бесчеловечно-нелогичного характера, который «исследует» «историк» Солженицын. Он хорошо вписался бы в голливудский фильм про советский «кошмар». Бериевские хищники пробрались на передовую (в окружение?), чтобы сцапать жертву прямо в момент боя. Это вам не эпическое спасение рядового Райана, это тоталитарная проза. Хотя, был ли Солженицын на передовой?
Тут уместно вспомнить, что в мае 44-го ординарец капитана Солженицына Соломин доставил из Ростова к нему на «передовую» в Белоруссию жену — Наталью Решетовскую — которая и прожила там три недели (стр.40). Впрочем, через 9 дней после ее отъезда началось наступление в Белоруссии. Но даже в нем выпускнику артучилища Солженицыну не пришлось стрелять из пушек прямой наводкой, ибо в его беспушечной батарее звуковой разведки пушек не было, а были циркули и приборы, с помощью которых по картам выяснялось положение вражеских артбатарей (см. книгу Вл. Бушина. «Неизвестный Солженицын» и «Александр Солженицын. Гений первого плевка»).
Описание правдорубом собственного ареста вызвало недоумение, например, у фронтовика Вл. Бушина, с которым он и поделился в книге «Неизвестный Солженицын» в главе «Загадка ареста Солженицын». Поведение смершевцев, их «тарзаньи прыжки», соответствовали бы задержанию опасного диверсанта, шпиона, который не сдастся живым, а не «кролика», как назвал себя сам «исследователь» в «Архипелаге». Неужели спецслужбисты так плохо разбирались в своем контингенте? Ведь, по нынешней версии, арестован Солженицын был за письма с критикой Сталина, которые он отправлял своему другу Н. Виткевичу.
Описание ареста, данное Решетовской в книге «В споре со временем», лишено этих несуразностей, тем и правдоподобнее. Она передает рассказ ординарца Солженицына Соломина (стр.53 книги). Так, 9 февраля 1945 года оба они делили трофей, а именно найденный кусок голубого плюша (бархата) — дело было рядом с Кёнигсбергом. В этот момент «вошли в комнату двое». «Один говорит: "Солженицын Александр Исаевич? Вы нам нужны". Они вышли. Какая-то сила толкнула меня (Соломина — прим. ИА Красная Весна) выйти следом. Он уже сидел в черной "эмке". Посмотрел на меня, или мне показалось, таким долгим взглядом...Его увезли. Больше я его не видел. Двадцать с лишним лет...». Такова, по словам, Бушина «бархатная версия ареста: ни тарзаньих прыжков, ни хватания в четыре руки, ни воплей "Вы арестованы!" Все тихо, деловито, обыденно».
Как понятно, две эти версии полностью противоположны друг другу по создаваемому образу сотрудников СМЕРШа. Т.е. одна из них, в этом смысле, ложная. Против версии Солженицына говорит странное, неправдоподобное поведение «особистов». Они пришли арестовывать офицера на передовую во время боя. Офицера, за которым, кроме писем, больше ничего не числится.
Допустим, «особистов» не интересует, как они будут выглядеть в глазах боевых офицеров, как это повлияет на отношение к СМЕРШу, которое и без того далеко от романтического. Но здравый смысл должен подсказать вопрос: кто заменит этого офицера в бою на его месте? Или это не интересует смершевцев? А если эта часть в итоге будет окончательно окружена и разгромлена и далее начнется выяснение всех подробностей? СМЕРШу на это глубоко плевать? Даже если эта нетипичная для конца войны ситуация дойдет до верховного командования?
В общем, подобное поведение сотрудников СМЕРШа является сумасбродством. Поэтому есть основания подозревать автора «Архипелага» во лжи, с целью подогнать свой случай под шаблонное поведение сотрудников безопасности, им же фабрикуемое. И на которое Солженицын может списать часть своей виновности, выставить себя жертвой.
