«Никто, кроме читателей антироссийских методичек, не встал на защиту НПО»
Выживание Южной Осетии с момента признания ее как государства, да и за много лет до того, зависело не только от способности противостоять традиционным военным угрозам (хотя никто не сбрасывает это со счетов до сих пор), но и от возможности находить адекватные ответы на вызовы экономического, демографического и информационного характера. То есть от умения сопротивляться так называемой «мягкой силе».
Мягкая сила — это инструмент, критически необходимый Западу в регионах бывшего СССР.
Южная Осетия в этом смысле многие годы находилась под прицелом самых влиятельных организаций Запада — от фонда Сороса до Freedom house и Human rights watch, финансировавших самые зловещие политические процессы в постсоветский период. Не только она — до сих пор под чутким американским присмотром находятся многие бывшие союзные республики. Конечно, в РЮО они не вели себя так дерзко и нагло, как на многих постсоветских территориях, но вытеснить Россию из Южной Осетии и не допустить в каком-либо виде новой интеграции вокруг России они пытались — пусть и в очень завуалированной форме. В последние годы эта борьба вышла на предельно высокий политический уровень.
Одной из задач НПО (созданных на Западе «неправительственных общественных организаций») в Южной Осетии было формирование бомонда «проевропейской молодежи». Эту задачу решали методично и целенаправленно. Речь шла о среднесрочном планировании, на 3-5 лет, которое позволило бы сформировать устойчивую плеяду информационно ориентированных на Европу молодых специалистов в различных областях: экономика, право, журналистика, политика и т.д., чтобы они стали задавать тон общественным дискуссиям. Материально-техническая поддержка на месте у них была. Как и поддержка административного ресурса.
В сознание юношей и девушек, еще не способных критически оценивать предоставляемую им информацию, вкладывались «правильные» посылы. Таким образом, в Южной Осетии пытались сформировать поколение молодежи, ориентированное на западную идеологию и враждебно относящееся к России и ее деятельности в республике. Западным НПО вторили оппозиционные и так называемые независимые СМИ, искусственно нагнетая антироссийские настроения и продвигая идею о том, что республике необходимо идти своим путем и отказаться от дружбы с Россией.
Воспитанная на якобы демократических ценностях молодежь могла бы через некоторое время стать нужным инструментарием в руках матерых технологов. Не видеть этой опасности было невозможно, однако руководство республики будто бы не замечало угрозы, напротив, СМИ, занимавшиеся обнаружением опасных тенденций, подвергались обструкции.
Когда мы начали заниматься этой проблематикой, в республике действовало несколько фондов, являвшихся многие годы грантополучателями одиозных международных организаций. Закон об иностранных агентах был тогда еще на стадии принятия. Разумеется, каждый аналитический материал о реальных целях и задачах НПО вызывал нервную реакцию «подвижников» soft power. В ход шли оскорбления и манипуляции общественным сознанием — разговоры о том, что данная информационная кампания развязана перед закручиванием гаек, сворачиванием неких институтов демократии и т.д. Как им казалось, манипулируя страхами людей, можно будет добиться успеха и получить карт-бланш на выезды в страны Запада для участия в весьма сомнительных проектах.
О сути этих программ мы также подробно рассказывали. Результат был. Никто в обществе, кроме определенного круга лиц, проходивших политликбез по методичкам, в которых Россия представлялась страной-агрессором и якобы действительным виновником грузино-осетинского конфликта, не встал на защиту НПО. Сами представители «гражданского сектора» не захотели прозрачности в своей деятельности, перспектива носить клеймо «иностранного агента» их также не привлекала — к тому времени закон уже был принят. В результате они решили закрыть свои организации. Исполнительная власть не стала этому препятствовать, точнее, югоосетинские чиновники — «кураторы» прозападных организаций, вынуждены были отступить под информационным давлением и смириться.
Не хочется делать тревожный и обескураживающий прогноз о том, что Россия теряет свои позиции в Закавказье. На первый взгляд, это звучит невероятно. Но это, к сожалению, так. Причины и обстоятельства, личностные и национальные, а также факторы внешнего воздействия сошлись, словно парад черных планет, усиливая и без того неслабый кризис, в котором оказались закавказские республики. В этом отношении Южная Осетия оказалась наиболее устойчивой, имея несоизмеримо больший иммунитет перед западными технологиями.
Москва должна сочетать военно-политические и культурно-гуманитарные методы. Иметь сильный кулак в Закавказье — жизненно важно для России. Не только силой надо укреплять свои позиции. Необходимо не ограничиваться работой с элитами, но и развивать народную дипломатию, обращаться напрямую к людям, развивать это новое направление гуманитарных технологий, пресловутую soft power и собственные НПО.
Система политических ценностей является ключевым аспектом мягкой силы государства. Надо сказать, что в этом вопросе уровень мягкой силы России многие годы находился на нулевой отметке — стране нечего было сказать миру, нечего было ему предложить, когда речь шла о дальнейших путях развития человечества. Однако после признания Южной Осетии и Абхазии, а также возвращения Крыма, положение изменилось, и стали ярче проявляться черты новой российской идеологии. В Южной Осетии эта идеология имеет свою ядерную целевую аудиторию. Более того, президентом республики в 2017 году стал политик, сделавший своей миссией объединение осетинского народа и воссоединение с Россией. Россия для Южной Осетии с 2008 года — страна, спасшая осетинский народ от уничтожения, оплот традиционных ценностей и даже «последняя надежда христианской цивилизации».
В статье 13 Конституции Российской Федерации зафиксировано: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Из этого положения выводится утверждение о том, что российское государство не имеет и не может иметь своей идеологии. Но тогда все разговоры об усилении идеологического противодействия деструктивным идеологиям не более чем заблуждение и самообман. Из конституционного запрета государственной идеологии иногда выводится и отрицание возможности и целесообразности выработки общенациональной идеи для России. Но давайте зададимся вопросом: действительно ли российское государство обречено на безыдейное существование или же этот запрет на государственную идеологию не более чем «мудрствование от лукавого»?
В Южной Осетии 98% процентов населения имеет российское гражданство. В республике с большим трепетом реагируют на ту идеологическую работу, которую пытается вести Россия. Граждане РЮО имеют высокий уровень образования, просвещения и опыт противостояния враждебной агрессии, основанный на непоколебимой убежденности в том, что Южная Осетия — это часть Русского мира. Что это, если не идеология? Все новое — хорошо забытое старое. И это всегда работает. Вот почему сегодня для нас так важен сам факт официального признания государственной идеологии России. Если у государства нет идеологии, а у общества — национальной идеи, то очень сложно противостоять всему чудовищному накалу, с которым Русский мир столкнулся. Некоторые считают, что вообще стоит ставить вопрос о выработке и утверждении единой идеологии для всех стран и народов, относящих себя к Русскому миру. Ведь идеологическая борьба — это не столько критика враждебной идеологии или правовые ограничения, а то и запрет деструктивных человеконенавистнических идеологий, сколько гуманистическое просвещение и пропаганда собственных идеологических ценностей и программных установок. Если Запад использует soft power для разрушения, то мы можем и обязаны использовать ее для созидания.
