Мир идет в светло-«зеленое» будущее? Итоги саммита G20
10 сентября в столице Индии, Нью-Дели, завершился очередной, восемнадцатый по счету, саммит «Большой двадцатки» (G20), который прошел под лозунгом «Одна Земля, одна семья, одно будущее».
И хотя основное внимание мирового сообщества было приковано к теме конфликта на Украине, украинская тема в итоговой декларации занимала одно из первых, но далеко не главное место.
«G20 не является платформой для решения геополитических вопросов и проблем безопасности… Были разные точки зрения на оценку [украинской] ситуации», — обтекаемо говорится в девятом и десятом пунктах итоговой декларации саммита, которая очевидным образом не направлена на осуждение действий России по решению украинского вопроса.
И тем не менее саммит указал на недопустимость «применения силы и угроз применения силы», а также категорически осудил любое «бряцание» ядерным оружием. Так что периодически появляющиеся в нашем информационном поле высказывания о возможности его применения не могут не вызывать у членов G20 очевидного беспокойства.
Между тем если рассматривать итоговую декларацию саммита глав государств G20, то в глаза бросается большая степень сходства между его повесткой и вопросами, поднятыми чуть более двух недель назад, в конце августа, на саммите БРИКС. Также вполне очевидно, что основным вопросом собрания G20 (как впрочем и саммита БРИКС) было вовлечение в свою повестку стран Африканского союза, в который входят 55 стран — за малым исключением весь черный континент.
И если учесть, что в G20 не входит Китай, а в БРИКС — Евросоюз, который в виде единой общности является двадцатым членом G20, то можно смело говорить о борьбе за глобальную повестку между этими двумя группами стран. Более того, эти группы пересекаются: Бразилия, Россия, Индия, ЮАР, а теперь и Саудовская Аравия входят в оба союза сразу.
Две семьи — одно будущее?
Центральным событием саммита G20, как и ранее БРИКС, стало расширение. В «Двадцатку» на правах постоянного члена приняли сразу весь Африканский союз (АС), который ранее был в полном составе приглашен на саммит БРИКС.
Саммит БРИКС, одновременно «присматриваясь» к АС, подтвердил успехи дипломатии Си Цзиньпина и Китая в деле примирения Ирана и Саудовской Аравии, которые вошли в БРИКС вместе с ОАЭ. Но «Большая двадцатка» опередила БРИКС, «перехватив» африканские страны. Отметив на полях то, что отношения между Китаем и Индией в последние годы большой теплотой не отличаются, подчеркнем, что идею принятия АС в G20 очень активно педалировал нынешний «хозяин» саммита, премьер-министр Индии Нарендра Моди.
При этом лейтмотивом обоих саммитов стали «инклюзивность», «зеленая» экономика и энергетика, а также «устойчивое» развитие и цифровые технологии. Да и в целом, между двумя декларациями имеется сходство в позициях по многим актуальным вопросам международной повестки, будь то цифровые технологии, противодействие терроризму, проблема возврата международных долгов, роль многосторонних банков развития (МБР) в решении региональных вопросов и многое другое. Кроме того, оба документа изобилуют оговорками в пользу особых условий для развивающихся и «наименее развитых» стран.
Характерно, что и G20, и БРИКС практически слово в слово признали ключевую роль и неотменяемость международных организаций, контролирующих финансовые и торговые вопросы: МВФ и Всемирной торговой организации (ВТО), а также важность работы Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ). Оба саммита сошлись на необходимости реформировать МВФ в части «более справедливого» перераспределения квот на выделение средств странам, а по реформе ВТО формулировки несколько разошлись: в БРИКС сделали упор на устранение несправедливых торговых санкций, тогда как G20 просто призвали к «созданию механизма эффективного разрешения споров для всех членов организации до 2024 года».
И в БРИКС, и в G20 заявили о приверженности к выполнению Парижских соглашений по климату, согласно которым была поставлена общемировая цель удержать потепление на уровне 1,5 градуса Цельсия по сравнению с доиндустриальным периодом. И обе организации говорили о необходимости учитывать интересы бедных и беднейших стран, а также «национальной специфики» в этом вопросе. Однако если в декларации БРИКС прямо указывали на необходимость передачи «низкоуглеродных» технологий от развитых стран развивающимся, то страны G20 отделались более общими фразами об «ответственном потреблении» и «ответственном производстве». При этом конкретный вопрос о передаче технологий был заменен на более расплывчатый «обмен лучшим опытом и лучшими практиками».
Таким образом, обе организации, соперничая за влияние на африканские страны, по сути предлагают одну и ту же модель будущего с «зелеными» технологиями, искусственным интеллектом и безусловным достижением «целей устойчивого развития». Однако между повестками БРИКС и G20 есть и различия по ряду вопросов, а спектр обсуждаемых направлений в декларации G20 шире.
Дорогу частному капиталу!
Первое отличие в том, что декларация G20 делает упор на активное вовлечение в международный процесс частного бизнеса. Говорится (пункт 17 декларации саммита G20) о необходимости привлечения частного предпринимательства для «создания инклюзивных, поддерживаемых и устойчивых глобальных цепочек создания ценностей [имеющих денежное выражение]». Более того, за частным бизнесом признается решающая роль в деле мирового развития.
__«[Мы признаем, что] стартапы и ММСП [микро-, малые и средние предприятия] являются естественными двигателями развития», — указано в 18 пункте декларации, после чего предлагается «продвигать интегрирование ММСП в систему международной торговли».
С этой целью в рамках G20 создается некая «Группа взаимодействия „Стартап 20“».
Из текста не вполне понятно, будут ли эти самые субъекты малого и среднего предпринимательства и даже просто «частные лица» включаться в международную финансовую систему напрямую, минуя их государства, через цифровые финансовые инструменты и современные платежные системы (о чем говорится в пункте 21), или все-таки речь идет о какой-то новой форме государств-посредников. Впрочем, там же говорится о том, что «финансовая инклюзия» — дело исключительно «добровольное» для членов G20.
Что касается вовлечения отдельных людей, то целый подраздел декларации посвящен вопросам трудовой миграции.
«Осознаем, что правильно интегрированные и надлежащим образом подготовленные работники приносят пользу и их родной стране, и той, куда они уехали», — говорится в пункте 20.
Естественный вопрос о том, что побуждает трудовых мигрантов покидать свою родину, особенно в контексте включения в процесс «наименее развитых стран» — остается за рамками обсуждения. Тем не менее страны-члены G20 призывают усилить работу в части сбора данных о трудовых мигрантах, их навыках и компетенциях, а также улучшить механизмы трансграничного обмена этими данными.
В том же пункте 20 предлагается создать международный классификатор профессий и навыков, а также способствовать развитию механизма трансграничного признания профессий.
Особый интерес представляет звучащий в декларации призыв о привлечении частного капитала к вопросам борьбы с изменениями климата и «зеленой повестки». И тут все дело в цифрах.
Сначала предлагается (пункт 41) «быстро и существенно увеличить инвестиции в климатическое финансирование с миллиардов до триллионов долларов». При этом потребность развивающихся стран по этому направлению оценивается в $5,8–5,9 трлн (около 580 трлн руб.) до 2030 года, и еще $4 трлн (385 трлн руб.) ежегодно для развития технологий «чистой» энергетики. А затем говорится, что развитые страны (вместе) уже готовы вкладывать $100 млрд (9,6 трлн руб.) ежегодно до 2025 года. Кроме того, в декларации звучит призыв удвоить этот показатель после 2025 года.
При этом подписавшиеся признают, что цель в $100 млрд, заявленная в 2020 году, впервые была выполнена только в 2023 году. Так что даже если предположить, что лидеры развитых стран строго выполнят план по удвоению инвестиций в развивающиеся страны с 2026 года, то совокупный объем инвестиций от развитых стран к развивающимся с 2023 года по 2030 составит $1,3 трлн (125 трлн руб.). Это меньше 25% от заявленной цели.
Возникает резонный вопрос, откуда возьмутся остальные $4,5 трлн (435 трлн руб.)? Прямого ответа на него в декларации нет. Представить себе, что их раздобудут и вложат в «общее дело» развивающиеся страны довольно трудно — им самим нужны средства для развития.
Так что остается еще некий «частный бизнес», привлекаемый через МБР, как это записано в пункте 48 декларации. Но и тут, во-первых, этот частный бизнес должен иметь такие средства, а во-вторых, быть готовым их вложить! Опять же, очевидно, что упомянутые ММСП в этом деле вряд ли помогут, поскольку чаще всего сами ищут деньги для развития. А значит на ум приходят только международные финансовые монстры, вроде пресловутых конгломератов Black Rock, Vanguard и State Street.
Более того, бизнес совершенно определенно не будет делать подобные вложения из чистого человеколюбия. Корпорации потребуют гарантий защиты своих инвестиций. Никакие ММСП серьезных гарантий, разумеется, дать не смогут. Но их, в принципе, смогут дать государства развивающихся стран — скажем, под залог каких-либо активов.
В итоге вся «зеленая» эпопея начинает напоминать большую удочку для ловли крупной рыбы в мутной воде: на первом этапе международные финансовые акулы через МБР вливают деньги в развивающиеся страны под декларации о развитии ММСП. А на втором — отдаивают эти страны, попавшие в долговую яму, на ресурсы, активы и массовый поток трудовых мигрантов. Естественно, все исключительно «добровольно», как и предписывает декларация G20.
«Зеленая» повестка, цифровизация и искусственный интеллект
Значительная часть декларации G20 отведена различным вопросам «зеленой» повестки.
Так, в рамках направления «чистой» (то есть «зеленой») энергетики предлагается развивать водородную энергетику. В частности, создать международную «водородную экосистему» в рамках концепции, изложенной в документе под названием «Добровольные принципы высокого уровня G20 по водороду».
Заявлены цели утроения мощности возобновляемой энергетики (то есть энергетики возобновляемых источников), создание Глобального альянса по биотопливу и расширение его использования, а также, ближе к концу посвященного энергетике 38 пункта декларации, сотрудничество по атомной энергетике «для тех стран, которые выбрали использование гражданской атомной энергетики».
Кроме того, предлагается осуществлять соединение энергосетей, в том числе между разными странами, «где это применимо, для повышения энергетической безопасности, создания экономического роста и поддержания универсального доступа к энергии для всех».
В том же пункте 38 заявляется намерение нарастить усилия по оптимизации и сокращению «неэффективных субсидий на использование ископаемого топлива, которые стимулируют загрязняющее потребление», однако с оговоркой про адресную поддержку «самых бедных и самых уязвимых». Наконец, предлагается принять больше мер по отказу от «неослабевающего использования угольной энергетики». На полях отметим, что одним из главных потребителей угля является Китай: в 2022 году угольная энергетика обеспечила ему более 56% генерации. То есть это предложение является камнем в огород КНР.
«Мы подтверждаем важность сочетания мер политики, состоящих из фискальных, рыночных и регуляторных механизмов, включая, при необходимости, использование ценовых и неценовых механизмов, а также стимулов для достижения углеродной нейтральности и нулевого уровня выбросов», — говорится в 39-м пункте декларации саммита G20.
Так что идея введения экономических и рыночных санкций против потребителей ископаемого топлива продолжает будоражить умы мировой (в первую очередь, западной) управляющей элиты.
Что касается «цифровой трансформации», то ее предложено принять как данность («признать роль», пункт 24) и перевести на новый уровень, создав комплекс открытых стандартов и спецификаций для «цифровой государственной инфраструктуры», которую предлагается строить на программном обеспечении с открытым кодом. Особое внимание в этой связи отводится передаче данных на принципе доверия, в том числе между государствами.
«Мы признаем важность свободной передачи данных на доверии и с трансграничными потоками данных, соблюдая при этом применимые правовые рамки», — постулирует пункт 55.
Как это сочетается с растущим дефицитом доверия к системам обработки и хранения данных в целом, подогреваемым периодическими громкими скандалами с утечками данных — не уточняется. По-видимому, разговор о доверии именно потому нужен, что с информационной безопасностью всё плохо.
Надо отметить, что «Глобальный репозиторий цифровой государственной инфраструктуры», то есть собственно электронный банк приложений для государственного управления, откуда желающие будут их заимствовать, выразила готовность разработать Индия, которая и принимала у себя саммит G20. Об этом говорится в следующем, 56-м пункте.
Также участники саммита положительно оценили необходимость «дискуссии о потенциальных макрофинансовых последствиях, возникающих в результате внедрения и принятия цифровых валют Центральных банков, особенно для трансграничных платежей, а также для международной валютно-финансовой системы».
В сочетании с обязательным укреплением независимости Центробанков стран «для обеспечения доверия к финансовым системам», которое постулируется в 16-м пункте декларации, это наводит на мысль, что регулировать систему международных платежей будет невидимая (но при этом цифровая) рука рынка и МВФ, которому в пункте 53 предписывается роль основной структуры международной финансовой безопасности.
Но госуправление и финансы — не единственные сферы, в которых предложено внедрять цифровые технологии. «Мы не пожалеем усилий на создание безопасных и устойчивых цифровых экосистем» в сельском хозяйстве, медицине и культуре, говорится в пункте 60 декларации.
Отдельное внимание уделено проблемам развития искусственного интеллекта (ИИ). Говорится о том, что роль ИИ необходимо признать (пункт 24), но он должен быть «ответственным, инклюзивным и человеко-центричным» (пункт 61). При этом роль ИИ и других технологий в образовании предлагается, опять же, просто принять как данность — наряду с цифровой трансформацией. Так, пункт 30 предлагает, помимо прочего, «расширить поддержку образовательных учреждений и учителей, чтобы они могли идти в ногу с новыми тенденциями и технологическими достижениями, включая ИИ».
Смешать и добавить гендеров
После описания основных тем и трендов мировой политики декларация саммита G20 начинает соединять их друг с другом и с гендерной проблематикой. Правда, пока речь идет не о всём их многообразии, а о двух основных полах. По-видимому, такая скромность продиктована тем, что на африканском континенте тема гендерного многообразия, мягко говоря, не является популярной.
Так, тема цифровой трансформации идет на соединение с гендерной проблематикой. Сначала (пункт 24) говорится о наличии неких «цифровых разрывов», то есть о неравенстве цифровых возможностей между людьми в разных странах, однако затем фокус смещается в сторону якобы имеющего место «цифрового неравенства» между мужчинами и женщинами.
«Мы привержены сокращению вдвое цифрового гендерного разрыва между мужчинами и женщинами», — заявляется в пункте 65. При этом далее следует уточнение, что речь идет о преодолении гендерных барьеров для доступности, применимости и адаптирования цифровых технологий для прекрасного пола, а также необходимости искоренять на стадии разработки возможности оффлайн- и онлайн-оскорбления. Последнее — без уточнения методов решения проблемы.
Гендерные мотивы вводятся и в климатическую повестку: пункт 66 говорит о необходимости вовлечения женщин в решение климатических вопросов, а также увеличения их роли в принятии решений на этом направлении.
Наконец, в пункте 28 «зеленая» тема соединяется с медициной людей и животных в рамках подхода «Единое здоровье» («One Health»), рождая загадочный термин «низкоуглеродная медицина». Под управлением ВОЗ создается некий «Альянс за трансформационные действия в области климата и здоровья» (ATACH), который будет создавать этому термину какое-то реальное воплощение в виде «низкоуглеродных» медицинских систем.
Кроме того, подписавшие декларацию лидеры, видимо памятуя о недавнем ужасе эпидемии COVID-19, исполнены надежды на подписание «амбициозной, юридически обязывающих конвенции, соглашения или других международных документов ВОЗ по противодействию пандемиям (WHO CA+)», как это записано в том же пункте.
Что же Россия?
Надо сказать, что отказ саммита G20 прямо осудить Россию вызвал большой ажиотаж не только у нас, но и на Западе. Президент США Джо Байден даже покинул саммит досрочно, пренебрегая посещением третьей сессии, озаглавленной «Одно будущее».
Не только у нас декларацию саммита назвали «безоговорочной победой России», разумеется с точки зрения оценки конфликта на Украине, которую могла бы дать значительная часть мировой общественности, представленная на саммите G20, но не дала. Но впереди очередная сессия ГА ООН, на которой всё может быть иначе.
Однако повестка саммита G20 в целом отнюдь не оставляет благоприятной для российского общества картины. Многие активно обсуждаемые участниками саммита вопросы глубоко чужды традиционным ценностям, которые отстаивает подавляющая часть нашего общества. Надо сказать, что из всей декларации прямые отсылки к свободе воли, выражения мнений и т. п. прописаны только в одном 78-м пункте, предпоследнем перед заключением.
Как и в случае с недавней декларацией БРИКС, никакой прямой поддержки России в ее содержании не просматривается. Мировое сообщество без особой конкретики, но настойчиво обсуждает движение мировых процессов ровно в тех направлениях, которые вызывают наибольшее беспокойство у многих российских граждан. И если прибегнуть к метафоре семьи, которую вводит по отношению к себе декларация саммита G20, то сущностно Россия в этой «зеленой» семье — явно чужая.
