О коммунизме и марксизме — 107

Маркс отказался от всего, что могло ему дать буржуазное общество. Он не стал ни уважаемым университетским профессором, ни политическим советником какой-нибудь высокопоставленной особы (каковой по факту был, конечно, только Бисмарк, очень хотевший заполучить Маркса в виде такого советника).

Маркс отказался от родины, где он только и мог получить то или иное место в элите. Маркс не вернулся в Германию даже умирать. Он понимал, что в Лондоне может только прозябать в качестве второстепенного немецкого эмигранта. Но, связав свою жизнь с определенным проектом, став идеологом и организатором этого проекта, Маркс подчинил всё остальное целям проекта. Для проекта было лучше, чтобы он оставался в Лондоне, — вот он и остался в Лондоне.

Но самым болезненным для Маркса была не социальная ущемленность, «подкрепляемая» экономическими невзгодами, которые очевидны для каждого, кто читал письма Маркса. Почти в каждом письме — та или иная просьба о деньгах. Роль просителя для столь гордого человека, как Маркс, была невероятно унизительной. Но если бы не было Энгельса, регулярно помогавшего Марксу деньгами, то эти немалые экономические невзгоды могли бы носить характер настоящего бедствия.

Но не это, повторяю, для Маркса было наиболее болезненным. Такие люди, как Маркс, социальные и экономические неурядицы сносят достаточно легко. Самым болезненным для Маркса было то, что он должен был отказаться от глубокого философского исследования ряда проблем, которые его безумно интересовали и которые он мог бы разрешить, как подобает ученому. Марксу страстно хотелось разрешить эти проблемы. Он очевидным образом принадлежал к разряду людей, которым, как говорил герой Достоевского, жить и умереть не важно, а важно мысль разрешить.

Чтобы разрешить серьезную мысль по-настоящему, нужно время и сосредоточенность на объекте исследования. Маркс не хотел совсем отказаться от такого разрешения важных для него мыслей. Но он должен был свести количество мыслей, подлежащих полноценному разрешению, к минимуму. В итоге ему пришлось ограничиться одной полноценно разрешаемой мыслью — мыслью о капитале.

И всё равно времени вопиющим образом не хватало. А Маркс проявлял предельную требовательность к оформлению результатов исследования, постоянно исправлял написанное, вносил дополнения. В итоге полноценно оформлен оказался только первый том «Капитала».

Второй — это, скорее, связный конспект, а не завершенная и отшлифованная работа.

Третий — это обрывки, фактически произвольным образом соединенные Энгельсом.

Но почему же у Маркса при его огромной работоспособности не хватило времени на полноценное завершение даже одного исследования, притом что Марксу очень хотелось это исследование завершить по-настоящему?

Времени не хватило потому, что Маркс львиную долю этого ценнейшего для него ресурса отдал не исследовательской деятельности, а деятельности политической. В этом был выбор Маркса. Он был обусловлен тем, что Маркс испытывал по отношению к буржуазному обществу, в котором он должен был так или иначе реализовываться, непреодолимое мощное отвращение. Оно у Маркса было больше, чем у немецких революционных романтиков (того же Гейне, например), анархистов, народников. Маркс был человеком мощного интеллекта и очень сильных страстей.

В вопросе об оценке буржуазности как таковой интеллект и страсть у Маркса сплелись воедино. Произошло это очень рано — в момент, когда личность доформировывается. Именно тогда умом и сердцем Маркс понял, что так или иначе обустраиваться в рамках буржуазного общества унизительно и бессмысленно. Что это общество сначала приволочет человечество к краю пропасти, а потом его в эту пропасть скинет. Что, возможно, это произойдет уже при жизни Маркса, а возможно, после его смерти. Но и в том, и в другом случае будет малоактуален вопрос о том, кем ты останешься в памяти потомства.

Во-первых, потому что этого потомства может и не быть, если всё полетит в пропасть (а Маркс был уверен, что полетит).

А, во-вторых... Во-вторых, если памятью потомства будет заведовать отвратительная для Маркса буржуазия, то место в ней будет одновременно признанием того, что ты с этой самой буржуазией так или иначе снюхался. А поскольку она отвратительна, то и такое снюхивание отвратительно, и тот, кто снюхивается, отвратителен.

Но главное — какой смысл оставаться в памяти человечества, которое обречено, коль скоро его не удастся вырвать из рук буржуазии.

Маркс посвятил большую часть своего времени созданию организации, способной вырвать человечество из рук буржуазии. Организация эта имела официальное название Международное товарищество трудящихся или Международное товарищество рабочих. Но вошла она в историю под названием Первый Интернационал.

Возник этот Интернационал 28 сентября 1864 года в Лондоне, когда многочисленные участники митинга в поддержку польского национально-освободительного восстания приняли решение создать международную рабочую организацию.

Руководящий орган этой организации вскоре стал называться Генеральным советом. Маркс был членом этого Генерального совета. По просьбе Генерального совета Маркс подготовил Учредительный манифест и Временный устав товарищества. Эти документы были утверждены 1 ноября того же 1864 года.

В 1876 году Международное товарищество рабочих, которое для Маркса было символом надежды на освобождение мира от власти буржуазии, прекратило свое существование.

В 1883 году Маркс умер.

Второй Интернационал, он же — Социалистический или Рабочий Интернационал, был создан в 1889 году, уже после смерти Маркса.

Все годы существования Первого Интернационала Маркс провел в яростной борьбе с бакунинским большинством и примыкавшими к нему анархистами, ориентированными не на Бакунина, а на Прудона.

В 1871 году, во время Парижской коммуны, у Маркса возникла надежда на то, что все фракции Коминтерна объединятся на единой платформе. Эта надежда породила интереснейшую работу Маркса «Гражданская война во Франции». Маркс анализирует опыт Коммуны. Работа являлась развернутым воззванием Генерального совета Первого Интернационала.

Перед распадом Первого Интернационала Марксу даже удалось победить Бакунина. Но это была пиррова победа, ставшая, по сути, катализатором процессов, приведших к расколу и распаду Первого Интернационала.

Формально Маркс был неудачливым политиком. И он это понимал. Политика сожрала время и силы Маркса. Дала ли она что-то взамен? Я уверен, что дала, и что если бы Маркс не занимался политикой, то он бы, в каком-то смысле, поскучнел. Для Маркса подобное поскучнение породило бы множественные последствия — грубо говоря, времени стало бы больше, а жизненных сил — намного меньше.

Кроме того, всё, написанное Марксом, находящимся вне политики, неизбежно имело бы не только другую жанровую и стилевую окраску, но и другое содержание. Сама методология Маркса оказалась бы в случае его невовлеченности в конкретную политику принципиально другой.

В самом деле, кем является ученый, исследующий общественные процессы? Является ли он всего лишь диагностом, способным четко определить природу и характер тех или иных заболеваний, или же этот ученый является еще и своего рода лечащим врачом?

Конечно, лечащий врач должен уметь болезни обнаруживать, обладать знаниями по поводу их природы, а также знаниями по поводу воздействия болезней на организм, но если он обладает только этим и ничем больше, то он не лечащий врач, а уважаемый сотрудник диагностического центра.

Общественная наука — это только диагностика? Ученый-обществовед — это только сотрудник диагностического центра, именуемого общественной наукой?

Или же общественная наука обладает не только диагностическими знаниями, но и знаниями по поводу врачевания выявленных болезней?

Конечно, в каких-то сегментах этой науки будут заниматься только диагностикой, как занимаются только ею в диагностических центрах. И это правильно! Но если только диагностикой будут заниматься во всех сегментах этой самой общественной науки, то где же будут заниматься врачеванием выявленных болезней?

Карл Поппер, взявшись рассуждать по поводу методологии Маркса, сам задавал удобные для себя вопросы и сам же удобным для себя образом на них отвечал. При этом Поппер виртуозным образом избегал неудобных для него методологических вопросов. Как мне представляется, самым неудобным является методологический вопрос о роли ученого, исследующего общество. Такой ученый — это только диагност или это лечащий врач?

Маркс ответил на этот вопрос с предельной четкостью, сказав, что «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».

Казалось бы, умная и красивая фраза — и не более того. Но на самом деле за этой фразой стоит разрыв с определенной общепринятой методологией и создание методологии новой, альтернативной. И — принципиально не сочетаемой с методологией общепринятой.

Любая методология явным или неявным образом опирается на те или иные базовые метафоры. Согласно тому, что я только что изложил, метафору, на которую опирается обсуждаемая нами марксистская коммунистическая методология, можно назвать метафорой врача, чья профессия требует постановки диагноза, но категорически не сводится к одной лишь диагностике заболевания.

Поставил диагноз — начинай излечение или говори, что болезнь носит неизлечимый характер. Но в этом случае исходи из твердой веры в то, что если не ты сам, то твои соратники по профессии будут искать возможность излечения заболевания и рано или поздно найдут эту возможность. В противном случае профессия врача бессмысленна.

Маркс не мыслит себя в качестве диагноста, не занятого врачеванием болезни, которая в результате диагностики обнаружена. Маркс мыслит себя только в качестве лечащего врача. И если бы он сам себе сказал: «К черту лекарство, займусь только диагностикой», то сразу бы не только поскучнел, но и перешел на другие методологические рельсы. Тогда он уже не был бы Марксом, которого мы знаем и ценим. А отказавшись от низведения своей деятельности к одной лишь диагностике, Маркс поменял всё сразу: тип используемого метода, социальную и даже экзистенциальную роль, стиль жизни, систему приоритетов. Маркс не мог быть лечащим врачом, черпать из этого лекарства жизненную энергию и не заниматься Первым Интернационалом.

Но можно ли свести всю методологическую проблему, возникающую из ответа на вопрос о том, кем ты являешься — только диагностом или лечащим врачом, к одним лишь обществоведческим наукам? Или к одним лишь наукам о всех живых существах — людях, животных, растениях?

Человека лечит врач. Животных лечит ветеринар. Растения лечит агроном, взявший на вооружение мичуринский или какой-либо другой метод. При этом есть наука о человеке. И есть наука о животных, растениях.

Ученый изучает анатомию, физиологию, учится отличать норму от патологии, исследует характер нормы и патологии. Но он ведь знает, что его сведения, во-первых, помогут тем, кто осуществляет конкретное лечение, и, во-вторых, будут активно использованы теми, кто, как и он, занимается наукой — поиском способов воздействия на выявленные патологии, поиском средств, обеспечивающих нормализацию тех или иных подсистем, нормализацию функционирования системы в целом.

Маркс хотел активно бороться с опаснейшим заболеванием человечества — капитализмом. Он изучал характер этого заболевания в своем главном труде под названием «Капитал». Но он ведь не только изучал это заболевание, не только рассматривал природу болезни, разные фазы развития заболевания, переход из одной фазы в другую. Он изучал всё это для того, чтобы излечить человечество от заболевания. Он искал способы излечения. Понимая, что такое излечение осуществляет не отдельный человек, а некий «коллективный политический врач», Маркс вкладывал много сил в создание этого врача, то бишь в создание Первого Интернационала.

Созданный «врач» должен был взять на вооружение марксистскую диагностику, марксистские методы лечения заболевания и — начать это лечение, спасая человечество. Вот какова позиция Маркса.

Если исходить из того, что она такова (а трудно исходить из чего-либо другого, слишком уж очевидна позиция Маркса), то понятно, кто и почему не любит Маркса. Его не любят те, для кого капитализм — вовсе не болезнь, а триумфальное завершение мучительной человеческой истории.

Представим себе, что в теле больного, которого зовут Общество или Человечество, возникла опухоль, которую зовут Капитализм. Что будут говорить отдельные клетки опухоли? Они будут говорить, что им хорошо. И даже очень хорошо. И что для того, чтобы им было лучше и лучше, нужно, чтобы опухоль быстрее пожрала организм.

Так ведут себя клетки любой опухоли. Чем опухоль злокачественнее, тем активнее ведут себя подобным образом и ее отдельные клетки, и она сама как системное целое. Так-то оно так... Но между опухолью и тем, что мы именуем капитализмом, есть одно существенное отличие, которое более или менее развернуто обсуждалось если не самими марксистами, то теми, кто пытался скорректировать марксизм, не меняя в корне его методологию и лежащую в ее основе базовую метафору.

Отличие это состоит в том, что ни отдельные клетки опухоли, ни опухоль в целом не обладает разумом. И не может осознать, что съедение организма приведет к его смерти, а значит, и к смерти опухоли. А капитализм, в отличие от опухоли, разумен. Разумом обладает и каждый отдельный капиталист, и капиталистический класс как целое, если, конечно, в него оказалось привнесено политическое сознание его единства, его судьбы, его роли и т. д.

Классический марксизм даже в его высших проявлениях, каковыми являются сочинения самого Маркса и ключевые работы Ленина, не рассматривал проблему «рефлексивности капиталистической опухоли».

Потому что с порога отвергалась возможность любой разумности капиталистической опухоли, выходящей за рамки той примитивной разумности, которая регулирует пожирание опухолью организма. По существу, считалось, что капитализм не полноценно разумен, а наделен яростной, точной и примитивной инстинктивностью. И что все инстинкты как отдельного капиталиста, так и капитализма в целом, направлены только на обеспечение максимально интенсивного пожирания организма.

Недобросовестные марксисты приписывают Марксу слова о неуемной жадности капиталиста, который при 300 % прибыли пойдет на любое преступление. Давайте ознакомимся с конкретным текстом, который они таким образом извращают. Извращению подвергается текст, взятый из 24-й главы «Капитала». Она называется «Так называемое первоначальное накопление». Глава разделена на отдельные разделы. В шестом разделе этой главы, который называется «Генезис промышленного капиталиста», говорится следующее: «Tantae molis erat создать условия для свободного проявления «вечных естественных законов» капиталистического способа производства, совершить процесс отделения рабочих от условий их труда, на одном полюсе превратить общественные средства производства и жизненные средства в капитал, на противоположном полюсе превратить народную массу в наемных рабочих, в свободных «работающих бедняков» — этот удивительный продукт современной истории. Если деньги, по словам Ожье, «рождаются на свет с кровавым пятном на одной щеке, то новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят».

Читателю небезынтересно ознакомиться с настоящим текстом настоящего Маркса, причем не каким-нибудь ранним текстом, про который начетчики от марксизма говорят, что «Маркс еще не освободился от гегельянства с его абстрактными умничаньями», а с текстом из основного произведения Маркса, каковым, безусловно, является «Капитал». Приведенный выше отрывок из «Капитала», в котором якобы не должно быть никаких умничаний, начинается с того, что Маркс дает латинский вариант текста из «Энеиды» Вергилия. «Tantae molis erat» означает в переводе «стоило стольких трудов». Выражение взято из первой книги «Энеиды». Начинается эта первая книга словами:

Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои —
Роком ведомый беглец — к берегам приплыл Лавинийским.

Дальше Вергилий описывает злосчастья этого мужа, которого зовут Эней. И говорит, что причиной горьких превратностей, испытанных Энеем, был гнев Юноны, жены Юпитера, верховного римского божества. Далее говорится о том, как именно Юнона любила Карфаген, как боялась, что от крови троянской возникнет род, который низвергнет Карфаген, о том, что Юнона ненавидела троянцев за то, что ее отверг Парис, которому нужно было отдать пирующим богиням яблоко с надписью «прекраснейшей».

Парис отдал яблоко Венере/Афродите и навлек на себя гнев Юноны/Геры. А также гнев Афины, которая тоже не получила яблоко, именуемое «яблоком раздора».

Описав все эти злоключения Энея, Вергилий говорит далее о том, что гнев Юноны/Геры на троянцев вообще и Энея в частности не оскудевает после гибели Трои. В том числе и потому, что Энею предписано судьбой, воля которой выше воли богов, создать Рим, а Риму предписано уничтожить любимый Юноной Карфаген. О неслабеющем гневе Юноны/Геры Вергилий говорит следующее:

Гнев ее не слабел; по морям бросаемых тевкров,
Что от данайцев спаслись и от ярости грозной Ахилла,
Долго в Лаций она не пускала, и многие годы,
Роком гонимы, они по волнам соленым блуждали.
Вот сколь огромны труды, положившие Риму начало.

Маркс говорит «Tantae molis erat», адресуясь именно к этому тексту Вергилия. «Вот сколь огромны труды», — говорит он по поводу своих изысканий. Он бы мог ведь просто сказать, что с трудом удалось обнаружить то-то и то-то. Но он вместо этого цитирует Вергилия, причем по-латыни. Начетчики от марксизма просто исходят от негодования по поводу того, что я предлагаю своим сторонникам внимательно вчитываться в тексты Вергилия. Могут ли эти начетчики дать какое-нибудь простенькое объяснение тому, зачем Марксу в данном случае а) вообще цитировать Вергилия и б) цитировать его по-латыни?

Ведь Маркс не рафинированный эстет, адресующий свои сочинения элите того времени, получившей классическое образование и в силу этого а) знающей Вергилия и б) знающей латынь. Маркс ориентирован на то, что его «Капитал» прочтет продвинутая часть рабочего класса, которая в порядке самообразования многое освоила, но которая никак уж не ставила своей задачей получение классического образования и подробное знакомство с античностью.

Значит, Марксу почему-то нужно отослать даже такого читателя к «Энеиде». И не к «Энеиде» вообще, а к тому месту, где говорится о чудовищности усилий тех, кто, бежав из Трои, построил Рим. Маркс сравнивает эти усилия со своими собственными? Но тогда речь идет не просто об интеллектуальных усилиях, а о построении некоего красного града, который заслуживает того, чтобы была проведена параллель между ним и Римом, так ведь?

Далее Маркс говорит о неких «работающих бедняках» как удивительном продукте современной истории.

Работающие бедняки — это достаточно сложное понятие. Этих бедняков, с одной стороны, противопоставляли idle poor (праздным беднякам, то есть нищим), а с другой стороны — тем рабочим ремесленникам, которые не были отчуждены от средств производства. И были собственниками этих, конечно же, скудных средств производства.

Маркс подробно обсуждает некоего Эдмунда Берка (1729–1797), англо-ирландского парламентария, политического деятеля и публициста, часто называемого отцом политического консерватизма.

Маркс называет Берка гнусным политическим лицемером за то, что Берк называет гнусным политическим лицемерием выражение «laboring poor» и за его убеждение, что «законы торговли суть законы природы, а следовательно, законы самого бога», — Марксу ненавистна эта позиция Берка.

Еще раз подчеркну, что это «laboring poor» Маркс называет не просто новым, а удивительным (вдумайтесь в это слово!) продуктом современной истории. Очень важное и раскрывающее суть дела определение.

(Продолжение следует.)