Коммерческая космонавтика: ожидания и реальность

В последние месяцы стала активно обсуждаться тема коммерциализации отечественной космической отрасли. Прошла конференция «Космос как бизнес», в СМИ сообщалось о запуске ряда новых программ. Наверное, многие согласятся, что космос — дело и государственного масштаба, и государственной важности. Почему теперь встал вопрос о коммерциализации? Может ли сегодня космос «зарабатывать»? Что можно ожидать на этом пути?

Об этом мы поговорили с Дмитрием Белоусовым, ведущим экспертом Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования.

— Дмитрий Рэмович, в декабре прошла конференция «Космос как бизнес», вы принимали в ней участие. Можете охарактеризовать, каковы перспективы российского космоса? Действительно ли космонавтика должна переходить на рыночные рельсы?

— Мы пропустили важный поворот превращения в мире космоса в важную сферу, приносящую прибыль. И в сферу, куда пошел, соответственно, частный капитал. То есть, если 10–15 лет назад космонавтика была чисто или почти чисто государственным делом, то сейчас, в последние годы, в эту сферу пошел капитал крупных компаний. Сначала это были аэрокосмические фирмы, потом — телеком. Сегодня крупнейшим инвестором в мире выступают американские корпорации (даже не космические!), например Google и Amazon (наш, заметно «редуцированный» аналог — OZON). Следом идут китайцы, например, частная сетевая торговая структура Alibaba.

Кроме того, в США возникли новые, «совсем частные», производители космических аппаратов и средств выведения, например, Илон Маск, который создает целую линейку ракет-носителей — в том числе для госнужд. Заметим, что недавно Маск утопил спутник Вооруженных сил США. А это значит, что Вооруженные силы США, сознательно выращивая новых игроков на рынке, работают не только с традиционными производителями, такими как Lockheed. Маск в значительной мере работает на контракте с Вооруженными силами. Граница между новым частным бизнесом и госдеятельностью быстро размывается.

В космос приходят сильно капитализированные, богатые частные структуры, а это означает, что сфера начнет стремительно развиваться. Когда в какую-то сферу в мире приходит бизнес, возникает возможность кратного масштабирования деятельности, а не на проценты, как это позволяет госбюджет. Мы вступаем в ситуацию, аналогичную 30-м годам в США, когда результатом прихода частного бизнеса в авиаперевозки стал резкий рывок технологий. Сначала у скоростных пассажирских самолетов (бизнес требовал перелета «через континент за сутки» с посадками и дозаправками), например DС-3, он же C-47 Dakota и Ли-2 у нас, а потом уже эти технологии пошли в создание скоростных бомбардировщиков.

Возникает вопрос, что в этой ситуации сможем предложить мы. Мы пока работаем в традиционной роскосмосовской парадигме, ориентированной на решение госзадач плюс международную кооперацию (МКС, Луна, Марс). Причем все это, естественно, довольно сильно «прессует» Минфин, для которого космос — это просто статья расхода, даже не инвестиция. Причем, не очень понятная — за исключением, опять-таки, выполнения международных соглашений.

Отсюда возникает ряд проблем.

Первое. На чем в перспективе будет жить большая космонавтика Роскосмоса? Бюджетное финансирование кратно мы увеличить не сможем, а с их бизнесом — ситуация весьма нехорошая. Он сейчас только-только отбивает затраты. Мы не выступили на тех рынках, на которых другие развитые страны зарабатывают деньги. Прежде всего, это геопозиционирование. Так, мы почти не продаем услуги ГЛОНАСС — в отличие от американцев с их GPS.

Мы почти совсем не продаем услуги дистанционного зондирования Земли (ДЗЗ) — гражданской космической разведки. Между тем, в мире это огромный, и уже не очень сложный бизнес. Он уже настолько разросся и структурировался, что по ценам доступен уже и частным лицам. Гражданские и военные, хорошие и не очень хорошие люди считали наши самолеты на базах Сирии и на прилегающих к Украине территориях по данным американской гражданской открытой ДЗЗ достаточно высокого разрешения.

А за изрядные деньги решается совсем широкий класс задач — от поиска полезных ископаемых до мониторинга дорог в городах, от отслеживания грузов до контроля посевов. И, что важно, эти задачи одновременно и помогают усилению бизнеса (увы, не нашего!), и становятся одной из основ для государственной деятельности.

Второе. Мы в последние два года, отчасти благодаря санкциям (что делать, они и есть, и будут), а отчасти из-за новых американских машин, потеряли первое место по выведению спутников на орбиту. Первое место у Штатов, а мы с китайцами боремся за второе-третье, и бог весть к чему это приведет. Заметим в скобках, что китайцы, возможно, получат доступ к северокорейским легким носителям, у КНДР есть МБР (межконтинентальная баллистическая ракета) — это практически и есть легкая ракета-носитель. С их низкими северокорейскими издержками, замечу.

В этой ситуации, если мы оставим все как есть, то, во-первых, будем терять позиции в космосе. Даже если оставить в стороне оборону и безопасность (а как их оставишь в стороне?), позиции эти все более важны и с точки зрения экономики, и с точки зрения глобальных процессов. Контролировать цифровую связь и передачу навигационного сигнала — значит не только извлекать доход, но и владеть одним из элементов господства в новом мире. И почти все эти технологии имеют двойное назначение, например, те же ДЗЗ и геопозиционирование.

Дальше — больше. Например, часть новой идеологии космической деятельности — создание созвездий гражданских спутников. Это новая идея запуска групп небольших аппаратов, которые, например, постоянно держат под наблюдением интересующий район поверхности Земли. Один спутник уходит из этого района — другой приходит, идет автоматический обмен данными. Спутники ведут разведку каждый в своем диапазоне, создавая мультиспектральную картину. Это очень интересно, например, для изучения инфраструктуры города. Мы знаем, какие машины в данный момент в конкретном месте просто стоят, какие едут или вот-вот поедут — горячий мотор. Ну, извините, и для военных это не менее интересно, и даже, может, более. Например, такая штука позволяет держать океан под наблюдением, при этом получая прибыль от отслеживания гражданских судов (и предоставления им услуг связи), косяков рыбы, от метеоразведки. Мы же, например, потеряв специализированные военные спутники «Легенда» и не имея постоянно работающей системы национального гражданского ДЗЗ над океаном, сильно ограничены в поиске непрерывно движущихся американских авианосных групп.

И соответственно, если мы оставим все как есть, то будем терять и позиции в космосе, и возможности на Земле, и доходы нашей космической отрасли, самого Роскосмоса в том числе. Мы только сейчас, отчасти благодаря государственным инвестициям, смогли начать привлекать в космическую отрасль более-менее сильных молодых людей. Она помолодела заметно, там подросли зарплаты — ситуация хоть как-то улучшилась. Но недостаточно, потому что если мы не сможем обеспечить приток в космическую отрасль существенных негосударственных денег, эти улучшения будут «рассасываться», а люди уходить — как это все мы видели в 90-е и 2000-е годы, когда, например, целое поколение молодых конструкторов ракетных двигателей ушли из отрасли в нефтегазопереработку.

И в этой связи у нас есть две возможные сопряженные парадигмы действий. Первая — это зарабатывать деньги самому Роскосмосу — и за счет выхода на рынки, и за счет повышения внутренней эффективности. Мы уже сегодня тратим на производство того или иного узла больше времени (нормочасов), чем американцы. При этом узел и весить начинает относительно больше, по мере развития цифровых технологий у конкурентов. Если эту ситуацию не переломить, мы не сможем соревноваться с ними по эффективности.

Второе направление — это развивать частный бизнес, благо, у нас уже есть компании, в том числе поддерживаемые нашими институтами развития, например, Даурия Аэроспейс, чьи спутники создавались при поддержке Внешэкономбанка и сегодня уже работают на орбите. В принципе, в рамках стратегии сотрудничества государства с частным бизнесом обязательна кооперация, здесь нельзя допускать бессмысленной конкуренции. Надо увязать в один узел военный космос, большой гражданский Роскосмос и частный.

— Какие космические направления востребованы сегодня?

— На первом этапе, как я уже говорил, это — вдобавок к нынешнему выведению спутников — предоставление услуг телекоммуникации, раздачи цифрового сигнала (в перспективе — еще и обеспечение «интернета вещей»), ДЗЗ и геопозиционирование независимое от американцев. Главная наша «фишка» — именно в независимости, при том, что американцы, захватив монополию, начали манипулировать сигналом.

Они, во-первых, уже ограничивают доступ к интернет-сервисам, например, Ирану, и, во-вторых, манипулируют GPS-сигналом. Для стран и территорий, где американцам «что-то не нравится», выдается заведомо искаженный сигнал. Мы с этим столкнулись в ходе последней стадии операции в Чечне и во время конфликта в Южной Осетии 2008 года. Оказалось, что координаты смещены на сотни метров. То есть, мало того, что для низкоприоритетных пользователей сигнал «загрубляется», дает большую погрешность, чем обычно, — для тех, кто американцам не нравится, он бывает еще и искусственно смещен. Наверное, мы не одни такие, кому американцы произвольно, в силу своей политики — они же хозяева сигнала! — могут напакостить. Поэтому первое, что можно предложить, — это услуги, не зависящие от произвола США.

Но главное — ДЗЗ. На этом и деньги делаются большие, и военным интересно, и опять-таки, американцы в любой момент могут отказать тем, кто им не нравится. Поэтому если мы торгуем, то мы гарантируем, что поставляем всем, кроме тех, кого мы сами официально определили как террористов.

Есть новая тема — «интернет вещей», интернет, обеспечивающий функционирование технических систем в режиме автоматического обмена данными между ними. Это, например, беспилотники — авиационные, автомобильные, а скоро и морские. В рамках Национальной технологической инициативы мы хотим создать за следующие 10–15 лет целые сети беспилотного транспорта.

Это также контроль движения грузов. Он очень актуален для нашего транспортного сотрудничества с Китаем и с европейцами. Транссиб — единственная, наверное, железнодорожная трасса в развитом мире, на которой, в силу того, что она проходит по безлюдным местам, временами «потрошат» контейнеры, что нашим партнерам, понятно, не нравится. Поэтому, хотя оборот там и быстро растет в последние три года, мы все еще сильно недоиспользуем наш транзитный потенциал. Ценные грузы китайцам сплошь и рядом проще отправить на корабле вокруг всей Евразии. Через Транссиб, вообще-то, быстрее (РЖД много работает над скоростью движения контейнеров), но мы должны гарантировать, просто технически гарантировать, что грузоотправитель будет знать, где точно его контейнер находится и в каком он состоянии. Вскрыт ли он, а если вскрыт, то в какой географической точке, для начала.

Актуально, особенно последние лет пять, ставится вопрос об утилизации так называемого космического мусора. Это отработавшие свой срок спутники, разгонные блоки, последние ступени ракет-носителей и т. п., которые не упали на Землю (а те, что на высоких орбитах, — останутся там еще долгие годы и десятилетия). Действительно, ситуация парадоксальная: мы добываем за огромные деньги редкие и драгоценные металлы, отправляем их в виде оборудования в космос, после чего они либо мешают другим спутникам, создавая риски столкновений, либо падают на Землю и там распыляются в атмосфере (и, не дай Бог, еще и до поверхности долетают; кстати, в мире первый погибший от падения части спутника уже есть). По-хорошему, все ценное и, тем более, работоспособное надо, конечно, утилизировать и использовать еще раз, причем, по возможности, прямо там в космосе.

На эту ситуацию американцы, японцы и китайцы ответили: «А давайте мы будем неработающие спутники убирать с орбиты». Китайцы недавно вообще предложили их лазерным лучом пилить, шинковать на мелкие неопасные кусочки. Причем сомнительно, что это технически возможно. Все это слишком сильно напоминает двойное — сомнительное гражданское и явное военное — приложение технологии: «Ой, извините, мы ошиблись, приняли ваш спутник за мусор, приносим свои извинения». В критической ситуации вопрос военного применения технологии может встать остро.

Следующая большая тема уже после середины 2020-х годов, когда закончится эксплуатация МКС, — это то, что в мире будут создавать тяжелые орбитальные станции — орбитальные производственные платформы, но тогда уже, после закрытия проекта МКС, остающиеся под национальным контролем. Под них и под декларируемые межпланетные полеты (если марсианские миссии реально осуществимы в обозримые годы, конечно) и у американцев, и у нас, и у китайцев создаются тяжелые и сверхтяжелые ракеты-носители.

Причем будут ли — при всех рисках и т. д. — полеты к Марсу, неясно. А вот ракеты — делают и не под «разовый», а под постоянный поток грузов с Земли на орбиту.

Поэтому следующая наша большая задача — на базе тех результатов, тех корпораций, которые выросли за 10 лет, создать космическое производство на орбите — производство того, что достаточно дорого за килограмм, чтобы окупить вывод в космос и возвращение. Это ряд видов химических веществ (часть реакций на Земле не идет), это чистые кристаллы для лазеров большой мощности, их тоже лучше делать в невесомости, и главное — некоторые искусственно созданные биологические объекты, например, сердце. Причем даже в этой тематике есть интересанты, в том числе с российской стороны, которые этой самой биопечатью готовы заниматься «хоть завтра»: у нас не все так ужасно, как принято считать в либеральной среде.

Значит, отсюда долгосрочная задача — создание этих производственных платформ, которые одновременно будут и производить нечто, добывая доход своей стране, и обеспечивать развертывание космического бизнеса, и обеспечивать функционирование ракетно-космического комплекса, и служить потенциальной основой для государственной деятельности в космосе. Надо сказать, что где производственная платформа — там и военная; поэтому космический бизнес — это еще и способ «отбить» затраты на технологическую основу для решения совсем других задач.

— Почему же так случилось, что мы не можем зарабатывать, а за рубежом зарабатывают?

— Все последние годы мы жили в двух взаимодополняемых логиках. С одной стороны, у нас Минфин и Банк России ведут жесткую политику: «Ни на что рискованное деньги не дам». А с другой стороны, за госкомпаниями бдят Счетная Палата и Генпрокуратура: «А почему проект не удался? А кто виноват?» Значит, соответственно, мы не получили высокорискованного сегмента в бизнесе — ни на частные (компании у нас пока слабоваты), ни на государственные деньги (приятное исключение — Внешэкономбанк, профинансировавший Даурию). Даже в Китае, как я говорил уже, сейчас Alibaba «идет» в космос, чтобы отследить перемещение грузов, а ведь это не бог весть какая мегатехнология. Но у нас был аналогичный проект — мы его попросту не рискнули проинвестировать. Ну, не рискнули — теперь будем смотреть, сколько мы потеряем на этом.

Вторая сторона — то, что у нас со стороны госкомпаний и ведомств ответом был такой бюрократико-технократический подход: раз Минфин все равно не даст деньги на рискованные технологические проекты, давайте мы будем делать изделия строго для госнужд. Вот мы ГЛОНАСС запустили: спутниковая группировка работает, ракеты по террористам попадают. Деньги потрачены не зря. Но — не капитализировали, прибыли они не принесли. Американцы с GPS деньги получили, бизнесы вокруг него вырастили, а мы с ГЛОНАССа — нет. Поздно начали заниматься созданием бизнеса, наземной инфраструктуры, приемников для частных пользователей и т. п., по большому счету, уже только после создания космической группировки. Американцы — параллельно и работали с огромной скоростью.

Ну и плюс, надо сказать, что просто технологический бизнес в нашей стране — молодой, низок уровень доверия взаимного, надо просто определенные вещи нам нарабатывать. У нас в космической отрасли есть некоторое количество частных компаний. Та же Даурия Аэроспейс работает. Сейчас туда S7 идет: они хотят стать авиакосмической корпорацией, есть еще несколько компаний, судя по конференции «Космос как бизнес», — они и свои спутники запускают, и чужие на своих носителях, и собираются идти дальше. И потенциальные игроки из сопряженных технологических сфер, в общем-то, тоже готовы к расширению своей деятельности на космос (вот только что в рамках «Недели горняка» в МИСиС был круглый стол по проектам добычи полезных ископаемых вне земли — и у наших там есть свои неплохие исходные позиции, например, по переработке реголита; но — увы — американцы ведут). Поэтому определенные возможности есть. У нас есть возможность выиграть и проиграть.

Но если мы останемся в том режиме, в котором жили до сих пор, когда для одних — «мы технически задачу выполнили, а экономика нас не интересует», а для Минфина — лишь бы только не финансировать что-то сверх совсем понятного и минимально необходимого (потому что у нас на бюджет высокая пенсионная нагрузка, оборона, инфраструктура), а риски — это, дескать, вообще для государства недопустимо, — то у нас реально есть шанс потерять и имеющиеся позиции.

— Не окажется ли так, что бизнес порученный ему сегмент забросит, продаст, и страна окажется без критических технологий?

— Ну, надо поэтому плотно работать с бизнесом. Конечно, — и это на конференции «Космос как бизнес» звучало как установочная позиция со стороны государства, — не должно возникнуть ситуации, когда издержки у государства, а доходы — у разных странных частных лиц и структур. Не должно получаться аналогично тому, как егерь бережет лес, где-то и деньги свои тратит, и здоровьем рискует, а все доходы получают содержатели гостиниц и турфирмы, которые в лес водят экскурсии. Поэтому необходимо разделение ответственности, рисков, доходов, сохранение за государством необходимых ему компетенций и «командных высот» и т. д. Это путь американцев, они его прошли в значительной мере, европейцы проходят уже его, Китай тоже идет вот прямо сегодня.

Риски, естественно, есть, но кто же нас заставляет-то по ошибочному пути идти? Сейчас не 90-е, чтобы делать совсем уже очевидные глупости, как тогда с торговым флотом, например.

Но вот мы создали целый негосударственный сектор информационно-коммуникационных технологий — и в связи, и в создании софтвера (тот же Касперский), и многое другое в промышленном софте, в навигации — тот же Транзас и т. п. И он вполне эффективно работает с государством и госкомпаниями, тем же Ростелекомом. С другой стороны, Росатом — вполне себе госкомпания — смогла стать коммерчески эффективной, они по всему миру реакторы строят, уже американцев с него вытеснили, только с французами там воюют. И зарплаты там нормализованы, и молодежь работает, и НИОКР идут.

Почему же мы в космосе не сможем так же?

— Спасибо!