Идеи и идеологии
В предыдущей статье мы затрагивали вопрос о сознательном «культурном киллерстве», которое наш глобальный противник пытается выставить как «смерть культуры по естественным причинам». Вроде как жила, жила, устала и померла. Также мы говорили, что в ходе идеологических боев возник, точнее, был создан, специфический «киллер», ошибочно принимаемый за интеллигента. А потому весьма «успешно» сработавший в эпоху перестройки как некое супероружие и пытающийся повторить сейчас то же самое.
Что именно произошло в советскую эпоху с прежней культурной нормой, как именно к концу эпохи мы вместо «авангарда» в лице «партии пролетариата и трудовой интеллигенции» получили мещанский идеологический арьергард, с вожделением смотрящий на западный буржуазный уклад и с отвращением — на все, что касалось идей коммунизма, это отдельный важный сюжет. Но все же, прежде чем двигаться дальше, надо сказать, что выращивание культурного киллера определенным образом было связано со специфическим перемешиванием сферы культуры (широко понимаемой) и более узкой сферы идеологии. Наложением идеологических жестких скреп на живую жизнь идей, развивающихся (в том числе и конфликтующих, и даже воюющих) в культуре. В пространстве заведомо более широком.
Война идей, которую мы изучаем, достаточно многомерна. Не поняв этого, можно попасть в ловушку. Тем более что нынешняя война идей имеет мало общего с классической идеологической войной, она же война идеологий. То есть, конечно же, война идеологий — это часть войны идей, но в XXI веке только часть, и не более.
Нарисуем два круга — большой и маленький. Маленький полностью входит в большой. Этот маленький круг — война идеологий, а большой — война идей. Есть очень влиятельная точка зрения, согласно которой радиус маленького круга к концу XX столетия стал стремительно уменьшаться и к началу XXI уменьшился до нуля. Конечно же, это не так. Но, повторяю, эта точка зрения очень влиятельна. Она получила название «смерть идеологии». И дополнила ранее введенное в обиход мнение о смерти культуры. Европейской культуры. Остальные культуры западных культурологов и философов заведомо не интересуют как живые сущности. Однако чтобы понять, умерли идеологии или не умерли, надо уточнить, что такое идеология, не правда ли?
Слово «идеология» образовано по аналогии со многими другими так же построенными терминами. Например, «биология». Что такое биология? Это, прежде всего, «логия» — то есть знание о чем-то. Логос — слово, разум, знание. Если вы занимаетесь «логией» чего-то, то значит, вы это что-то изучаете. Занимаясь биологией, вы изучаете живое (биос). Занимаясь идеологией — тоже изучаете нечто. В принципе, идеи как таковые. Но как-то так исторически сложилось, что занимаясь идеологией, вы изучаете не абы какие идеи, а системы концептуально оформленных взглядов и идей. Если эти системы не оформлены концептуально (отдельный вопрос, что это такое — концептуально), то вы не можете их изучать, занимаясь идеологией.
Изучать — не можете. Что же касается не «изучать», а «создавать» (опять же сложилось так, что идеолог — это не исследователь определенных мировоззренческих систем, а именно их создатель) — то вы, конечно, можете взять недооформленную идею, идею, не превращенную в систему, и оформить эту идею, превратив ее в систему. Тогда то, что вы сделали, войдет в круг с малым радиусом, о котором было сказано выше. То есть в собственно идеологическую сферу, находясь в пределах которой, «это» может быть и изучено, и задействовано определенным образом. Если же вы недооформленное начнете просто задействовать или даже просто изучать, то вы будете изучать или задействовать идеи (в том числе, и осуществляя войну идей). То есть действовать в рамках круга с большим радиусом, но не в рамках круга с малым радиусом.
Итак, идеология — это система, система оформленных взглядов и идей. Мало того, чтобы быть полноценной идеологией, эта система оформленных взглядов и идей должна выражать интересы различных социальных классов и макросоциальных групп — так это формулируется в теориях, оперирующих понятием «идеология». Представители этих классов и групп (интеллигенция, например, не была классом, но была группой, или, как ее называли, «прослойкой») должны в своем отношении к действительности и к другим классам и группам ориентироваться на принятую систему идей, что и превращает эту совокупность идей в идеологию. Если они на нее не ориентируются, то это не идеология, а протоидеология. Ориентируясь на идеологию, классы и макросоциальные группы должны или отстаивать сложившийся порядок вещей, или стремиться к преобразованию этого порядка вещей. Если они отстаивают существующий порядок вещей, то они задействуют консервативную идеологию. А вот если они стремятся изменить порядок вещей, то... То все, пожалуй, не так просто! Потому что тут важно, на какой другой порядок вещей они хотят изменить порядок имеющийся. Если они, например, хотят разрушить буржуазный строй и при этом создать такой строй, в котором могло бы существовать нечто добуржуазное, для них важное и ими любимое... И если при этом желаемый ими строй не является феодальным в буквальном смысле слова… Что ж, тогда речь идет о консервативно-революционном направлении. Это направление было в первой четверти XX века заявлено Меллером ван ден Бруком, позднее разработано его последователями, в том числе активно — фашистами. В постсоветской России о консервативной революции много писал и пишет Дугин.
Итак, желающие сохранить буржуазный строй — консерваторы. А стремящиеся в буржуазную эпоху создать строй, в котором нечто совсем новое, не буржуазное и не феодальное, сочеталось бы с тем, что было ими ценимо в строе феодальном — консервативные революционеры. Потому что напрямую восстановить феодальный строй, понятное дело, уже невозможно. Такое прямое восстановление называется реставрацией. История показывает, что в буквальном смысле такая реставрация никогда не случалась, а представляла собой в лучшем случае символическое недолговременное восстановление формы при отсутствии содержания, без которого полноценное существования этой формы невозможно. Что такое реставрация Бурбонов? Это пародия. А как только экстремисты-реставраторы пытаются заменить пародию на что-нибудь более серьезное, они терпят сокрушительное фиаско.
Другое дело консервативный революционер. Этот смотрит как бы и вперед, и назад. И не обязательно любая консервативная революция есть революция фашистская — все зависит от того, куда именно назад смотрит консервативный революционер, и что такое для него «вперед». Народники и эсеры не были фашистами, но они были консервативными революционерами, потому что апеллировали к общине как к тому прошлому, которое необходимо восстановить. И одновременно они никоим образом не цеплялись за феодальный строй, в рамках которого была органична классическая община. За феодальный строй в Российской империи конца XIX века цеплялись только самые замшелые реакционеры, люди почти безумные. Люди же не безумные или не вполне безумные, понимали, что восстановить крепостное право невозможно. Что касается народников, эсеров, и особенно, левых эсеров, то они стремились задействовать общину, модифицируя и укрепляя ее для построения совершенно нового общества.
Совершенно отдельный вопрос — где место Сталина в рассматриваемой модели. Чем являются колхозы, предложенная им модель коллективистского индустриализма, его модель социализма вообще? Кстати, социализм оказался, как мы видим, устойчивым только в странах с высоким потенциалом общинности, коллективизма. Это, прежде всего, азиатские страны — такие, как Вьетнам и Китай. А также страны Латинской Америки. Социализм после краха СССР уцелел там, где социалистическая и национально-освободительная революции были сплетены воедино. Скажут, что и в Китае, и во Вьетнаме теперь бурно развиваются буржуазные отношения. В противовес такому утверждению можно привести много аргументов. Тем более, что, как говорится, еще не вечер. Чем завершится нынешний азиатский (да и латиноамериканский тоже) социалистическо-капиталистический транзит — неясно. Как неясна и сама перспектива классического буржуазного общества. Но это тема в данном анализе уже лишняя.
Нам и так пришлось отвлечься в сторону от намеченного курса, заданного противостоянием идей в нынешнем постсоветском и позднем советском обществах. И пришлось это сделать только потому, что надо оговорить разницу между войной идей и войной идеологий, определив, что такое идеология. В конце концов, нельзя все время заниматься только господином Быковым и другими носителями скверных идей. То есть заниматься этими господами надо и даже необходимо. Но только ими заниматься нельзя. Да и заниматься ими по-настоящему можно лишь поняв, чем война идей отличается от войны идеологий.
Итак, идеологии бывают консервативные, консервативно-революционные и просто революционные. Крайний вариант революционности — революционно-утопические. Тут, конечно, на ум приходит, прежде всего, идеология коммунистическая. Но с нею все не так просто. Поэтому не будем торопиться. И оговорим для начала, что идеология — это не наука. То есть она может включать в себя научные знания, но в отличие от науки она не может быть исчерпывающе рациональной. Она всегда содержит в себе эмоциональное начало. Допустимо, коль скоро речь идет о полноценных идеологиях, даже введение термина «идея-чувство». Впрочем, есть и другой, уже обсужденный нами в самом начале цикла термин «живая идея». Иногда эта самая живая идея, она же идея-чувство, достигает такого эмоционального накала, что впору говорить об «идеальных сущностях». Идея начинает «общаться» с адептами. Порою такие адепты — это вовсе не сумасшедшие, а очень крупные политики. Такие, как Николай Бухарин. Сталин иронизировал над утверждением Бухарина, будто он, Бухарин, прикладывая ухо к земле, слышит шаги Истории. Однако Бухарин со своей метафорой совсем не одинок. О том, что они чувствуют работу «крота истории», говорили вслед за Марксом многие выдающиеся революционеры-марксисты.
Итак, идеология никогда не может быть до конца рациональной, и потому в эпоху торжества научной рациональности она рассматривалась как нечто не вполне респектабельное. Введение термина «идеология» в конце XVIII века французами де Траси и Кондильяком было вызвано требованиями новой эпохи. Революционный порыв иссякал, полноценная реставрация уже была исключена. На каком фундаменте строить новую Францию? На чистой рациональности не построишь. Дестют де Траси и Этьен де Кондельяк пытались создать науку об общих принципах формирования идей. И использовать эту науку для дооформления наполеоновского режима. Они были последователями Джона Локка, разделявшими его наивную уверенность в возможности тотальной рационализации всего (это называется сенсуалистическая гносеология).
Разработав нечто на этой основе, де Траси и Кондильяк обратились к Наполеону. Мол, Ваше Императорское Величество, надо, знаете ли, как-то идейно окормлять созданную державу, и делать это не абы как — мы ведь не мракобесы! — а на научной основе. Наполеон был намного умнее обратившихся к нему господ. Он понимал, что идеи не могут быть рационализированы, а будучи рационализированными, умирают, поэтому он отверг предложенные ему наработки, а их авторов презрительно назвал идеологами. Так это слово и вошло в обиход в виде чего-то не до конца респектабельного. И в этом межеумочном состоянии термин «идеология» пребывал вплоть до Маркса. Общепризнанно, что Маркс обеспечил второе рождение данному термину.
Идеология по Марксу — это надстройка, зависящая от базиса, то есть производственных отношений. Эта надстройка выражает специфические интересы господствующего класса. Который эти свои специфические интересы пытается — иногда небезуспешно — выдать за интересы всего общества. Такой способ подмены одного другим Маркс именовал «ложным сознанием». И обсуждал связь этого ложного сознания с товарным фетишизмом. Почему так необходимо зафиксировать все эти, в общем-то, общеизвестные исторические сведения? Потому что в дальнейшем возникло как бы два Маркса. Или, точнее, два направления, по-разному использующие Маркса. И одно направление — советское — постепенно сдвигавшееся в сторону идеологизации Маркса, довольно быстро «отлило» горячую идею в жесткие формы, что не могло не начать подтачивать общество изнутри. Особенно интеллигенцию, активно осваивающую двоемыслие.
