Китай и уйгурский вопрос. Окончание
В прошлом номере мы рассмотрели сложный клубок отношений Синцзяна с большим Китаем. Теперь необходимо разобраться, что представляет собой уйгурский терроризм и что именно является в настоящее время его объектом. Потому что в проведении уйгурских терактов явно прослеживается логика и динамика.
В 90-е теракты в Синцзяне происходили, но были редкостью. Однако в конце 2000-х в СУАР начинается последовательное развитие уйгурского терроризма.
19 августа 2010 года уйгурские боевики в центре уезда Аксу (СУАР) с мотоцикла бросили самодельное взрывное устройство в толпу, в итоге погибли и умерли от ран семь человек, большинство — служащие полиции.
2011 год принес уже два случая. 18 июля в городе Хотан группа из 18 уйгурских боевиков, вооруженных холодным оружием и взрывными устройствами, захватила полицейский участок, взяв его сотрудников в заложники. В ходе дальнейшей операции 14 боевиков были убиты.
30 июля в Кашгаре сначала взорвались две заминированные машины, затем два боевика на угнанном грузовике совершили умышленный наезд на пешеходов. На следующий день группа боевиков сначала бросила взрывное устройство в ресторан, а далее стала ножами добивать разбегавшихся посетителей. Итог за два дня убитыми — почти два десятка гражданских лиц и пятеро уйгурских террористов.
Итак, уже можно отметить постоянный рост числа участников нападений и ужесточение террора. Традиционные для терактов взрывы дополнились местной спецификой — массовыми ножевыми атаками.
2013 год стал поворотным в росте уйгурского терроризма. Теперь теракты — с использованием смертников — вышли за пределы Синцзяна. 28 октября джип с тремя пассажирами протаранил толпу туристов около площади Тяньаньмэнь в Китае, после чего взорвался. Погибшие террористы были опознаны как уйгуры. Отметим, что проведение такого рода акции именно на Тяньаньмэнь — это очевидный вызов именно Пекину, а не местным властям где-то на окраине.
В этом году произошли уже четыре теракта, причем новизна заключается не только в интенсификации деятельности террористов, но и в выборе объектов. Так, трижды объектами атак становились железнодорожные вокзалы. Но обо всем по порядку.
1 марта 2014 года группа из десяти вооруженных ножами уйгурских сепаратистов устроила резню на вокзале города Куньмин, убив 29 человек и ранив свыше 100. Куньмин, между прочим, находится в 3800 км от Синьзцяна. А значит, стоит вопрос о дестабилизации на всей китайской территории, а не только в СУАР. Обращает на себя внимание также резкое повышение жестокости нападения.
30 апреля 3 человека погибли и 79 получили ранения в результате комбинированной атаки с использованием взрывного устройства и холодного оружия на железнодорожном вокзале в Урумчи. Особо значимо то, что этот теракт пришелся на время визита туда Председателя КНР Си Цзиньпиня.
6 мая на вокзале города Гуанчжоу, провинция Гуандун, ножевые ранения получили шесть человек. То есть если раньше целью уйгурских террористов были госслужащие, а также государственные объекты, то теперь целью стали гражданские лица и объекты. Гуанчжоу расположен еще дальше, в 4200 км от СУАР, почти на побережье Южно-Китайского моря.
Такая продуманная география очевидно указывает на наличие штаба планирования терактов. А особое внимание к железным дорогам обличает отнюдь не импульсивный характер акций.
Дело в том, что улучшение инфраструктуры, в частности, железных дорог, является критическим элементом в планах по использованию природных ресурсов Синьцзяна, а также большей интегрированности через него экономики Китая со странами Южной и Центральной Азии, Европы, а, возможно, и Среднего Востока. По информации «Уолл Стрит Джорнэл», власти Китая планируют инвестировать в инфраструктуру СУАР 2 триллиона юаней (300 млрд долларов) за период с 2010 по 2015 год, построив шесть аэропортов, 8400 км железных дорог и 7155 км автомагистралей.
Но это не всё. Проходящие через автономный регион железные дороги также рассматриваются как составная часть широко рекламируемого проекта создания экономического пояса Нового Шелкового Пути. Например, реальностью стала железнодорожная линия протяженностью в 11 тысяч км, стартующая в китайском Чунцине, «нанизывающая» на свои рельсы Казахстан, Россию, Беларусь, Польшу и финиширующая в германском Дуйсбурге. Чунцин, город центрального подчинения, хотя и расположен в глубине страны, на реке Янцзы, благодаря построенным водохранилищам и гидроузлам может принимать в городском порту суда класса «река-море» тоннажем до 10 000 т. Введенная в эксплуатацию в январе 2011 года железная дорога хотя еще и не работает на полную мощность, но уже перевезла экспортных товаров в Европу на 3 млрд долларов.
Бум китайской экономики должен вдохнуть вторую жизнь в так называемый «Второй евроазиатский трансконтинентальный мост», который начинается на побережье Тихого океана, в порту Ляньюньган, в широтном направлении пересекает КНР, через пограничный переход Алашанькоу — Дружба (Достык) соединяется с железнодорожной сетью Казахстана, а затем через железные дороги России и стран СНГ выходит на страны Европы. Хотя проблем здесь хватает — от разницы в стандарте ширины колеи до таможенно-тарифной политики стран-транзитеров.
Через Синьзцян в Европу по построенной в 2012 году железной дороге экспортируется электронная продукция заводов города Ухань (провинция Хубэй), например, крупнейшего в мире производителя электронных компонентов и готовых изделий Foxconn.
О том, какое внимание уделяется прорыву Китая в Центральную Азию, говорят сами за себя даже названия статей в официальном органе Компартии Китая «Жэньминь жибао»: «Какие различия существуют в стратегиях Китая, США и России в Центральной Азии» и «Экономический пояс Шелкового Пути — какими конкурентными преимуществами обладает Китай в Центральной Азии».
Подчеркнем, что проект нового Шелкового Пути, соединяющего Дальний Восток с Европой через страны Средней Азии, активно разрабатывался в 90-е годы именно под патронатом США и ЕС. Однако тогда он основывался на общетюркской интеграции. А поскольку впоследствии США сделали в регионе ставку на исламизм и дестабилизацию, то проект оказался заморожен. Этим, в свою очередь, воспользовался Китай, фактически ставший новым держателем американского политического проекта.
Другие китайские проекты нацелены на уменьшение зависимости от морских поставок сырья, которые рискуют натолкнуться на противодействие ВМФ США или Индии. Это, например, планы соединить порт Гвадар в пакистанском Белуджистане и синьцзянский город Кашгар нефтегазопроводом, железной дорогой и автомагистралью. Проектная стоимость работ — 18 млрд долларов. Начало строительства новых объектов и расширения существующего Каракорумского шоссе запланировано на начало 2015 года, межправительственные соглашения подписаны еще в прошлом году.
В случае успешного претворения гвадарского проекта в жизнь Китай сможет импортировать средневосточную нефть и природный газ, не используя Малаккский пролив в Индийском океане. Который столь же легко блокируется, как, к примеру, Ормузский пролив между берегами Ирана и ОАЭ. А такая возможность, несущественная в мирное время, становится критически важной в военной обстановке.
Так что атаки уйгуров именно на железнодорожные объекты четко высвечивают стратегический смысл этих инфраструктурных единиц.
Разумеется, китайское правительство осознает угрозу со стороны террористов планам создания экономического пояса Нового Шелкового Пути и урбанизации городов второго и третьего эшелонов. И действует, не дожидаясь, пока они наберут достаточно силы, чтобы стать серьезной проблемой для главных инфраструктурных проектов.
Однако вернемся к трагическим событиям.
22 мая 2014 года объектом теракта стал Урумчи, административный центр СУАР. На сей раз атаке подверглось скопление людей на рынке. Две машины, протаранив ограждение, врезались в толпу, затем из них стали выбрасываться взрывные устройства, после чего одна машина взорвалась. Итог — 39 погибших и 94 раненых. Как видим, сделан новый крупный шаг в совершенствовании техники террора. Власти объявили, что исполнителями теракта являются мусульмане-уйгуры. Как было установлено, «данные лица находились под влиянием религиозного экстремизма, прослушивали и просматривали материалы экстремистского содержания». Такое заключение заместителя центра изучения этнических и религиозных исследований при Синьцзянской академии общественных наук было опубликованы в китайской газете «Чайна дейли» 23 мая, сразу после теракта.
Ответ центральной власти не заставил себя долго ждать. Уже первый месяц объявленной Пекином годичной антитеррористической кампании дал 380 арестованных. 13 человек казнены. Ликвидированы 32 банды «отъявленных террористов», конфискованы 264 взрывных устройства, 3,15 тонны взрывчатки и 357 единиц холодного оружия.
Но что питает этот взрыв терористической активности?
Чтобы разобраться в этом, необходимо проанализировать не только проблематику отношений между Китаем и США. А также внутрикитайскую проблематику. Необходимо также разобраться во взаимоотношениях Китая и Пакистана.
У Пекина с Исламабадом есть, во-первых, общий — Каракорумский — проект. И есть общий террористический враг. Террористы, угрожающие Китаю и Пакистану, проходят подготовку в лагерях на неконтролируемой властями Пакистана территории племен в районе афганской границы (Северный Вазиристан). Причем для Китая опасность представляет в первую очередь Исламское движение Восточного Туркестана (ИДВТ), в рамках которого осуществляется связь между уже рассмотренными нами уйгурами из СУАР и достаточно могущественными террористическими группами исламистов Центральной Азии.
Именно эта связь подпитывает быстрый рост уйгурского терроризма.
С ИДВТ связывают нападения на китайских граждан в пакистанском Белуджистане в 2007 году. Пакистанские власти за период 2008–2013 гг. экстрадировали в Китай свыше 20 схваченных активистов этой организации. Лидер Туркестанской исламской партии, приравниваемой Пекином к ИДВТ, Абдулла Мансур, на уйгурском языке дал тогда краткое телефонное интервью агентству Рейтер, в котором заявил, что Китай является не только врагом его организации, но и врагом всех мусульман, а война с Китаем –священный долг его организации. Тем самым американцы явным образом хотят заточить против Китая весь исламский радикализм, а не только его уйгурский передовой отряд.
Руководитель исламабадского центра политических исследований FATA Сайфулла Махсуд утверждает, что в последние несколько лет повстанцы-талибы создают новые укрытия для уйгуров, причем всё ближе к границе с Китаем. Итоговая цель — новый коридор, ведущий на родину. Плюс постоянная поддержка в части логистики. Плюс обкатка уйгурских боевиков в Сирии. Плюс многое другое.
В принципе, для объяснения этого уже достаточно. Понятно, что в годы постбиполярного мира в Китае настойчиво оформлялось его собственное «уйгурское подбрюшье». А теперь идет ускоренное создание и уйгурской террористической армии как первого эшелона войны с Китаем, и второго эшелона этой же войны — эшелона общеисламского. Налицо тем самым новый виток мироустроительной войны. Теперь уже по формуле «ислам против Китая».
