Концептуализация Не-Бытия. Концепты постмодернизма. Часть VI. Текучий хаос. Руины и Хаосмос
Какими же еще свойствами наделен предъявляемый Делёзом и Гваттари номадологический мир? И почему, с какого, как говорится, рожна, этот мир-ризома стал таким?
Постмодернисты отвечают: это — мир Руин.
Мир премодерна и модерна обладал устойчивой целостностью, структурностью и упорядоченностью, он был Космосом, то есть Порядком. Но он — кончился, рассыпался в прах. Новый мир-ризома всей этой упорядоченности лишен и наполнен руинами — обломками прошлых структурных порядков, целостностей, смысловых организованностей. Делёз и Гваттари пишут: «Мы живем в век частичных объектов, кирпичей, которые были разбиты вдребезги, и их остатков. Мы больше не верим в миф о существовании фрагментов, которые, подобно обломкам античных статуй, ждут последнего, кто подвернется, чтобы их заново склеить и воссоздать… цельность и целостность образа оригинала».
И потому мир — это не Космос. Но это и не вполне Хаос. Это — Хаосмос.
Метафору хаосмоса Делёз и Гваттари «склеили» из хаоса, космоса и осмоса. Здесь они вновь обращаются к аналогии из синергетики. И объясняют, что хаос ризомы в потенции содержит космос (как разные возможные порядки). И что мы живем в мире, в котором все время идет текучее взаимопроникновение хаоса и космоса. Оно идет, подобно осмосу — диффузии вещества через полупроницаемую мембрану, благодаря внутренней энергии хаоса и космоса.
При этом — опять-таки ссылаясь на синергетику — Делёз и Гваттари пишут, что самоорганизация в хаосмосе ризомы — это колебания между порядком и хаосом. И что именно в таких переходах «хаос–космос» — происходит рождение новизны.
То же самое касается и общества, заявляют Делёз и Гваттари. Это не структура и порядок, а перемешивающиеся потоки разнонаправленных силовых полей и волн. А значит, субъекта социального действия (его постмодернисты называют «социальной машинерией») — уже нет и не может быть. Потому что хаосмос мира-ризомы неподвластен такой машинерии, лишь он порождает любую новизну.
Единственное, что противостоит миру-ризоме, безгранично открытому для «благого хаосмотического творчества», — это государство. Философия государства, заявляют Делёз и Гваттари, параноидальна вне зависимости от организационных форм. Поскольку пытается навязать ризоматичной реальности свой единственный, как у параноика, и «коренной» (то есть исключающий различия) властный код. С его причинно-следственными основаниями, выдвижением целей, прогнозированием последствий, репрессированием отклонений от целедостижения и так далее.
Все это как ненавистные «параноидальные» порождения философской, научной, культурной матрицы Премодерна и Модерна Делёз и Гваттари с негодованием отвергают. Они неслучайно назвали свой главный труд «Капитализм и шизофрения» и неслучайно сделали одной из его ключевых тем свой шизоанализ.
Они заявляют, что государство модерна выбросило за борт главный источник творчества и новизны — продуктивное бессознательное, которое по своей природе шизофренично, то есть множественно. Именно бессознательное в своей множественности противостоит государственному параноидальному требованию единства и порождает в человеке и мире все различия (шизофрению), творчество и свободу.
Делёз и Гваттари пишут, что шизофреничное бессознательное, которое они называют «машиной желания», — это то, от чего нельзя пытаться освободиться или поставить его под контроль. Такие попытки не просто репрессивны. Они, мол, культурно, социально, философски контрпродуктивны, поскольку уничтожают в единственно существующем ризоматичном мире возможности свободы, творчества и новизны.
Сделаю отступление. И отмечу, что наши «белоленточники» вовсе «не с потолка» раз за разом определяют действия государственной власти во всех сферах как «параноидальные». Правда, они при этом стесняются определять свои действия как шизофренические. А зря.
Что, как не политическую шизофрению, означает их готовность собирать под антивластные знамена одновременно и наиболее радикальных «плюралистических» либералов, и наиболее радикальных «антиплюралистических» националистов, ненавидящих друг друга гораздо больше, чем любую власть? Что, как не такую же шизофрению, отражают непрерывные и неизбывные конфликты в их спешно созданном «координационном совете»?
И это опять-таки не случайно. Напомню, что рекомендации Джина Шарпа по оранжевым революциям ни в коем случае не предполагают какой-либо осмысленной консолидации антивластного протеста. Ведь тогда он, не дай бог, приобретет собственные цели и собственную субъектность и выйдет из-под внешнего разрушающего контроля в какую-нибудь конструктивную проектность!
И потому цветную революцию в Тунисе должны делать — обязательно вместе — светские либералы и радикально-исламская «Ан-Нахда». И потому цветную революцию в Египте должны делать такие же светские либералы — и «Братья-мусульмане», и салафиты. И в России ее, опять-таки, должны делать — вместе — либералы и антилибералы.
Вся эта «оранжевая» накипь — и в Тунисе или Египте, и в России — живет и действует в духе шизофрении, руин и хаосмоса по Делёзу и Гваттари. Эта накипь якобы своим духом свободного социального и политического творчества противостоит параноидальному духу власти, стремящемуся репрессивно загонять творчество в прокрустово ложе единых целей, смыслов и норм. Но в результате — почему-то!.. — «выдает на-гора» все больше хаоса в духе Стивена Манна...
Для нас же сейчас очень важно понять и признать еще одно обстоятельство. А именно — то, что иногда слабые, а иногда вполне даже явственные элементы смысло-идеологического кочевничества, организационной и политической шизофрении, бурлящего хаосмоса проникают в сознание наших «сутевцев»! И это абсолютно необходимо осознавать — и избывать.
Возвращаясь к Делёзу и Гваттари, кратко охарактеризуем их главные концептуальные посылы. Они состоят в следующем.
Невозможно бытие как несомненность и данность. Есть только бесконечное и — главное — случайное движение. Движение самой ризоматичной реальности и движение человека по поверхности этой ризоматичной реальности. Делёз и Гваттари выносят вердикт: «…ризома не начинается и не завершается… у нее достаточно сил, чтобы надломить и искоренить слово „быть“…». Классическая «свобода как осознанная необходимость» — это репрессивное рабство. В мире-ризоме единственная возможная свобода — это «свобода бессознательного» и «машин желания». Невозможны цели и, тем более, проекты. Поскольку «самородящая случайность» ризомы — это творящий хаосмос. Который не ведет ни к какой цели и, более того, исключает целедостижение. Он лишь направляет движение — самой ризомы и в пределах ризомы — по случайным и непредсказуемым «линиям ускользания». Невозможна история как закономерное, осмысленное и организованное движение-развитие. Ведь текучий хаосмос ризоматичной реальности принципиально исключает коренное родство причин и следствий, он подчиняется только «самородящей случайности» колебаний между хаосом и порядком. И значит, нет смысла бороться с причинами народных бедствий — ведь последствия борьбы непредсказуемы и могут привести к еще худшим бедствиям.
Впрочем, об истории мы подробнее поговорим позже. А сейчас оглядимся и посмотрим, только ли Жак Аттали, прогноз которого мы обсуждали в прошлой статье, берет на вооружение концептуальные наработки Делёза и Гваттари.
И сразу увидим, что есть и другие. Причем, если Аттали акцентирует свой прогноз на жизни и возможностях будущих кочевников-гедонистов (так сказать, «первого сорта»), то его оппоненты делают акцент на «втором сорте» кочевников-изгоев.
Наиболее яркая фигура из таких оппонентов Аттали — видимо, американский антрополог Питер Лэмборн Уилсон. Он получил блестящее образование, много лет вполне практически занимался индуистской и исламской эзотерикой, затем вошел в секту под названием «Ортодоксальная Мавританская церковь Америки». Где принял новое имя Хаким Бей (на тюркских языках это означает «вождь-мудрец») и под этим именем выпускает книги, эссе, радиопередачи, пропагандируя особый вид «нового анархизма».
Анархизм Хаким Бея буквально пропитан и номадологическим духом и терминологией Делёза и Гваттари, и суфийской и индуистской мистикой. Но его труды одновременно содержат множество вполне практических рекомендаций в части действий «кочевников-изгоев» против мира «кочевников-гедонистов». И потому творения Хаким Бея («Временно автономные зоны», «Хаос и анархия», «Миллениум» и пр.) стали чуть не библией не только для значительной части мирового (и отмечу, российского, в том числе) радикального «нового анархизма», но и для некоторых социальных движений, называющих себя «левыми».
Вначале, для ощущения стиля и направления творчества Хаким Бея, приведу несколько цитат:
«Пройти сквозь ХАОС, проехать на нем, как на тигре, принять его (даже и сексуально), напитаться его шакти, его жизненной силой, — вот Вера для Кали-Юги. Творческий нигилизм…».
«Кочевник перемещается с места на место, в то время как деньги перемещаются во времени, а пространство уничтожают. Деньги не ризома, но хаос…».
«Шариат — бесконечная дорога странника, не имеющего цели. Ценности даются воображением, то есть движением».
«Все законы неестественны, все — в сфере личной воображаемой морали, включая убийство. Мы можем и должны в любой момент захватить любой квадратный метр реальности и навязать ему свою волю… ХАОС — является центром нашего проекта».
«Аватары хаоса ведут себя как преступники, саботажники, шпионы безумной любви… Последний возможный поступок… безумная пляска в коридорах полицейского участка…».
Вам это все, кстати, отечественного С. Удальцова не напоминает?
А теперь — о том содержании, которое проповедует Хаким Бей.
Он заявляет, что современное государство имеет мощные и эффективные механизмы подавления, и потому революция невозможна. А что возможно? — «Спонтанное освободительное эстетическое восстание» против Модерна и государства в «анархической культуре».
И далее следуют инструкции по ведению городской партизанской войны-герильи, где ключевыми понятиями оказываются «машина кочевой войны» и «временно автономные зоны» (ВАЗ). Суть — в том, чтобы быстро наносить «проклятому государству» и неправедной буржуазной собственности крупный ущерб в рамках ВАЗ (то есть завоеванной на время в данной точке «свободы» от государства и Модерна). А затем — мгновенно исчезать, растворяться в мегаполисе.
При этом Хаким Бей заявляет, что «ВАЗ — это возврат, который также является продвижением вперед». Продвижением в направлении чего? В направлении «всех типов неавторитарной духовности — неоязычество, свободные религии, малые культы».
Далее Хаким Бей утверждает, что патриархальная семья — это изобретение неолита и продукт нужды. А в палеолите основой социальности — и синонимом изобилия! — была банда, открытая для племенных родственных связей и основанная на «духовном родстве». И в нынешнем мире симуляции — все идет к палеолитическому возврату. То есть к уничтожению семьи и утверждению в качестве основы социальности кочевой банды!
Заметим, что похожую позицию воспевания палеолита и банд занимает еще один «гуру» современного «нового анархизма» — глава радикальных «Анархистов Эуджина» из Орегона Джон Зерзан.
Заметим также, что Хаким Бей дал своей сравнительно поздней книге «Хаос и Анархия» подзаголовок «Революционная сотериология» (напомню, что сотериология в религиозных доктринах — учение о Спасении). А в ней Хаким Бей пишет, что путь к такому спасению — переход от «временно автономных зон» — к постоянным. То есть, пора, мол, завоевывать для своих бандитских кочевий все более широкое пространство этой ризоматичной симулированной реальности.
И мы уже видим, что и в Америке, и в Европе, и в Бразилии, и в России — появляются городские кварталы или даже целые поселки и города, в которые просто не осмеливается заходить полиция, и где полностью властвуют банды…
В заключение хочу подчеркнуть, что ключевые постмодернистские концепты парадоксальным образом как бы «ветвятся» по двум полярным историософским направлениям. Они пытаются одновременно объяснить и оправдать и «прогрессизм» околофашистского кочевничества, движущийся к созданию единого глобального мира симуляции с мировым правительством (в духе Фукуямы и Аттали), и «регрессизм» бандитского кочевничества, дробящего мир до мелких автономных племенных групп (в духе Хаким Бея и Зерзана).
А это обстоятельство демонстрирует и концептуально-военное родство Постмодерна и Контрмодерна, которые с двух сторон атакуют слабеющий Модерн, и (подчеркну!) глубоко вторичную, подчиненную роль Контрмодерна в этой «атакующей связке».
На этом я останавливаюсь. Полагая, что главное «военное» содержание основных постмодернистских концептов мы обсудили. В следующей статье постараемся его обобщить.
А затем — двинемся дальше.
