На пути к советской военной доктрине
Период после Первой мировой войны в западной военной мысли характеризовался появлением целого ряда новых стратегических концепций. Этому было несколько причин.
Прежде всего, появилось новое поколение вооружений, которое полностью изменило техническую базу войны (отсылаю читателя к статье «Para Bellum» в №1 нашей газеты). Научно-технические усовершенствования, обновление старой и внедрение новой военной техники привели к небывалому усилению боевых возможностей всех родов войск. За годы войны почти заново создается авиационная промышленность и совсем заново — танковая. Неузнаваемо меняется промышленность, производящая подводные лодки. Колоссальные успехи делает производство артиллерийской техники (к примеру, сверхдальние орудия стреляли уже на несколько десятков километров). В Первую мировую появились и широко применялись самолеты, танки, подводные лодки, зенитные и противотанковые пушки, минометы, газобаллоны, газовые и дымовые снаряды, различные зажигательные средства, оптические и измерительные приборы, средства связи (телеграф, телефон, радио).
В связи с этим от военной теории потребовалось изменение стратегических подходов. В частности, стратегия обязательности генерального сражения, когда-то общепринятая и бесспорная, уже не отвечала новым требованиям войны. Теперь следовало учитывать возможность длительного сопротивления противника, в том числе, первому наносимому удару.
Кроме того, очень скоро стало понятно, что итоги Первой мировой не удовлетворяют ни одну из ведущих мировых держав. От военных теоретиков потребовалась разработка военных концепций новой мировой войны. При этом стремление империалистических держав к мировому господству толкало их политиков к созданию многомиллионных армий, однако военные теоретики предостерегали от этого.
Они утверждали, что широкое участие народных масс в войне таит в себе огромные опасности, в частности, с точки зрения морального состояния армии. Война дала примеры революционных выступлений армий против собственных империалистических правительств, показала ненадежность массовых пролетарских армий для достижения целей буржуазии.
Невозможность управлять такими массами людей без идеологической мотивации, невозможность заставить их подчиняться приказу и отдавать свою жизнь ради непонятных им целей, опасность выхода из подчинения «человека с ружьем» — вот основания для появления концепций о необходимости небольших профессиональных армий с исключительно высокой насыщенностью техникой — «рыцарей в бронированных латах». Об этом писал модный в те годы в Европе военный исследователь англичанин Лиддель Гарт.
Другие теоретики решали эту проблему иначе. Большой популярностью пользовалась военная теория итальянца Дж.Дуэ о завоевании победы путем «воздушной войны». Ставку на «танковую войну» делали англичанин Дж.Фуллер и немец Х. Гудериан. Официальными считались концепции «тотальной и молниеносной войны» (Э. Людендорф, Германия), «морской силы» (А. Мэхэн и его последователи в Великобритании и США), «позиционной войны» (французский Генштаб).
Таким образом, западным военным теоретикам приходилось в своих концепциях учитывать такой фактор, как мощное революционизирующее влияние на пролетариат всего мира Великого Октября и Советского Союза — государства с совершенно новым общественным строем, которого не было прежде в мировой истории.
При этом Советский Союз был сильным и энергичным государством, готовым активно защищать свои завоевания. Достичь победы над его армией и народом было непросто, особенно учитывая начавшееся перевооружение Красной Армии.
Какой же была, с учетом сложившейся военно-политической обстановки в мире, военная доктрина молодой Советской республики? Могла ли отечественная военная мысль что-то противопоставить западным военным концепциям?
У советских военных теоретиков не было сомнений в большой вероятности новой агрессии против Советской республики со стороны империалистических государств. В. И. Ленин всегда требовал помнить «о постоянно грозящей нам опасности, которая не прекратится, пока существует мировой империализм». Партия большевиков также считала, что самым опасным является недооценка возможных противников. Уже в декабре 1921 г. в резолюции IX Всероссийского съезда Советов было записано: «Новые враги могут оказаться лучше организованными, обученными и вооруженными, чем те, над коими Красная Армия одержала столько славных побед».
Для большинства отечественных военных мыслителей было бесспорно, что со стороны империалистических государств СССР угрожает опасность, и что война с ними будет борьбой за спасение социалистического Отечества. Но кто же именно будет вероятным противником, как сложится соотношение сил в будущей войне, какое место в ней займут различные виды и рода вооруженных сил, какова будет роль человека и техники — вот вопросы, на которые должна была ответить будущая военная доктрина Красной Армии.
Военно-стратегические представления о характере будущей войны у советских военных теоретиков в 20–30-е годы формировались, исходя из опыта двух войн: Первой мировой и Гражданской войны 1918–1922 годов. В итоге сложились два направления: к одному относились военные теоретики и практики, отдававшие предпочтение опыту мировой войны (условно, «технократы»), а к другому — те, кто считал наиболее ценным для понимания будущих войн опыт Гражданской войны (условно, сторонники «стратегической конницы»). Между этими двумя группами сложились отношения антагонизма, которые продолжались вплоть до начального периода Великой Отечественной войны.
Однако было бы упрощением сводить противостояние внутри военной элиты Советского государства лишь к конфликту «техника или конница», как это принято считать с хрущевской подачи. Линия размежевания внутри советской военной элиты проходила и в связи с их ориентацией на высших партийных руководителей СССР — И. Сталина и Л. Троцкого.
Смерть В. И. Ленина в 1924 году положила начало внутриэлитному конфликту не только среди высших советских партийных деятелей, но и среди военных. Причем позиции одних (сторонников Л. Троцкого) были заведомо сильнее, чем позиции других.
Троцкий и его сторонники (в числе главных — М. Тухачевский, И. Уборевич, И. Якир и др.), а также часть бывших офицеров и генералов царской армии, перешедших на службу в части и штабы Красной Армии, абсолютизировали опыт Первой мировой войны и полностью отрицали достижения и опыт, накопленный в годы Гражданской войны. Они утверждали, что в эту войну военная наука и искусство деградировали, и поэтому опыт Гражданской войны не может найти себе применения.
Противоположные позиции занимали молодые командиры, ставшие военачальниками в годы Гражданской войны — Ворошилов, Буденный, Щаденко, Кулик и другие. Они, в свою очередь, абсолютизировали ее опыт, недооценивали роль техники и военной науки, считали, что главным и решающим условием победы является боевой дух и революционное сознание. Сторонники этой позиции во внутриэлитной борьбе ориентировались на И. Сталина.
Отметим, что вновь перед нами выступает проблема противостояния «духа» и «материи», но уже в совершенно новой ситуации военно-политического строительства армии фактически с нуля.
Еще одной точкой конфликта между двумя группами военных была идеология. Сторонники Троцкого в полном согласии с идеей «перманентной революции» считали, что долгом Красной Армии является внесение в Европу «революции на своих штыках». Эта идея занимала центральное место в рассуждениях и военной практике М. Тухачевского, который в сборнике статей «Война классов» в 1921 году, в частности, писал: «Совершенно невозможно вообразить, чтобы мир, потрясенный до своих основ мировой войной, мог бы вдруг спокойно поделиться на две части — социалистическую и капиталистическую, которые могли бы вдобавок жить в мире и согласии. Совершенно ясно, что такого времени не настанет и социалистическая война будет непрерывна до победы той или иной стороны». И дальше: «...Государство, находящееся под властью рабочего класса, ставит себе политическую цель в войне не сообразно со своими вооруженными силами, а, наоборот, должно создать себе достаточные силы для завоевания буржуазных государств всего мира».
Полноты ради надо отметить, что таких же радикальных взглядов на характер доминирующих отношений в мире придерживались не только советские военные, опьяненные победами революции и Гражданской войны. Так же, «через прорезь прицела», смотрели на взаимоотношения с Советским государством и противники СССР.
«Конники», как полупрезрительно называли сторонники Троцкого командиров Гражданской войны, скептически смотрели на идею интернационализации революции и главной задачей государства считали защиту и сохранение завоеваний Октября на собственной территории.
Как мы видим, вновь возник все тот же конфликт «огнепоклонников» и «штыколюбов», как во времена Драгомирова, только теперь «штыколюбов» сподручнее было бы называть «конелюбами» или «тачанколюбами».
Конфликт, существовавший еще в царской армии, воспроизвелся в армии Советской России, одновременно существенно усложнившись. Ведь в чем состояла, если можно так выразиться, концептуальная и одновременно психологическая суть подхода, исповедуемого Троцким и его командой?
Суть этого подхода состояла в следующем: «Да, нам пришлось во время Гражданской войны опереться на плохо организованное мужичье и его причуды. На всех этих Котовских, Буденных, Чапаевых... На этих полубандитов. Да, с их помощью мы победили! Но теперь мы взяли власть, мы — государство. И теперь мы можем опереться на солидное, обстоятельное, отбросив всю эту пену эпохи Гражданской войны. И конечно, нам надо самым существенным образом вобрать западный военный опыт, он более прогрессивный!».
Спросят — а что тут не так? Разве в Гражданскую войну не было пены? Разве не надо было сделать все по-взрослому и готовиться к большой войне, которая не чета Гражданской? Конечно, надо было. И конечно, в Гражданской войне было много пены. Ведь подход, который исповедовали новые «штыколюбы», они же «тачанколюбы», заключался в том, что все надо было оставить так, как это было во время Гражданской войны. Разбили ведь беляков и Антанту! Теперь надо воспроизвести позволившую это сделать военную модель, увеличив ее во много раз. Скажем, в масштабе 1:20. Больше коней, больше тачанок... Конечно, добавить кое-какой техники... И так далее.
Этот подход был подвергнут глумлению при Хрущеве. Ворошилов, Буденный и прочие (а они-то и были антитроцкистами по очень многим причинам) были названы «старыми, безграмотными дилетантами». Что было явным образом клеветой. И глубоким искажением существа дела.
Но как же можно было пройти между двумя этими крайностями? Как и куда, в какую новую военную реальность? Ведь задача и впрямь состояла не в том, чтобы увеличить количество тачанок и усовершенствовать их устройство. Так в чем же правда «тачанколюбов», героев Гражданской войны, и стояла ли за ними какая-то правда?
Правда состояла в том, что, отказываясь от прямого копирования той модели, которая дала возможность победить в Гражданской войне, нельзя было отказываться от некоего концептуального принципа, суть которого состоит в следующем. Гражданская война вообще и в особенности та Гражданская война, которая прошла по территории Советской России, была не только мутью и ужасом, но и гигантской вспышкой разнообразного творчества, включая военное. Его породили народный гений, народная страсть, и его следовало осмыслить и перевести в новое качество. Но именно осмыслить, а не отбросить, как этого хотел Троцкий, и не буквально воспроизвести, как этого хотели его противники. При этом раздув эту буквальность, и только.
Обязательно должен был появиться человек, сказавший: «Просто раздувать эту буквальность не будем, но и отбрасывать военное творчество народа тоже не будем. Будем это творчество осмысливать, выявлять в нем подлинно драгоценное. И это подлинно драгоценное переводить в новое качество. Мы как ученики Ленина будем делать это со всем — с общественной жизнью, с образованием, культурой. И это же мы будем делать с армией. Осмысливать, сепарировать, переводить в совершенно новое качество и верить в принципиальную важность народных открытий. Вот новая военная формула».
Эту формулу предложил М. В. Фрунзе. О том, как именно он это сделал и каковы были последствия — в следующей статье.
