Наш путь (продолжение — 6)
Я хотел бы начать обсуждение этой темы с констатации невероятной оскорбительности произошедшего для каждого человека, который разделяет советские ценности. Под «произошедшим» я имею в виду крах Советского Союза и советского проекта. Хочу также обратить внимание учащихся и «Сути времени» в целом на то, что для людей, которые не разделяют советские ценности, такой оскорбительности нет.
Но ведь «Суть времени» эти ценности разделяет! И не по принципу, согласно которому «раз я в «Сути времени», то я разделяю советские ценности». В подавляющем большинстве случаев те, кто вошел в «Суть времени», разделял советские ценности до того, как очутился в организации.
Приверженность советским ценностям является несомненным, простым и ясным исходным моментом, позволяющим сформировать нынешнюю коллективную идентичность «Сути времени», которую я уже назвал хотя и мощной, но аморфной и недостаточной.
Кстати, этого могло и не быть. Мог быть некий «призыв Кургиняна», в чистом виде состоящий из харизмы Кургиняна и вызывающий у членов «Сути времени» тот отклик, который лежит в основе коллективных идентичностей членов харизматических организаций.
Но не этот отклик, роль которого я лично вообще считаю резко преувеличенной, а простые и достаточно нутряные советско-патриотические ценности формируют ценнейший и существеннейший момент сегодняшней коллективной идентичности «Сути времени». Это, например, очень четко улавливаешь, когда люди поют у костра — когда видишь, что именно поют, как поют, в какой степени им нравится именно это петь.
История со Стрелковым тоже оказалась неким тестом на коллективную идентичность. Было видно, что участникам войны со Стрелковым и «стрелканутыми» нравилось, что они воюют с так называемыми белыми власовско-НТСовского разлива. Они осознавали, что воюют именно с носителями этой идеологии, и воевали с ними в охотку, со смаком. Чего, кстати, не было, когда они же отругивались после Поклонной горы. В случае со Стрелковым смак был, потому что попался на зуб беляк настоящий, стопроцентный. И его со вкусом хрумкали. Причем именно как беляка.
Итак, советские ценности есть. Но тогда и именно тогда у адекватных людей должно возникать чувство особой оскорбленности произошедшим в ходе так называемой перестройки и в последующий период. В должной мере этого чувства у членов «Сути времени» пока что нет.
Я не говорю, что его вообще нет. Но в должной мере его нет. Между тем, я не зря сказал о том, что у адекватных людей, особо приверженных советским ценностям, оно должно быть. И его отсутствие есть индикатор неадекватности. Большей или меньшей, конечно.
Кроме того, ведь я же настойчиво апеллировал именно к этому чувству в лекциях «Сути времени». Я сказал даже о метафизическом падении, приравняв к таковому продажу советского первородства за чечевичную похлебку западного псевдоизобилия. Метафизическое падение огромной части твоих сограждан — это же ужасно и оскорбительно!
Итак, у меня как создателя идеологического проекта «Суть времени» это чувство преобладало и преобладает над всем остальным. Повторяю: стержнем всех лекций «Сути времени» является именно чувство оскорбленности тем, как именно мои соотечественники отбросили великий советский проект, на алтарь которого были принесены огромные жертвы. И этим лекции «Суть времени» отличаются от всех других идеологических просоветских концептуальных документов. Нигде, кроме как в «Сути времени», этого нет.
Я убежден сам и хочу передать это убеждение собравшимся — только тот мощный и острый интеллектуальный и эмоциональный обертон, о котором я сейчас говорю, делает наше движение по-настоящему уникальным, является тем, что всерьез и достаточно ярко отличает наше движение от КПРФ и других коммунистических движений, от патриотических движений прохановского разлива и так далее. Потому что ни у Зюганова, ни у других вроде как просоветских фигур нет ощущения острой оскорбленности тем, как именно советское покинуло историческую сцену. Да, у всех — Зюганова, Тюлькина, Проханова и так далее — есть острое переживание того, что советское покинуло сцену. Но переживания от того, как именно оно ее покинуло, нет.
Потому что вина проецируется вовне — на американский империализм, сионизм, что угодно еще. Вина не адресуется себе. И именно неспособность направить острие вины в свое сердце лишает субъектности всех, кто к этому не способен. Потому что субъектом, как я уже говорил, становишься только тогда, когда берешь на себя полноту ответственности.
Когда ты направляешь острие ответственности на себя... Когда ты делаешь это без театральности, самолюбования, аффектации... Делаешь это как тот, кто полностью ушел в дело, кто отрекся от себя для себя и превратил себя в часть большого дела... Тогда всё становится на свои места. Тогда можно трезво оценить качество людей, разобраться с тем, в какой мере мешает сложность кургиняновских текстов и так далее. Но вначале ты втыкаешь острие ответственности в себя, терпишь боль, порождаешь с ее помощью анализ, делаешь выводы, самоизменяешься сообразно выводам. А потом начинаешь выдвигать претензии ко всему тому, что по определению не может быть абсолютно совершенным. Вот только когда ты по-настоящему вытерпел боль, превратил простую боль в боль интеллектуальную, использовал эту интеллектуальную боль для того, чтобы понять свои недостатки, и исправил эти недостатки... Когда ты всё это трансформационное сделал, вдруг выясняется, что и Кургинян не слишком сложен, и Политсовет неплохо работает, и товарищи твои ничуть не хуже тебя, а зачастую и лучше.
Выясняется также, что в предшествующий период ты боялся брать на себя ответственность за недостаточные успехи по тем или иным направлениям и потому перекладывал эту ответственность на скверное общество, сложного Кургиняна, занудных членов Политсовета, товарищей, которые не ловят мышей, и так далее. Ты проецировал ответственность вовне — на окружающий мир. И потому убегал от личной ответственности. А значит, и от субъектности.
Перестав это делать, ты осознал реальное положение дел. И не стал при этом кричать, что люди вокруг замечательные, а тексты Кургиняна проще, чем тексты в букваре для первого класса. Ты всего лишь освободился от невротического страха перед болью ответственности. Притом что боль ответственности порождает боль твоего несовершенства, необходимость встречи с собой и многое другое. А ты боишься, что это всё тебя сокрушит. Взяв на себя «всё это», выдержав, обнаружив, что ты не сокрушен, а, напротив, укрепился, ты превращаешься в другого человека. И трансформационное слагаемое обучения в Школе высших смыслов должно помочь освободиться от невротического страха перед болью ответственности, страха взять эту ответственность на себя, перестать играть со всевозможными проекциями, то есть смещениями психологического явления вовне, играми в превращение объектов в субъекты и наоборот, играми с перекладыванием вины и так далее.
По ходу дела я отчасти объяснил, что такое трансформация и что такое трансформационный элемент обучения. Конечно же, я объяснил лишь отчасти. Да и то потому, что мне надо было сосредоточить внимание собравшихся на проекциях, а также переносах и прочих психологических материях. Причем не на тех, которые осуществляет движение «Суть времени», а на тех, которые осуществляют все коммунистические, коммуно-патриотические, советско-патриотические движения, кроме «Сути времени», давая свою оценку краху советского проекта и распада СССР. Все эти движения проецируют вину за этот крах любимого ими проекта вовне. Повторяю: на американский империализм, сионизм, фашизм, заговор инопланетян, заговор номенклатур. На что угодно, только не на себя.
В моем спектакле «Изнь» главная героиня долгое время играет в эти игры, пока не видит надпись на мистическом экране, стоящем в мистическом саду (он же — сад советского рая, из которого она изгнана):
Мандат вручила нам страна, И потому хребет сломать Смогли мы мерзости совковой. Ты поручила — мы исполнили.
Героиня тут же пытается осуществлять проекцию, то есть кричит:
Злодеи беловежские!
Тем самым она перекладывает вину с себя на этих самых злодеев (типичнейшая проекция). Но возникает новая надпись на экране:
А ты? Не ты ли Ельцина Избрала перед этим Российским президентом?
Героиня продолжает осуществлять проекции, развивая и углубляя тупиковую проективность:
Ну я — и что? Меня зомбировали...
Ответственность переложена на некие злые силы, которые ее зомбируют.
Мое сознанье помутилося...
Другая проекция — как известно, психическая неадекватность избавляет от ответственности. А поскольку она вызвана зомбированием, то и перекладывает ответственность на других: кто зомбировал — тот и виноват, а я ни при чем.
Во всем виновна мировая закулиса...
Вот уж проекция — так проекция! Но на экране появляется новая надпись:
А ты, конечно же, чиста как ангелица!
Ну и кто же, кроме режиссера Кургиняна или Кургиняна-аналитика, или Кургиняна, выступающего с передачами «Суть времени», ставит так вопрос? Скажите честно, что никто.
А дальше скажите, что это значит, что никто не берет ответственность на себя, проецирует ответственность на мировую закулису, Ельцина, Горбачева, ЦРУ и так далее, обвиняет других в том, что его привели в состояние психического помрачения (почему Кургиняна никто в это состояние не привел?)
Я много раз об этом говорил и писал: на XXVIII съезде КПСС все делегаты были абсолютно свободны от КГБ, аппарата, преследований — не было никаких репрессий. Но они подтвердили статус Горбачева — убийцы партии и страны... Мы распространили перед Съездом народных депутатов листовки, в которых были приведены доказательства того, что версия тбилисских событий, изложенная Собчаком, — ложная. Эта версия уничтожала армию. Но вся элита, весь съезд, кроме очень малого числа людей, проголосовали за версию Собчака. За нее проголосовало большинство представителей военной корпоративной группы, состоявшей из генералов и офицеров, — понимаете? Мы дали военным документы, показали, что происходит. Но они проголосовали за версию Собчака. Кто виноват? Американский империализм, конечно! Виноват Бжезинский! А генерал, который, прочитав наши листовки и всё понимая, проголосовал за версию Собчака, — он не виноват?
Это бегство от ответственности продолжается уже почти 25 лет. И единственная сила, которая об этом говорит, — «Суть времени».
Но не брать на себя ответственность — значит вести невротическую игру, суть которой в том, чтобы проецировать вовне то, что очевидным образом имеет источник внутри, убегать от ответственности, а главное — от необходимости обнаруживать этот источник (уже это связано с огромной болью), изымать этот источник (что связано с еще большей болью) и переходить за счет этого к субъектности, к полноте ответственности, лишая себя массы удовольствий, взваливая на себя огромную ношу и так далее.
Но как же можно всего этого не делать, если ты по-настоящему любишь советский проект? Да еще и дерзаешь говорить: «До встречи в СССР!»?
Вдумаемся: советское начало ушло с исторической сцены так унизительно, как с этой сцены не уходило никакое другое начало. Оно ушло без боя. Те же белые, что о них ни думай, дали бой. А советское начало? А КПСС — «вдохновитель и организатор всех наших побед»? Ну хорошо, выродилась номенклатура. А миллионы членов партии что делали?
Итак, давайте признаем, как бы нам ни было больно, что советское начало беспрецедентно позорным образом уходило с исторической сцены. И что в этом смысле мы просто обязаны говорить не только о блеске, но и о нищете советского проекта (у великого французского писателя XIX века Оноре де Бальзака есть такой роман — «Блеск и нищета куртизанок»).
Блеск советского проекта понятен. Великий революционный подъем, подвиги в Гражданской войне, невероятная эффективность пятилеток, триумф Великой Отечественной войны, полеты в космос, которые впервые сделали наше Отечество не догоняющей, а опережающей страной. Подчеркиваю, что этого никогда еще не было — такого блеска в русской истории. Потому что в досоветский период русские всегда догоняли Запад в том, что касалось техники. А тут они вышли вперед, что невероятно трудно.
Итак, этот блеск есть. Его все уже выучили наизусть, превратили в набор штампов. Эти штампы все умеют воспроизводить. И от того, что в «Суде времени» или «Историческом процессе» я это делал лучше других — и наполняя штампы детальным содержанием, и обогащая их идеологически и методологически, — многое не менялось.
Да, я тогда дооформил совершенно необходимую ресоветизацию диффузного российского общественного сознания. И я понимаю, что это не хухры-мухры. Я понимаю также, почему Проханов говорил, что это величайший из возможных подвигов.
Но я не мог на тех передачах говорить о нищете советского проекта. Потому что тогда я уподобился бы Млечину и Сванидзе. Я успокаивал себя тем, что ресоветизация нужна любой ценой. И что, осуществляя ее, я не лгу. Я восстанавливаю интеллектуальное достоинство людей с советской идентичностью, живущих в постсоветской России. И, наконец, я наношу удары по настоящей, стопроцентной пятой колонне. Но меня не оставляла мысль: что же дальше?
И именно поэтому в «Сути времени» я впервые заговорил и о блеске, и о нищете советского проекта. Впервые тот, кто говорил о блеске, заговорил и о нищете.
Я всё время говорю: «и — и». И спасение страны, и изменение ее качества. И интеллектуализм, и коллективная идентичность. И блеск, и нищета. Вот это и есть диалектичность нашего движения. Это нужно как-то понять, и с этим нужно научиться работать.
Движение «Суть времени», повторяю еще раз, — это единственное просоветское движение, способное говорить и о том, и о другом. Да, советская тема в «Сути времени» подается глубже, объемнее, нежели где-либо, в чьих-либо еще политических и концептуальных документах, теоретических построениях и так далее. Но не в этом главное. Главное в том, что из всех просоветских движений мы одни сказали не только о блеске, но и о нищете. А поскольку мы сказали об этом с позиции любви, то есть с горечью, а также с позиции преодоления, то мы фактически сказали об искуплении.
Потому что когда говорят так о блеске и нищете, то тем самым говорят об искуплении. Да, большинство просоветских людей — невротизированных, осуществляющих все возможные проекции, низводящих свое политическое поведение до элементарных политрефлексов, — проблемы искупления почему-то выводят за скобки. Им кажется, что им искупать нечего.
Между тем, речь надо вести о беспрецедентной постыдности финала советского проекта. О такой постыдности, равной которой нет в истории. Никто так героически не приходил на историческую сцену, как красные, и никто так постыдно с нее не уходил. Возьмите для сравнения еще раз белогвардейцев. Они организовали Ледовый поход. Создали Добровольческую армию. Создали несколько крупных военных соединений (корниловцы, деникинцы, врангелевцы), лили кровь свою и чужую, отступали, о чем-то мечтали в эмиграции. И если потом даже пошли к Гитлеру, то всё же пошли умирать. Пошли не ради денег, а для того, чтобы отомстить, вцепиться в горло, как-то расквитаться.
Что сделали коммунисты? Они ушли без боя. Коммунисты позорно сдали власть. Но это еще полбеды. Царь так же ее сдал. Они после сдачи власти вообще не сопротивлялись. Вспоминается аргентинский писатель Борхес: «Поверишь ли, Ариадна? — сказал Тесей. — Минотавр почти не сопротивлялся».
Так вот, коммунисты вообще не сопротивлялись. У них не хватило сил даже на то, чтобы почти не сопротивляться. Они побежали в банки, охранные структуры, в новую власть они побежали тоже в огромном количестве. Кем был в советское время начальник аппарата Ельцина Юрий Петров? Первым секретарем Свердловского обкома. А сам Ельцин был первым секретарем Свердловского обкома до Петрова. Я его помню уже первым секретарем Московского горкома. Большего ортодокса не было!
Единственная сила в истории, которая ушла без боя с исторической сцены, — это коммунисты. Никто никогда в истории так не уходил. И это не может не иметь каких-то глубинных причин. Это, в конечном итоге, не может не быть порождением каких-то дефектов советского проекта. То есть это не может не быть проявлением нищеты этого проекта, которая соседствует с его блеском.
Я уже сказал о белогвардейцах. Но нацисты тоже так не уходили. Я не говорю о том, что только две армии сражались фактически на территории своих столиц, только две — советская и немецкая. Что бои велись фактически в городах. Я говорю о том, как отступали нацисты, как помогали друг другу, как вывозили деньги, как бережно их расходовали. И ведь не на проституток и не на личное потребление! — на огромные исследовательские центры, занимавшиеся передовыми продвинутыми разработками. На внедрение в американскую элиту. Они же и «грохнули» нас сейчас. Это же их месть!
А Зюганов является ярким примером превращенной формы. И если бы так не было, если бы Зюганов не являлся прямой демонстрацией превращенной формы, то вся «Суть времени» давно бы вступила в КПРФ. Но это же так! Не было ни запрета на коммунизм, ни люстраций. В парламенте и находилась, и находится эта крупнейшая партия. Она зачем там находится? Она чем там занята? Она ведет борьбу? Она мобилизует молодежь? Она создает новые средства массовой информации, учебные центры, наращивает уличную активность, пытается пробиться в рабочий класс, осмысливает уроки поражения? Ничего этого нет вообще. Она спускает пар в свисток. Но это же всё не может не быть порождением советского проекта!
Еще любят говорить о «прекрасном Сталине» и «плохом Хрущеве». Но либо Сталину было безразлично, что будет после его смерти, либо он ответственен за то, что после него пришел Хрущев. Это его кадры, он не может не нести за это историческую ответственность.
И все же самое страшное и оскорбительное — это то, как осуществлялся уход с исторической сцены. Если это не искупить, то позор невероятный, причем именно для сторонников советских ценностей. Это общемировой позор. Между прочим, главная опозоренная сущность — это Россия. Которая всех куда-то позвала и всех кинула невесть по какой причине: коммунистов всего мира, своих сторонников, не являющихся коммунистами, — того же Наджибуллу, каких-нибудь индийских сторонников.
Я уже не говорю о ГДР. В среде очень стойких немецких коммунистов, входящих в партию Die Linke («Левые»), которая имеет крупную фракцию в бундестаге, ненависть к советским предателям носит исступленный характер. У них глаза белеют от ненависти. У китайцев это носит характер высокомерного бесконечного презрения. У кубинцев это проявляется в горьком презрении. Фидель Кастро вообще не хочет говорить на эту тему. Можно перечислять до утра. Не в этом дело. А в том, что только «Суть времени» констатировала наличие этой нищеты, стыда за уход, позора ухода, необходимости что-то искупить. Никто из просоветских граждан России, кроме «Сути времени», повторяю, об этом не говорил. И это поразительно. Поразительно, что это не ощущается даже, а уж тем более не является предметом острейших переживаний структурированного характера.
Такого рода чувства — я имею в виду чувства бесконечного стыда за нищету того, что тебе дорого — должны мобилизовывать. Или парализовывать.
Между тем последствия такого позора, такого самоотречения, такого всемирно-исторического предательства (я всё это не случайно назвал метафизической катастрофой) почти что неисправимы. А если и есть шанс на исправление, то он а) крайне невелик и б) требует какой-то особой мобилизации, невозможной без переживаний, порождающих волю к искуплению.
Произошедшее почти что неисправимо, потому что крупная и крупнейшая буржуазия России, во-первых, обокрала всех и тем самым лишила всех возможности мобилизовать материальные ресурсы для сопротивления ее бесчинствам. И, во-вторых, согласилась на регресс в качестве гарантии своей власти, то есть на то, что у всех, кто захочет сопротивляться, за спиной не будет классов, не будет мощных групп. Будут только неврозы.
Мы все сопротивляемся фактически в пустоте, не опираясь на крупнейшие исторические сущности. Я уже не раз говорил, что мой отец где-нибудь в 90-м году мне сказал: «Вот я марксист. И для меня ключевое значение имеет то, что рабочий класс сдал завоевания социализма. Это же беспощадный факт. И тут последней каплей стало движение шахтеров за капитализм. Рабочий класс потребовал капитализма. Но если рабочий класс сдал социализм, что, кстати, по Марксу, невозможно, а ты за этот социализм борешься, то на что ты опираешься? На армию, бюрократию и спецслужбы? Но это не марксизм. Кто вы, вообще? Вы бланкисты? Маркузианцы? Как вы собираетесь бороться? С опорой на кого?»
Я ответил, что с опорой на мертвых. Но это же совсем не марксизм. И, кроме того, мне было ясно, что этот ответ небезусловен, потому что нужна реальная сила, чтобы менять реальность.
Я не предаюсь воспоминаниям. Я говорю о том, что в условиях такого позорного ухода коммунистов, разрушивших своими руками надстройку, чтобы распилить базис для личного потребления, не осталось ни социальных сил (типа рабочего класса), ни материальных ресурсов (типа денег партии или ушедшего в подполье Четвертого рейха), ни морального права (если вы так ушли, то кто вы такие?).
«Что делать?» — спрашивал я себя сначала в 1991-м, а потом в 1994-м. И всё время отвечал одно и то же: «Искупать». Причем искупать надо было не обычным трудом, а чем-то другим. Давайте я вкратце расскажу об этом, поделюсь неким опытом, не вполне укладывающимся в обычные рамки и, тем не менее, наличествующим.
