Новая культура. Противоречия в Пролеткульте
Русский поэт, переводчик и литературный критик В.Я.Брюсов в статье «Пролетарская поэзия» (1920 год) так определял пути и задачи пролетарской культуры: «Наша Октябрьская революция, установив диктатуру пролетариата, дала в обществе господствующее положение новому классу, принесшему свою, новую, идеологию. Согласно этой идеологии началось пересоздание всего строя нашей жизни. Как результат этой перестройки, должна возникнуть новая культура, в частности — новая литература, новая поэзия. …Пролетарская культура, по своим предпосылкам, по своим заданиям, должна быть коренной перестройкой всего культурного уклада человечества последних веков. Новое мировоззрение отвергает именно то, что лежало в самой основе всей новоевропейской культуры XV–XIX вв.: капитализм, и ставит себе идеал, противоречащий всей этой культуре: коммунизм.
…Но кто же может и должен строить эту новую культуру? Первоначальный ответ ясен сам собою: пролетарии, люди этого «нового» класса, принесшего новую идеологию. Но они одни ли? — Нам кажется, на этот дополнительный вопрос должно ответить: нет! не одни. Как возникла блестящая эллинистическая культура? То был синтез здоровых идей, принесенных завоевателями эллинами, с здоровыми же зернами, почерпнутыми из разгромленной или одряхлевшей культуры эгейцев... На протяжении всей всемирной истории новая культура всегда являлась синтезом нового со старым, с основными началами той культуры, на смену которой она приходила».
Так писал В.Брюсов, сразу оценивший масштаб и грандиозный размах Октябрьской революции. Он не захотел оставаться в роли всего лишь наблюдателя новых времен и в 1920 году вступил в РКП(б). Позже работал в Государственном издательстве и Наркомпросе.
Брюсов входил именно в ту часть старой интеллигенции, которая активно участвовала в деятельности Пролеткульта. И был среди тех, кто преподавал в кружках Пролеткульта. А в литературных студиях читали лекции самые известные поэты своего времени: Александр Блок, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Владислав Ходасевич, Николай Гумилев, Корней Чуковский.
Работавший в Московском Пролеткульте с сентября 1918 года по май 1919 года Андрей Белый пишет в письме к Вяч. Иванову, что читает курс по стиховедению в литературной студии, работает с начинающими авторами, просматривает поступающие от них рукописи, выступает с лекциями.
Стоит отметить, что по сравнению с другими группами Пролеткульт старался создавать для поэтов более благоприятные условия: в тяжелые голодные годы выдавалась зарплата и паек. При этом еще издавались сборники стихов Пролеткультов: Петроградского — «Литературный альманах», 1917 г., Московского — «Завод огнекрылый», 1920 г., Саратовского — «Взмахи», 1919 год и др. Издавались Пролеткультами и литературные журналы: Петроградским Пролеткультом — «Грядущее», Московским — «Горн», Тамбовским — «Грядущая культура». Были журналы «Красный пахарь», «Раненый красноармеец» и др.
5 октября 1918 года инициативная группа крестьянских поэтов и писателей: С. Есенин, С. Клычков, Н. Клюев, А. Чапыгин и др. обратилась в Московский Пролеткульт с заявлением о принятие в организацию. 12 октября 1918 года заявление было рассмотрено, на его тексте остались пометки: «К журналу 12/Х-1918 г. Вопрос оставлен открытым».
И далее вопрос так и не был решен. Якобы пробовали создать некую «крестьянскую секцию», но отказались от этой мысли, чтобы не нарушать принципы пролетарской организации. От всей этой истории осталась только книга Есенина «Преображение» в библиотеке Богданова с дарственной надписью: «А. Богданову. Без любви, но с уважением. С ненавистью, но с восхищением. Без приемлемости индустрии».
Стоя на страже пролетарских взглядов на строящееся искусство, самые известные пролеткультовские критики, бывшие рабочие Ф. Калинин и П. Бессалько в своих статьях разоблачали иррационализм, интуитивизм и всяческий мистицизм буржуазного искусства. Выступали за полный отказ от культурного наследия (Калинин говорил, что интеллигент не может стать пролетарским художником, а Бессалько — что «не нужно преемственной связи»).
В журнале «Грядущая культура» (Тамбовский Пролеткульт) выражались более резко. В январе 1919 года С. Клубень в статье «С буржуазного Парнаса — в Пролеткульт», подверг критике творчество не только крестьянских поэтов Н. Клюева и С. Есенина, но и В. Иванова, и даже Максима Горького. «Проникая на страницы наших журналов, — писал С. Клубень, — они, в большинстве случаев, стараются протащить за собой и свое упадочное, вырожденческое искусство… которому там совсем не место».
Поэт-символист Вл.Ходасевич, занимаясь со студийцами, посещавшими в Пролеткульте его лекции о Пушкине, говорил о «подлинном стремлении к знанию и интеллектуальной честности» рабочих. Но отмечал, что именно это и «не нравилось руководителям Пролеткульта. С их точки зрения, мои слушатели должны были перенять у Пушкина „мастерство“, литературную „технику“, но ни в коем случае не поддаваться обаянию его творчества и его личности. Следовательно, мои чтения представлялись им замаскированной контрреволюцией…»
По утверждению Ходасевича, его постепенно «убрали» из состава лекторов Пролеткульта. И так было не только с ним одним. Теоретики и деятели Пролеткульта всеми силами старались оградить пролетарских писателей и поэтов от «чужеродного» влияния литературной интеллигенции. Луначарский так объяснял подобную опеку в своей статье «Свобода книги и революция» (1921): «Мы нисколько не испугались необходимости цензуровать изящную литературу, ибо под ее флагом, под ее изящной внешностью может быть внедряем яд еще наивной и темной душе огромной массы, ежедневно готовой пошатнуться и отбросить ведущую ее среди пустыни к земле обетованной руку…».
Богданов тоже считал, что многие пролеткультовские поэты стали подпадать под влияние мелкобуржуазного декаданса и прошли мимо наследия классиков. В своей статье «Критика пролетарского искусства» он писал: «Печально видеть поэта-пролетария, который ищет лучших художественных форм и думает найти их у какого-нибудь кривляющегося интеллигента-рекламиста Маяковского или еще хуже — у Игоря Северянина, идеолога альфонсов и кокоток… Простота, ясность, чистота формы великих мастеров — Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Толстого — всего больше соответствуют задачам нарождающегося искусства».
Обратим внимание, что Богданов призывает всех учиться не у поэта Гастева, а у классической, совсем не пролетарской русской культуры.
Как вспоминает Ходасевич, пролетарское происхождение заставляло критиков быть более снисходительными в критических оценках и толкало их на прямую лесть незрелым авторам, на захваливание скороспелых произведений: «Я видел, как в несколько месяцев лестью и пагубной теорией «пролетарского искусства» испортили, изуродовали, развратили молодежь, в сущности, очень хорошую...».
Раздраженно отзывался о пролетарских поэтах и Н. Клюев. В письме С. Есенину 28 января 1922 года он писал: «Золотая пролеткультовская рота, кормится на подножном корму, на густо унавоженных ассигнациями советских лугах».
Безусловно, Пролеткульт — явление в высшей степени неоднозначное и не лишенное внутренней противоречивости.
Здесь можно вспомнить знаменитое высказывание В. И. Ленина, которым он явно подводил черту под идеологическими разногласиями в среде пролеткультовцев. В своей речи на III съезде РКСМ 2 октября 1920 года он сказал: «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».
Действительно, в среде Пролеткульта боролись «два крыла»: одно, которое можно условно обозначить «радикально пролетарское» и второе — «умеренное». И, конечно же, распадаться Пролеткульт начал не только по причине нарастания конфликта между ним (как цельной структурой) и властью, но и под давлением внутренних противоречий.
И этот внутренний конфликт особенно проявился в литературном движении. Из пролеткульта постепенно стали выходить группы литераторов, несогласных как с усиливающимся патронатом властей, так и с доминированием «умеренного» крыла. Крайне негативную реакцию многих писателей вызвало постановление ЦК партии, по которому в 1920 году Пролеткульт был подчинен Наркомпросу.
Небольшая группа пролетарских писателей, выйдя из московского Пролеткульта, образовали при Литотделе Наркомпроса подотдел пролетарской литературы. Это были В. Александровский, В. Кириллов, С. Обрадович, В. Казин, Н. Полетаев, М. Герасимов и др., Они стали выпускать журнал «Кузница», что и дало название новой группе.
Раскол Пролеткульта на умеренное крыло, согласившееся подчиниться Наркомпросу, и радикальное крыло, пытавшееся освободиться от влияния Наркомпроса путем создания новых организаций, был лишь началом фактического рассыпания Пролеткульта. Создать стопроцентно новую культуру пролеткультовцам, конечно, не удалось. Культура слишком мощна и укоренена в прошлом, для того, чтобы кто-то мог эту укорененность полностью отменить чуть ли не директивным образом.
Как считают многие, в том числе знаменитый французский писатель Ромен Роллан, культуры слишком консервативны для того, чтобы революции могли одерживать окончательные победы. Но это не значит, что Пролеткульт не повлиял на ту великую советскую культуру, которая сформировалась за счет того переплетения инноваций и традиций, о котором говорил Брюсов.
И вот тут-то мы подходим к тому, ради чего только и стоит так подробно разбирать Пролеткульт. Мы подходим к выявлению феномена старения советской культуры. Да, Пролеткульт был очень специфичен. Да, он препятствовал усвоению советской молодежью русского классического культурного наследства. Но сколько бы теоретики чистой культуры ни упражнялись в славословиях по поводу автономности культуры от политики и идеологии, все мы понимаем, — это лишь славословия и не более того. Культура всегда обусловлена идеологией и политикой. И, в свою очередь, существенно влияет на оные. Умирание Пролеткульта порождало дефицит собственно советского начала в синтетической, а во многом и синкретической послереволюционной культуре. Дефицит этого начала восполнялся постепенным втягиванием в советскую культуру новых и новых пластов дореволюционного наследства.
Но, во-первых, такое втягивание само по себе резко меняло характер советской культуры и существенно снижало ее собственно советский иммунитет.
Во-вторых, нет втягивания без «втягивателей». Кто-то что-то втягивал. И внимательный анализ процесса втягивания позволяет утверждать, что втягивалось именно то, что лишало советскую культуру иммунитета.
И, в-третьих, здоровое начало в досоветской культуре, особенно в культуре ХХ века, сильно преувеличено. Втягивание всё новых и новых порций досоветской культуры внутрь советского культурного организма придавало этому организму всё более декадентский характер. Что существенным образом повлияло впоследствии на успех разрушительного перестроечного проекта.
Потеря советской культурой иммунитета не могла не сделать эту культуру жертвой той самой культурной войны, которую мы рассматриваем. Потеря этого иммунитета не могла не привести к потере советской идентичности. Со всеми вытекающими из этого сокрушительными последствиями.
Вот почему противоречивое, а порой и диковатое пролеткультовское начало следует самым внимательным образом изучать. Ведь изучая его, мы изучаем и иммунитет большой советской культуры, и всё, связанное с советской идентичностью, от здоровья которой решающим образом зависела судьба советского общества.
В следующей статье мы рассмотрим, каким именно образом защищался от полного исчезновения пролеткультовский культурный субстрат, уходя в особые социокультурные ниши.
