Новый раунд глобальной нефтяной игры. Часть XIV
Отметим, что из всех нефтедобывающих стран, которым обрушение мировых цен на нефть принесло большие потери, американская мейнстримная пресса уделяет особое внимание странам Латинской Америки. И это не случайность.
Латиноамериканская игра США
Более всего на слуху в США Венесуэла. Бедственную социально-экономическую и политическую ситуацию в этой стране, обладающей самыми большими в мире запасами нефти, мы обсуждали в предыдущей части исследования.
Но под прицелом американского внимания не только Венесуэла, где США предпринимают максимальную заинтересованность в свержении «левой» власти и переводе политики страны на курс либерализации экономики и приватизации ключевых активов, контролируемых государством. Очень внимательно отслеживаются в Америке и те экономические и социально-политические осложнения, которые низкие цены на нефть принесли Мексике, Аргентине, Бразилии. То есть крупным нефтедобывающим латиноамериканским странам, в которых нефтяной ценовый кризис уже дал США возможность (в отличие от Венесуэлы) инициировать и реализовать масштабный праволиберальный политико-экономический поворот.
Мексика располагает большими запасами нефти — 12,6 млрд барр. — на суше и на шельфе Мексиканского залива. Однако в последнем десятилетии добыча нефти (которая 75 лет была исключительной прерогативой национальной госкомпании «Пемекс») неуклонно падала в результате истощения старых месторождений и недостатка инвестиций и технологий для освоения новых нефтеносных площадей.
В 2013 году президент страны Энрике Ньето инициировал реформу энергетического сектора, снявшую ограничения на допуск частных и иностранных компаний в нефтяную промышленность, а в 2015 году были проведены первые тендеры на нефтяные участки. Однако пока добыча в стране падает. Если в 2014 г. Мексика добывала в среднем 2,81 млн барр./день, то в 2015 году добыча снизилась до 2,41 млн барр./день, а в первом полугодии 2016 г. составила 2,20 млн барр./день — минимальный уровень с 1980 года.
Поскольку нефтеэкспортные деньги в последние годы составляли около 30 % национального бюджета, президент Ньето уже в 2015 г. был вынужден принять те меры бюджетной балансировки, которые мы обсуждали в предыдущей части исследования. А именно, урезать бюджет на $8,4 млрд, а также отказаться от проекта строительства высокоскоростной железной дороги из Мехико в Керетаро стоимостью в $4 млрд.
В нынешнем году ситуация с бюджетом только ухудшилась. В результате крупнейшие (прежде всего американские) нефтяные компании, которые давно мечтали поучаствовать в разработке гигантского нефтегазового месторождения «Чиконтепек» на восточном побережье (с извлекаемыми запасами более 2,5 млрд тонн), а также других месторождений на шельфе Мексиканского залива, — получили стартовый сигнал. В июле 2016 года министерство энергетики Мексики объявило международные тендеры на освоение 15 нефтяных полей на мелководье Мексиканского залива. И это — только первая очередь предполагаемых тендеров.
В Аргентине в конце 2015 года на президентских выборах праволиберальный политик Маурисио Макри победил прежнего президента, левую Кристину де Киршнер. Это произошло на фоне нарастающего в стране экономического и политического кризиса, во многом связанного с падением нефтяных цен, и в очень высокой степени благодаря активнейшей поддержке Макри со стороны США.
Макри сразу начал разворачивать политику и экономику страны в направлении создания прочного альянса с США и максимального дистанцирования от левых государств континента, и прежде всего от Венесуэлы, Эквадора и Кубы. В экономике Макри начал резкие (оппозиция прямо называет их шоковыми) либеральные реформы, включающие отмену валютного контроля, освобождение тарифов на электроэнергию, газ и топливо, а также либерализацию трудового законодательства, развязывающую руки работодателям в части права увольнения работников. В результате, по данным аргентинских экспертов, только за первые полгода новой экономики Макри численность населения страны, живущего в условиях нищеты, выросла на 35 %!
Аргентина располагает достаточно большими извлекаемыми запасами нефти (около 3 млрд барр. традиционной нефти и около 27 млрд барр. сланцевой нефти). Однако уровни добычи невелики (в 2014 г. — 0,62 млн барр./день) и даже не полностью покрывают внутренний спрос в стране. Основную часть традиционной нефти разрабатывает национальная госкомпания YPF, некоторые месторождения YPF сдает в концессию аргентинским и зарубежным компаниям. В частности, в аргентинских концессиях уже достаточно давно работают американские «Шеврон» и «ЭкксонМобил», а также французская «Тоталь».
Между тем, сланцевую нефть в стране добывать только начинают. Одна из причин — в том, что у Аргентины нет столь эффективных технологий направленного (в том числе горизонтального) бурения, как у США, а также не производится необходимый для гидроразрыва пластов пропант. Другая — и, видимо, главная — причина в том, что по законодательству, принятому предыдущими левыми правительствами, компании-концессионеры обязаны раскрывать детальное содержание концессионных договоров, что американским компаниям очень не нравится.
В то же время запасы крупнейшей в Аргентине нефтяной сланцевой формации «Вака Муэрте» — огромны. И сейчас американские компании рассчитывают на то, что правительство Макри нужным образом исправит законодательство, и американские компании, обладающие соответствующим опытом и технологиями, смогут входить в аргентинскую сланцевую нефтедобычу без каких-либо ограничений.
В Бразилии, как и во всех странах, ранее рассмотренных в нашем исследовании, обрушение мировых цен на нефть привело к тяжелому экономическому, а далее и к политическому кризису.
Извлекаемые запасы нефти в Бразилии до недавнего времени оценивались в 14 млрд барр. Однако в последние годы в стране обнаружены и разведаны богатейшие месторождения на шельфе. Это прежде всего гигантское месторождение легкой низкосернистой нефти «Кариока» в Атлантике в 200 км к югу от Рио-де-Жанейро, извлекаемые запасы которого оцениваются в 40 млрд барр. В то же время большинство новых месторождений, включая шельфовые, требуют применения сложных и дорогостоящих современных технологий разработки, которые нерентабельны при низких ценах на нефть.
Единственным хозяином нефтяных богатств Бразилии является национальная госкомпания «Петробраз». Которая имеет (и использует) право сдавать отдельные нефтеносные участки недр в концессию частным и зарубежным корпорациям. И которая в условиях обрушения мировых цен — не смогла удержать масштабы добычи. Если в 2013 г. в стране добывалось более 3 млн барр./день нефти, то уже в 2015 году добыча упала до 2,44 млн барр./день.
Это падение добычи, осложненное обрушением цен на сырье, привело к острому дефициту внешнеторгового баланса и бюджета Бразилии, падению ВВП, высокой инфляции и нарастающим социальным протестам. В 2015 г. ВВП страны упал на 3,8 % — худший результат за 25 лет, инфляция составила 10,6 %.
К этим экономическим неприятностям быстро добавились неприятности политические. Праволиберальная оппозиция левому правительству президента страны Дилмы Русеф (преемницы левого президента Лулы да Силва) инициировала политический скандал с обвинениями да Силва и Русеф в причастности к коррупционным сделкам госкомпании «Петробраз». Скандал был максимально раздут и национальной прессой, в основном контролируемой либеральными олигархами, и американскими СМИ, имеющими в Бразилии достаточно большую аудиторию.
В результате в начале 2016 года в парламенте Бразилии была инициирована процедура импичмента Дилмы Русеф, а 12 мая она была решением сената временно (на 180 дней) отстранена от должности президента. Однако уже 31 августа сенат официально объявил об импичменте Русеф и провел инаугурацию на пост президента Бразилии откровенного ставленника олигархических кругов и США, вице-президента Мишеля Темера. Как знают (и бурно обсуждают) очень многие в стране, Темер уже много лет пасся и получал прямые инструкции в американском посольстве. Но именно он по решению сената должен быть президентом Бразилии до очередных выборов в 2018 году.
Во всей Латинской Америке назвали этот импичмент «американским государственным переворотом», правительства Венесуэлы, Эквадора и Боливии объявили об отзыве из Бразилии своих послов. В большинстве штатов страны идут массовые акции протеста, которые нередко жестоко разгоняет вооруженная полиция.
Темер в начале сентября объявил приоритеты своей программы действий: ограничение государственных расходов (то есть урезание бюджета), привлечение инвестиций из-за рубежа (то есть открытие путей для запуска в страну иностранных корпораций), снижение безработицы (видимо, за счет новых рабочих мест, которые создадут в стране зарубежные корпорации) и запуск пенсионной реформы.
Далее Темер уточнил, что одним из главных механизмов исправления плачевной экономической ситуации в стране он считает широкомасштабную приватизацию государственных активов, и пояснил, что намерен на основе концессий «привлечь национальные и международные инвестиции» в транспортную инфраструктуру (включая порты и аэропорты), энергетику, логистику (включая железные и автомобильные дороги). А один из инициаторов импичмента Дилмы Русеф, глава МИДа в правительстве Темера, — Жозе Серра — откровенно заявил, что в первую очередь будет сдана в концессию иностранцам нефтегазовая госкомпания «Петробраз»...
Таким образом, мы видим, что спровоцированный в основных нефтяных странах Латинской Америки ценовым обвалом на сырье экономический кризис не только привел в этих странах к радикальным политико-экономическим переориентациям власти, но одновременно открыл американским нефтегазовым корпорациям путь к прямому контролю углеводородных ресурсов этих стран.
В связи с этим не могу не отметить тот факт, что в американской экономической прессе соответствующие мечтания озвучивались еще после терактов 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне. Тогда, после выяснения решающей роли саудовских граждан в этих терактах, началось обсуждение прорыва американских корпораций в нефть Латинской Америки — как важнейшей задачи, решение которой способно избавить Америку от ненадежных партнеров по нефтяному импорту из Персидского залива вроде Саудовской Аравии.
И, как мы видим, сейчас, при очевидном мощном влиянии запущенного США (и обсужденного в предыдущих частях нашего исследования) механизма глобального нефтяного шока, эти мечтания начинают проводиться в жизнь...
Конечно, американская политика последних лет в Латинской Америке, которую некоторые эксперты называют «организацией праволиберального поворота», ориентирована не только на нефть. И не случайно нацелена прежде всего на страны, являющиеся экономическими и политическими лидерами континента.
Элитные группы в США, которые после развала СССР заметно перенесли акценты своей внешней политики на постсоветское пространство, наращивание потенциала европейской и мировой гегемонии, перекройку карты Ближнего Востока и Африки, а также на сдерживание Китая в Юго-Восточной Азии, недавно обнаружили, что существенно упустили Латинскую Америку. Ту самую Латинскую Америку, которую американцы последние полтора столетия привычно считали собственным задним двором и безусловной зоной своего решающего военно-политического и экономического влияния, и которая за постсоветские годы обнаружила всё более отчетливое стремление выйти из-под контроля США.
Именно здесь США еще с XIX века опробовали так называемую политику канонерок, то есть использования вооруженной силы плюс цветных революций для свержения неугодных политических режимов и создания так называемых банановых республик, всецело зависимых от северного соседа.
Но в последние десятилетия оказалось, что на американском заднем дворе после распада СССР не обрушиваются, а, напротив, укрепляются левые правительства, создаются и обрастают всё более прочными международными связями независимые от США экономико-политические соглашения и союзы. Например, общий рынок Бразилии, Аргентины, Венесуэлы и Уругвая МЕРКОСУР, Андское сообщество в составе Боливии, Колумбии, Эквадора и Перу и ряд других. Включая созданный в 2004 году по инициативе Фиделя Кастро и Уго Чавеса Боливарианский социалистический альянс для народов Америки (АЛБА) в составе 11 стран Латинской Америки и Карибского бассейна. Причем в АЛБА входят именно те страны, которые оказывают огромное влияние на политико-экономические ориентации на континенте. А это не только Куба и Венесуэла, но и Боливия, Эквадор, Никарагуа.
А еще обнаружилось, что новообразование БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай), возникшее в 2001 году как бы случайно, волей аналитика банка «Голдман-Сакс» Джима О’Нила, сугубо виртуально объединившего в одну группу несколько крупных стран с высокими темпами экономического роста, — вдруг начало самостоятельную жизнь. То есть стало укреплять взаимные реальные экономические связи, приняло в свой состав еще одного члена — Южно-Африканскую Республику и превратилось в БРИКС. А далее, как пишут американские аналитики, стало «механизмом укрепления влияния» в Латинской Америке для России и особенно для Китая.
Так что поставленные США задачи возвращения контроля на латиноамериканском заднем дворе — выходят далеко за рамки сугубо нефтяной (хотя и стратегически важной) темы. Задач здесь у США много.
Это перетаскивание в праволиберальный и проамериканский политико-экономический вектор ведущих стран континента. И, тем самым, маргинализация таких левых или, тем более, социалистических устремлений, которые проявляют участники альянса АЛБА.
Это попытка развалить или хотя бы ослабить (через подавление макрорегиональных амбиций Бразилии и Аргентины) альянс МЕРКОСУР.
Это попытка сделать БРИКС вновь чисто виртуальным и недееспособным, оторвав от него Бразилию.
Это торможение экспансии в Латинскую Америку российской оружейно-технологической продукции, а также китайских товаров, инвестиций, инфраструктурных и прочих проектов. Включая стремление обрезать латиноамериканские нити китайского глобального инфраструктурного мегапроекта «Один пояс, один путь».
И это, разумеется, стремление закрепить за США крупнейшие латиноамериканские рынки для экспорта капитала и товаров.
Главной целью американской ценовой нефтяной игры, конечно же, является подавление России. На эту тему в США было (начиная отсчет с Мюнхенской речи президента Владимира Путина в 2007 году, о которой мы говорили ранее в данном исследовании) сказано и написано очень много. Говорилось и о стране-бензоколонке, критически зависящей от нефтегазовых экспортных доходов, и о том, что любое серьезное падение этих доходов неизбежно вызовет в России тяжелейший социально-экономический кризис. И что именно такой кризис, как минимум, вынудит Россию резко умерить свои внешние военно-политические амбиции, а как максимум, — приведет к социально-политическому взрыву и свержению путинской власти.
На это в США был серьезнейший расчет. И не случайно в пике первого обрушения цен на нефть (примерно до 50 долл./барр.), 21 января 2015 года, президент США Барак Обама в ежегодном выступлении в Конгрессе «О положении страны» заявил, что «экономика России разорвана в клочья». А многие статусные политические аналитики тут же добавили, что «власти Путина в России осталось жить совсем недолго».
Дальнейшее показало, что Обама и его единомышленники явно поторопились и выдают желаемое за действительное. И что, в частности, наша экономика в клочья вовсе не разорвана.
Почему не разорвана?
Наша экономика не разорвана в клочья прежде всего потому, что Россия после обрушения мировых цен на нефть, а затем и на газ, — использовала почти весь комплекс мер по компенсации внешнеторгового и бюджетного дефицита, который мы обсуждали в предыдущих частях нашего исследования.
Россия провела крупнейшую — почти вдвое — девальвацию национальной валюты, тем самым обеспечив наполнение бюджета и внебюджетных программ подешевевшими рублями.
Россия провела несколько сокращений (секвестров) бюджетных расходов и сумела даже чуть нарастить, если считать в рублях, некоторые бюджетные доходы.
Россия начала тратить на компенсацию дефицита бюджета валютную подушку Резервного фонда. Который с уровня около $90 млрд в середине 2014 года снизился к осени 2016 года до примерно $38 млрд.
Россия провела несколько выпусков ценных бумаг внутренних и международных займов (хотя пока объемы этих займов незначительны).
Россия, наконец, открыла в нынешнем году программу приватизации государственных активов. В частности, уже приватизированы крупные госпакеты акций алмазодобывающей компании АЛРОСА и одной из основных нефтедобывающих корпораций, «Башнефти». В очереди на приватизацию до конца года, как утверждают Минфин и Минэкономразвития, — 19,5 % акций «Роснефти» (контрольный пакет остается у госкомпании «Роснефтегаз»).
Конечно, потери российской экономики от обрушения цен на нефть (а заодно и от западных санкций, введенных «за Донбасс и Крым») — огромны. По подсчетам российских и западных экономистов, только прямые потери за два с небольшим года составили в сумме около $570 млрд, причем львиная доля потерь — более $400 млрд — приходится на убытки от низких цен на российский нефтегазовый экспорт. А $400 млрд, отмечу, — это по нынешнему курсу около 26 трлн рублей, то есть примерно вдвое больше, чем доходы российского бюджета в 2016 году.
О других, косвенных потерях российской экономики мы уже говорили в ряде статей в нашей газете. Здесь отмечу лишь главное.
Это спад валового внутреннего продукта (ВВП) на 3,7 % в 2015 году и примерно на 0,8 % в 2016 году.
Это исполнение бюджетов с дефицитами 2,6 % в 2015 году и около 3,2 % в 2016 году.
Это резкое (почти на 10 %) сокращение средних реальных располагаемых доходов населения страны.
Это, соответственно, падение оборота розничной торговли примерно на 15 %.
И это, соответственно, падение объемов промышленного и жилищного строительства более чем на 15 %.
Самое серьезное в этих косвенных потерях то, что заодно очень существенно, примерно на 11,5 %, упали инвестиции — и частные, и государственные — в основной капитал. То есть в те производственные фонды, которые определяют возможности развития страны на среднесрочную и долгосрочную перспективу.
Если некоторым крупнейшим корпорациям в этих условиях удается нарастить производство за счет госзаказа (это, прежде всего, оборонно-промышленный комплекс) и госдотаций (в основном — сельскому хозяйству), то в большинстве других отраслей инвестиционный потенциал резко снизился. И даже крупнейшие (в том числе находящиеся под государственным контролем) нефтегазовые корпорации России для поддержки минимально необходимых инвестиционных программ вынуждены продавать часть своих активов.
Так, например, «Роснефть» оказалась вынуждена заключить контракты (причем они уже одобрены правительством) с индийскими нефтегазовыми компаниями на продажу акций в перспективнейших сибирских добывающих активах — 49 % в «Ванкорнефти» и 29,9 % в «Таас-Юрях»; также идут переговоры о продаже китайской компании 20 % акций «Верхнечонскнефтегаза». Еще один российский нефтехимический гигант, «Сибур», который уже продал в конце 2015 года 10 % акций китайской корпорации «Синопек», сейчас обсуждает сделку о продаже еще 10 % своих акций китайским «Фонду Шелкового пути» и «Чайна девелопмент Банк». Так что потери у нас очень существенные и болезненные, и не только у государства и граждан.
Тем не менее, российская экономика не оказалась «разорвана в клочья» еще и по другой причине. Не оправдались американские расчеты на то, что ухудшение экономической ситуации в стране вызовет социально-экономический и далее политический взрыв. Вопреки прогнозам американских мозговых центров, обрушение цен на нефть и санкции «за Донбасс и Крым» не привели к появлению в России широких, агрессивных и политически активных масс недовольных.
Эти атаки на Россию, напротив, консолидировали и энергетизировали социальное большинство на одобрение действий российской власти в отношении Крыма, а также на поддержке антибандеровского сопротивления в Донбассе — как оправданных, законных и, главное, справедливых. То есть достойных того, чтобы платить за такую — справедливую — российскую политику определенными, и немалыми, экономическими тяготами.
Заодно нельзя не отметить, что кризисное давление ценового нефтяного шока на российскую экономику приносит и определенные важные позитивы.
Главные из них, видимо, — фактическое освобождение страны от критической зависимости от продовольственного (прежде всего зернового и мясного) импорта, а также снижение роли нефтегазовых доходов в валютно-торговых балансах национальной экономики.
Уже сегодня Россия может самообеспечиваться продовольственным и фуражным (кормовым) зерном, а также мясом птицы и (в основном) свининой. Более того, зерно стало одной из важнейших (сопоставимой по валютным объемам с вооружениями) статей российского экспорта.
Далее, если в 2013 году экспорт сырой нефти (без нефтепродуктов и газа) обеспечивал для страны около 35 % валютных поступлений, то в 2016 году валютная доля нефти снизилась до 26 %. Еще заметнее снизилась доля нефтегазовых доходов в бюджете России: с 43 % в 2014 г. до 17 % в 2016 году. Причем нефть в российском экспорте довольно заметно замещается не только зерном, но и машинами и оборудованием, и оборудованием не только военным. То есть наметился (пока лишь наметился!) уход структуры национальной экономической системы от пресловутой «петрономики».
Однако факт кризисного состояния нашей экономики оспаривать не приходится. Главная проблема, повторю, состоит в том, что прежние моторы (драйверы) ее роста, связанные в основном с увеличением потребительского и промышленного спроса, фактически не работают из-за сокращения реальных доходов большинства граждан и корпораций, а для появления новых драйверов роста необходимы крупные и системные инвестиции. Которых нет не только потому, что у государства и частно-корпоративного сектора не хватает денег. Таких инвестиций нет потому, что прежняя либерально-инерционная модель развития экономики себя явно и очевидным образом исчерпала, — что показывает нынешний кризис, и что все хорошо видят. Таких инвестиций нет и потому, что новой (причем именно системной и стратегической) модели развития у России пока, увы, нет.
(Продолжение следует.)
