О коммунизме и марксизме — 17
В мировых религиях даны окончательные ответы на все ключевые вопросы бытия (а также небытия). Христианин знает, что род людской произошел от Адама и Евы. Он знает, каким именно образом существовали потомки перволюдей. Самое главное состоит в том, что для христианина вопрос о предшествующей ему истории рода человеческого решен однажды и навсегда. И если христианин действительно верует, то никакие новые открытия тех или иных ученых не заменят ему библейской истории человечества. Уважающий ученых христианин будет адаптировать библейскую историю к новым научным данным. Но и не более того.
Философия, в отличие от религии, полностью зависит от сведений, которые она почерпнула из науки. Философ опирается на современное ему научное знание. Он это знание доосмысливает. То есть использует его как фундамент, на котором может возводиться мировоззренческая конструкция. Но как только оказывается, что наука набрала принципиально новый фактический материал, обобщила его по-новому и обзавелась новыми моделями, разительно отличающимися от предшествующих, философ оказывается в сложнейшем положении. Ибо всё построенное им мировоззренческое здание начинает шататься по той же причине, по какой реальное здание шатается в случае неблагополучия с фундаментом.
Сила философии в том, что она, в отличие от религии, опирается на научные сведения и модели, а не на откровение и предание. Но в этом же и слабость философии.
В 1884 году, в предисловии к первому изданию книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Фридрих Энгельс сообщает читателю, что «Карл Маркс собирался изложить результаты исследований Моргана в связи с данными своего — в известных пределах я могу сказать нашего — материалистического изучения истории и только таким образом выяснить всё их значение». Он сообщает также, что «подобно тому как присяжные экономисты Германии годами столь же усердно списывали „Капитал“, сколь упорно замалчивали его, точно так же и представители „доисторической“ науки в Англии поступали с „Древним обществом“ Моргана» (имеется в виду научный труд Льюиса Г. Моргана «Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации»).
Энгельс сообщает, что в его распоряжении находятся подробные выписки из Моргана, сделанные Марксом. И что он, Энгельс, выполняя завещание Маркса, превращает эти выписки в научный труд, призванный раскрыть всё величие работы Моргана.
В 1891 году, в предисловии к четвертому изданию всё той же книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельс сообщает читателю, что ему пришлось сделать «ряд добавлений, в которых, надеюсь, в достаточной мере учтено нынешнее состояние науки». Он пишет: «Я даю ниже в этом предисловии краткий обзор развития взглядов на историю семьи от Бахофена до Моргана; я делаю это главным образом потому, что шовинистически настроенная английская школа первобытной истории по-прежнему делает всё возможное, чтобы замолчать переворот во взглядах на первобытную историю, произведенный открытиями Моргана, нисколько не стесняясь, однако, при этом присваивать себе полученные Морганом результаты».
Предисловие Энгельса к четвертому изданию книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства» было опубликовано с согласия автора в журнале «Neue Zeit» в 1891 г., под заглавием «К истории первобытной семьи (Бахофен, Мак-Леннан, Морган)».
То есть за период с 1884 по 1891 год Энгельсу приходится, по его собственному признанию, учитывать меняющееся состояние науки. При этом Энгельс в своем четвертом предисловии утверждает, что «до начала шестидесятых годов (XIX века — С. К.) об истории семьи не могло быть и речи. Историческая наука в этой области целиком еще находилась под влиянием Пятикнижия Моисея».
Тем самым Энгельс подтверждает правоту моего противопоставления религии (Пятикнижия, как он здесь говорит) способной к долговременным, независимым от состояния науки суждениям, и философии, которая вынуждена достраивать свои мировоззренческие конструкции каждые семь лет, поскольку состояние науки меняется, и философу (а Энгельс уверен, что он философ) приходится выражать надежду на то, что теперь-то уж его мировоззренческая конструкция приведена в полное соответствие с научным фундаментом.
Предисловие к первому изданию книги Энгельса отделяет от предисловия к четвертому изданию этой же книги семь лет. Четвертое издание книги Энгельса отделяет от нас совсем другой интервал — в 131 год. Представляете, сколько за это время понаоткрывала наука о человеке? И сколько бы поправок сделал Энгельс, проживи он все эти годы? Но Энгельс умер в 1895 году. А последователи Маркса и Энгельса вовсе не собирались проявлять даже ту философскую щепетильность, которую проявил Энгельс, гораздо менее щепетильный, чем Маркс.
Принадлежа к числу таких же философов, как Маркс и Энгельс, Лафарг был так же, как они, зависим от данных современной ему науки о человеке. Поэтому мы вовсе не должны — и даже не имеем права — воспринимать мировоззренческие построения Лафарга как нечто безусловное. Мы могли бы воспринимать их так в случае, если бы марксизм, будучи религией, ориентировался бы на откровения и предания и потому не был бы зависим от новых научных данных. Но марксизм никогда не хотел быть религией. Его отчасти делали ею, восклицая при этом, что являются атеистами, некоторые начетчики от марксизма.
Анализируя миф о Прометее, Лафарг выдвигает свою модель, позволяющую определить место этого мифа в античном мироустройстве.
Согласно этой модели, опирающейся на современную Лафаргу науку, матриархат предшествовал всем остальным формам обустройства семейной жизни, используемым человечеством на разных периодах его истории.
Согласно этой же модели, общество в целом устроено так, как устроена его семейная жизнь.
И, наконец, согласно этой же модели, религиозные представления вообще и мифы в частности зависят от того, каково устройство семейной жизни, а значит, и устройство общества в целом.
Для Лафарга первобытный коммунизм и матриархат прочнейшим образом связаны между собой.
Также прочно связаны, по его мнению, религиозные представления и матриархальный способ обустройства семейной жизни. Мне придется приводить длинные цитаты из Лафарга для того, чтобы доказать читателю, что я не занимаюсь в XXI столетии вольной трактовкой моделей, предлагаемых этим классиком марксизма, верным учеником Карла Маркса, человеком, восхищавшим Ленина.
Лафарг пишет: «Собственность и производство предметов, необходимых для материальной жизни, прошли ряд форм, обусловивших собой семейный и политический строй, а также соответствующие нравы, верования и воззрения». Что ж, эти слова Лафарга, на первый взгляд, ни в чем не противоречат сложившемуся стереотипу, знакомому по советским обществоведческим хрестоматиям. Не противоречат этим хрестоматиям и утверждения Лафарга о том, что коммунизм был социальной колыбелью человечества. И что «этой первой форме общественного устройства соответствуют первобытные представления о душе и ее загробном жилище».
Но далее Лафарг увязывает воедино матриархат и настоящий первобытный коммунизм. Потому что, как мы увидим далее, патриархат уже не является для Лафарга настоящим коммунизмом. Он, оставаясь первобытным коммунизмом, оказывается подвержен некоей порче. Эта порча порождает новую религиозность. Но о порче — чуть позже. Вначале — о том, каков же для Лафарга настоящий первобытный коммунизм, еще не испорченный патриархатом.
Вот что пишет Лафарг о религиозности этого настоящего, еще не испорченного патриархатом первобытного коммунизма: «Члены рода, а иногда и племени, живут в одном общем доме, и так как они равны между собою, они имеют равные права на достояние родовой или племенной общины. <…> Мужчина, занимающийся главным образом охотой, доставляет средства пропитания, которыми распоряжается женщина; она их сохраняет, готовит из них пищу и распределяет ее. Эти важные функции обеспечивают за ней интеллектуальное и социальное превосходство. Женщина является своего рода провидением для беззаботного и непредусмотрительного дикаря; от колыбели до могилы она думает и заботится о нем».
Я достаточно детально ознакомил читателя с тем, как Энгельс корректирует свои мировоззренческие построения, соотнося их с научными данными.
Религиоведческие конструкции Лафарга ничуть не менее зависят от этих данных. И их совершенно не нужно воспринимать как незыблемые истины. Нет и не может быть незыблемых истин в философии, опирающейся на научный фундамент, обусловленный эпохой, в которую создаются философские построения. Нас интересует здесь, что именно думает Лафарг, а не то, насколько эти его мысли выдержали проверку временем. Лафарг гораздо более глубокий, последовательный и лишенный ревизионистских колебаний марксист, чем те, кто писали советские обществоведческие хрестоматии. И его конструкции вполне можно считать: а) марксистскими и б) не имеющими никакого отношения к неомарксистским изыскам (фрейдомарксизму, экзистенциальному марксизму и так далее).
Одновременно с этим религиоведческие конструкции Лафарга (подчеркну еще раз, поддержанные такими религиоведческими авторитетами, как А. Ф. Лосев) не могут не вызвать шока у тех, кто ориентируется на марксистские стереотипы, сформированные советскими обществоведческими хрестоматиями.
Заявив о превосходстве женщины, имеющем место при неиспорченном патриархатом первобытном коммунизме, о том, что это превосходство столь велико, что женщина является своего рода провидением для мужчины в эпоху настоящего, матриархального первобытного коммунизма, Лафарг далее пишет: «Так как человек вырабатывает свою идеологию с помощью интеллектуальных элементов, почерпаемых из его повседневной жизни, то естественно, что дикарь стал обожествлять женщину».
Тут возникает естественный вопрос: какой именно дикарь? Может быть, речь идет о палеолите или древнейшем неолите? Не тут-то было! Лафарг утверждает: «Доисторические эллины и латиняне ставили свою судьбу под начало богинь, мойр и парк moirae, parcae, имена которых означают по-латыни — „бережливых“, а по-гречески — долю, какую получает каждый при дележе пищи и добычи. „В руках мойр находится руль необходимости… Сам Зевс не мог бы избежать своей судьбы“, — говорит Эсхил в „Прометее“ (V, 516–559)».
Итак, доисторические эллины и латиняне, а не протолюди, погружены в первобытный — полноценный, неиспорченный — матриархальный коммунизм. То есть для Лафарга такой коммунизм обуславливает тип религиозности не в двадцатом-тридцатом, а во втором или третьем тысячелетии до нашей эры. В противном случае говорить об эллинах и латинянах (хотя бы и доисторических) не имеет никакого смысла. Да что там доисторические эллины и латиняне! И у Эсхила, как мы видим, тоже наличествует именно тот тип религиозности, который формирует полноценный матриархальный коммунизм. А Эсхил жил в глубоко послегомеровскую эпоху. Он родился в 525 году до нашей эры и умер в 456 году до нашей эры. Один из его братьев был героем знаменитой марафонской битвы. Тут доисторичностью и не пахнет (как, впрочем, и у Гомера или Гесиода). Но для Лафарга даже Эсхил религиозно ориентирован на всё то, что сформировано именно матриархальным, неиспорченным коммунизмом. И именно по причине такой ориентированности Эсхил беспредельно возносит именно Прометея.
По мнению Лафарга, коль скоро матриархальный коммунизм обеспечивает экономическое равенство, то он требует и равенства в условиях духовной жизни. Поэтому дикарь «снабжает душами всех членов племени, как женщин, так и мужчин — и открывает доступ в рай всем душам. Это жилище — общее, как и земной дом. Все души, вне всякой зависимости от их заслуг или провинностей, переходят в это жилище, чтобы там в радости продолжать вести коммунистическую жизнь, которую они покинули на земле. Мужчины охотятся за дичью, а женщины шьют из кож платья и ведут хозяйства. Древняя итальянская богиня Мания, мать манов, то есть мать духов мертвецов, изображение которой, помещенное у ворот дома, защищало от всякой опасности, царствовала, подобно греческой Прозерпине, в царстве теней: женщина продолжала в мире мертвых исполнять те же функции, что и на земле, и правила домом. Пока существует первобытный коммунизм рода, представления о посмертном существовании души и о ее загробном блаженстве отличаются большой живучестью».
Когда же, по мнению Лафарга, эти представления начинают меняться? Под влиянием какой порчи, поражающей первобытный коммунизм, но не отменяющей его полностью, возникают глубочайшие метаморфозы религиозной жизни, порождающие в дальнейшем мощные циклические (да, именно циклические!) духовные религиозные процессы?
Всё это, по его мнению, происходит тогда, когда «замужние женщины рода, жившие раньше под одной кровлей, отделяются друг от друга и поселяются каждая в отдельном доме», когда «род, бывший прежде общей семьей, распадается на ряд частных семей, во главе которых стоит сперва мать, а впоследствии отец».
Тогда первобытный коммунизм, как считает Лафарг, из неиспорченного превращается в существенно подпорченный. Потому что «каждая семья является собственницей дома, в котором она живет, и окружающего его сада. Хотя пахотная земля еще остается общей собственностью, но она уже не возделывается сообща: она перераспределяется ежегодно между семьями. Эти ежегодные переделы постепенно выходят из обычая; каждая семья становится собственницей участка, доставшегося ей при последнем переделе».
Как мы видим, Лафарг мыслит совершенно по-марксистски — он выводит некие религиозные трансформации из трансформации отношения собственности. Но насколько же нетипично то, какие именно выводы религиозного характера делает Лафарг! Он пишет: «Уничтожение общего дома вызвало аналогичное явление и в загробном мире, где исчезло общее жилище душ. Установление патриархальной семьи и раздробление общей собственности на отдельные хозяйства, ставшие частной собственностью отдельных семейств, повлекло за собою другое, весьма примечательное идеологическое явление: все члены семьи, за исключением патриарха, потеряли свои души; он один сохранил ее, так как он один был собственником. Всякий человек, не имеющий собственности, был лишен души».
Поразительно смелая конструкция, не правда ли?
(Продолжение следует)
