Обострение мировой «газовой войны». Часть XI
В предыдущей части исследования мы установили, что депутаты парламента Пакистана отказали Саудовской Аравии в просьбе присоединиться к «антихуситской» (то есть антишиитской) операции «Буря решимости» в Йемене. При этом одной из публично названных причин такого отказа стали ссылки на внутреннюю конфликтность между суннитами и шиитами в самом Пакистане.
Действительно, хотя подавляющее большинство мусульман в Пакистане — сунниты различных толков, шииты составляют более 10 % населения. Причем напряженные отношения между шиитами и суннитами нередко взрываются кровавыми эксцессами.
Однако эта причина отказа саудитам в данном случае, видимо, была не единственной и даже не главной. До недавних пор Саудовская Аравия была не только ключевым «экономическим донором» сравнительно слабой пакистанской экономики, но и важнейшим участником своеобразного союза разведок. Спецслужбы США и Пакистана постоянно нуждались в диалоге со спецслужбами Саудовской Аравии. И это делало союз Саудовской Аравии и Пакистана особо прочным.
Система экономических и военно-спецслужбистских отношений между Саудовской Аравией и Пакистаном начала формироваться в условиях военно-политического противостояния между Исламабадом и Дели. Пакистан остро нуждался в финансовой помощи Саудовской Аравии, позволявшей ему создать свою собственную атомную бомбу. Не создав эту бомбу, Пакистан проиграл бы Индии.
Помимо финансовой поддержки пакистанского атомного проекта, Саудовская Аравия помогала в тот период Пакистану создать эффективные спецслужбы, укрепить другие слагаемые своего «силового потенциала».
Будучи изначально прочной в силу вышеназванных причин, система отношений между Саудовской Аравией и Пакистаном дополнительно укрепилась после вхождения советских войск в Афганистан. Ведь только совместные действия США, Саудовской Аравии и Пакистана могли обеспечить в тот период и подготовку моджахедов, воевавших против советских войск в Афганистане, и их вооружение, и управление их действиями.
Как можно охарактеризовать ту же систему отношений в период после окончания войны в Афганистане, краха СССР, начала конфликтов между вчерашними американскими союзниками — талибами и США? Нас здесь интересуют, как я уже сказал, прежде всего отношения между Саудовской Аравией и Пакистаном.
Наверное, адекватной характеристикой этих отношений в данный период является признание их противоречиво-устойчивого характера. Да, противоречия между вчерашними союзниками по противостоянию советским действиям в Афганистане нарастали. Но до недавнего времени умножение противоречий не мешало устойчивости этих отношений.
Конечно, Пакистан самым серьезным образом рассорился с США после «самовольной» американской операции по убийству Усамы бен Ладена в 2011 г. в пакистанском Абботабаде. А также после множества атак американских беспилотников на талибов в пакистанском Северном Вазиристане, в результате которых погибали сотни мирных жителей и в стране росла внутриполитическая напряженность.
Однако это не помешало Исламабаду сохранить тесные союзнические отношения с Саудовской Аравией. Вплоть до недавнего времени Исламабад эти важнейшие для него отношения никогда не ставил под сомнение.
Так что же изменилось?
Во-первых, как мы уже обсудили в данном исследовании, Китай, построив порт Гвадар и объявив свои инвестиционные планы по созданию пакистано-китайского экономического коридора СРЕС, фактически изъявил готовность «перехватить» у саудитов существенную часть функций «экономического донора» Пакистана.
Во-вторых, Китай обещает решить — причем решить быстро! — важнейшие проблемы стабильного обеспечения Пакистана газом и его инфраструктурного развития. А в Исламабаде хорошо понимают, что без решения этих проблем невозможна ни масштабная электрификация (необходимая прежде всего в депрессивных и политически неспокойных регионах), ни новая индустриализация страны. Как понимают и то, что обещанный США газопровод TAPI из Туркмении через Афганистан — по-прежнему грубая американская «обманка». В Пакистане очень хорошо знают афганскую военно-политическую ситуацию и негативные перспективы ее развития и убеждены, что никакие вменяемые инвесторы в проект TAPI деньги вкладывать не будут.
В-третьих, китайский проект поставок газа по будущей трубе «Мир» позволит Пакистану решить не только экономические, но и важные политические задачи.
Поставки иранского трубопроводного газа наверняка будут не только дешевле, но и, главное, стабильнее, чем нынешний импорт СПГ из Катара, условия которого меняются в зависимости от спроса в различных регионах мира. А заинтересованность в проекте «Мир» Китая и Ирана дает Пакистану определенные гарантии того, что эти поставки не прекратятся из-за политической нестабильности на юго-западе страны — в тех регионах, где основную массу населения составляют этнические белуджи и где не раз происходили крупные сепаратистские эксцессы.
Здесь я должен напомнить о публикации в 2006 году в профильном военном журнале Пентагона статьи подполковника Петерса «Кровавые границы», которую мы в данном исследовании обсуждали ранее. В статье была приведена карта желательных для США изменений государственных границ на Ближнем и Среднем Востоке. На этой карте на территориях юго-восточного Ирана и юго-западного Пакистана — тех, через которые должны пройти газопровод «Мир» и экономический коридор СРЕС, — размещается новообразованное государство «Свободный Белуджистан». И в Исламабаде убеждены в том, что только совместное активное противодействие Ирана, Пакистана и Китая может быть серьезной гарантией от возможных попыток США реализовать в племенном регионе белуджей сценарий очередной «цветной революции».
По всем перечисленным выше причинам Исламабад не хочет ввязываться в затеянную саудитами войну в Йемене. Отсюда и отказ парламента Пакистана от направления войск и авиации страны для операции «Буря Решимости».
Тем более что очень важным для Пакистана политическим фоном этой операции стал прошедший 20–21 апреля 2015 г. визит в Исламабад председателя КНР Си Цзиньпина. Визит предваряла публикация в двух ключевых пакистанских газетах «Джанг» (Борьба) и «Дейли Ньюс» статьи Си Цзиньпина «Да здравствует дружба между Китаем и Пакистаном». В этой статье председатель КНР затронул вопросы истории отношений двух стран, основных аспектов нынешнего сотрудничества в разных сферах, а также перспектив. И — подчеркну беспрецедентность формулировки! — назвал Пакистан «домом моего родного брата». А еще статью предваряло очень дружеское стихотворение на государственном языке Пакистана — урду.
Все это вместе не могло не вызвать в Пакистане сильный и массовый позитивный резонанс. А то, что в ходе визита главы КНР конкретно обсуждались важнейшие для Пакистана вопросы финансирования и реализации основных аспектов «коридора СРЕС», газопровода «Мир» и военно-технического сотрудничества, усилило этот резонанс. Причем Си Цзиньпин провел переговоры не только с президентом Пакистана Мамнуном Хуссейном и премьером Навазом Шарифом, но и с руководителями парламента, политических партий и армии.
По итогам переговоров было заявлено, что «стороны договорились защищать миропорядок и международную систему, созданные на основе результатов Второй мировой войны и Устава ООН, и совместно устанавливать международные отношения нового типа, характеризующиеся сотрудничеством и совместным выигрышем». В результате в пакистанской и китайской прессе появились публикации о «новом, более глубоком стратегическом уровне дружеских отношений между двумя странами».
Однако Пакистан в нынешней ситуации всё же не решается (и, видимо, не без оснований) политически «класть яйца» в одну только китайскую «стратегическую корзину». Сразу после отъезда Си Цзиньпина представительная пакистанская делегация в составе премьера Наваза Шарифа, главы минобороны Хаваджи Асифа и командующего армией Рахила Шарифа отправилась в Эр-Рияд, где обсуждалась ситуация в Йемене. При этом Наваз Шариф лично заверил короля Салмана в «солидарности с Саудовской Аравией и готовности принять меры по защите территориальной целостности королевства».
То есть в Исламабаде хорошо понимают, что вопрос о снятии санкций с Ирана еще далек от решения. И что Пакистан (в отличие от Китая, который, при своей экономической, политической и военной мощи, готов не слишком обращать внимание на западные санкции) — не имеет достаточного потенциала для того, чтобы, в случае продолжения антииранских санкций, решительно идти против «санкционного течения» совокупного Запада.
Удастся ли Китаю преодолеть пакистанские сомнения в вопросе о том, с кем именно выстраивать стратегические отношения в будущем? Тут всё зависит от того, насколько Китаю нужен Пакистан. И как Китай относится к проблеме использования иранских нефтегазовых ресурсов, прорыву к Индийскому океану через «пакистанский коридор» и так далее.
Похоже, что Китай очень сильно подзаложился на всё то, что я только что перечислил. И дело тут не только в важности обсуждаемого инфраструктурного и энергетического проекта. Дело еще и в том, что Китай сделал очень амбициозную заявку на свою концепцию «Нового Великого Шелкового пути», и не может в этой заявке проиграть, не теряя лица. А ведь именно сейчас по одному из направлений «Нового ВШП» Китай уже оказался на грани проигрыша. Речь идет о ветке Шелкового пути из южной китайской провинции Юньнань через Мьянму (бывшую Бирму) к Бенгальскому заливу.
Проект этой ветки включает прокладку газопровода и нефтепровода с восточного побережья Бенгальского залива в Юньнань, строительство железной дороги через Мьянму до города Жуйли в Юньнани, создание глубоководного порта и нефтеналивного терминала Кьяукпью на бенгальском побережье, а также сооружение в Мьянме ГЭС для энергообеспечения проекта. Система железнодорожных и трубопроводных магистралей проекта должна была выйти в провинцию Юньнань из Мьянмы на стыке между штатом Качин и автономной территорией Коканг в штате Шан.
Еще в прошлом десятилетии Китай заключил с Мьянмой соотвествующие межправительственные соглашения, а в 2010 г. начал работы по строительству ГЭС и прокладке в Юньнань трубопровода от газового месторождения Шве на бенгальском шельфе. Однако уже в 2012 г. в штате Качин начались массовые антиправительственные волнения: местное население народности качин «бунтовало» против отчуждения для китайских ГЭС участков земли на своих «родовых территориях».
Тем не менее, тогда правительство и армия Мьянмы с волнениями справились, с качин было заключено перемирие, и строительство продолжилось. В октябре 2013 г. китайская госкорпорация CNPC запустила газопровод из Бенгальского залива в Юньнань мощностью 12 млрд куб. м газа в год. И продолжилось строительство по тому же маршруту нефтепровода проектной мощностью 22 млн т. нефти в год.
Но в конце 2014 г., во время завершения строительства нефтепровода, в штате Качин вновь начались массовые антиправительственные выступления. А вскоре эти выступления захватили соседний Коканг, где основное население представлено этническими китайцами. 9 февраля 2015 г. повстанцы Коканга вдруг нарушили многолетнее (и в целом соблюдавшееся) перемирие с центральной властью в Рангуне и начали на территории боевые действия.
(Продолжение следует)
