От антиисторицизма к постмодернизму
Как мы установили, уже к началу ХХ века по вопросу смысла истории фактически сложились две противостоящих коалиции: «прогрессисты» (исторические позитивисты, уверенные в прогрессе как законе истории, и исторические активисты, считающие деятельность человека одним из важных факторов прогресса) — и «антипрогрессисты» (сторонники «примордиальной традиции» и исторические стохастисты, отрицающие существование исторических закономерностей).
И в первую, и во вторую коалицию входило немало крупных мыслителей.
Так, например, в русле «прогрессизма» лежали идеи П. Сорокина. Который в книге «Кризис нашей эпохи» пишет, что у человечества есть историческая миссия — безграничное созидание, накопление и совершенствование истины, красоты и добра. Это приближает человека к высшему творцу, делает его сыном божьим. То есть идеи П. Сорокина — вполне в духе религиозного хилиазма Нового времени (о котором, впрочем, мы будем говорить позже). К позиции П. Сорокина в части религиозного высшего смысла человеческой истории достаточно близок К. Лёвит (книга «Смысл истории»).
«Прогрессист» Ю. Хабермас в книге «О субъекте истории. Краткие замечания по поводу ложных альтернатив» заявляет, что все прежние концепции философии истории имеют общие недостатки: избыточные амбиции в части выявления закономерностей и ненадежные обоснования. И что эти концепции должна сменить новая «теория общественной эволюции», которая раскроет, обоснует и использует в качестве своего базиса такие понятия, как «прогресс, кризис и самоосвобождение человечества путем критики».
А. Тойнби — далеко не 100%-ный прогрессист — в «Постижении истории» строит свою теорию цивилизаций как взаимонезависимых исторических субъектов-монад, характеризующихся стадиальной цикличностью развития (возникновение-рост-надлом-распад). Однако и Тойнби в конечном итоге признает, что существует общечеловеческая история. Которая, несмотря на глубокие различия отдельных цивилизационных «историй», в конечном итоге фактически объединяется в «прогрессивный» (хотя и не линейный, а сложно изломанный, с поворотами и остановками) процесс.
В русле «прогрессизма» работало и немало крупных философов неомарксистского направления: А. Грамши («Философские тетради»), Д. Лукач («История и классовое сознание»), М. Хоркхаймер и Т. Адорно («Диалектика Просвещения»), Г. Маркузе («Онтология Гегеля и основания теории историчности») и др.
Но и в лагере «антипрогрессистов» были очень крупные фигуры.
В русле «примордиальной традиции» активно работали Ю. Эвола, М. Элиаде и другие. Впрочем, это направление мы обсудим позже.
Некоторые социальные философы, отрицавшие «прогрессизм», использовали для него негативное клише «историцизм». Так, например, Э. Гуссерль («Философия как строгая наука») пишет, что историцизм представляет для философии серьезную опасность, поскольку превращает феномены сознания в некие «духовно-исторические образования», происхождение и общественный статус которых мутен и необъясним. А Э. Трёльч в изданной в 1922 г. книге «Историцизм и его проблемы» критикует историцизм с противоположных позиций — за накопление исторических фактов без их понимания в контексте соответствующей эпохи.
Но наиболее философски влиятельными «антипрогрессистами» ХХ века, работавшими в русле исторического стохастизма, были, видимо, К. Поппер и Ф.фон Хайек.
В 1945 году вышла книга Поппера «Открытое общество и его враги». В ней Поппер прославляет индивидуализм и демократию, а также настойчиво критикует любой коллективизм. Почему Поппер зачисляет коллективизм в список главных врагов? Потому что коллективизм якобы в конечном итоге неизбежно порождает «тоталитаризм».
К вопросу об индивидуализме и коллективизме мы вернемся позже. Сейчас же сконцентрируемся на том, что касается отношения Поппера к истории.
В «Открытом обществе» Поппер использует для всех вариантов исторического прогрессизма упомянутое выше клише «историцизм». Но кардинально «переопределяет» это понятие, которое до него использовали другие философы. Здесь Поппер называет историцизмом любые представления об исторических закономерностях. И «обличает и развенчивает» всех, кого причисляет к историцистам, включая Платона, Гегеля и Маркса.
А в 1957 г. Поппер публикует еще одну книгу под названием «Нищета историцизма». Где определяет историцизм как любые социально-философские теории, основанные на вере в «историческую необходимость», ориентированные на выявление в истории «тенденций и законов» развития и, значит, притязающие на какое-либо предвидение и «создание» будущего. Здесь Поппер объединяет под общей шапкой «историцизма» Платона, Гегеля, Маркса, Тойнби и т. д. именно на том основании, что им всем присущ «замах» на социальное проектирование и конструирование, то есть на осознанное приближение общества к определенному идеалу.
Ключевое возражение Поппера в адрес такого подхода состоит в том, что ход исторических событий якобы полностью определяется случайным, непредсказуемым процессом накопления человеческого знания. И потому, мол, невозможны какие-либо теоретические представления об истории, основанные на обобщении ее закономерностей. И тем более, невозможны успешные попытки рационального и эффективного «социально-исторического» проектирования и конструирования.
Поппер пишет: «С нашей точки зрения, действительно не может быть никаких исторических законов. Обобщение принадлежит к таким научным процедурам, которые следует строго отличать от анализа отдельного события и его причинного объяснения. Задача истории как раз и заключается в том, чтобы анализировать отдельные события и объяснять их причины. Те, кого интересуют законы, должны обратиться к обобщающим наукам (например, к социологии)».
Далее Поппер оговаривает, что какие-то проектные действия все-таки возможны — это действия в духе так называемых малых дел. Например, улучшение отдельного социального, политического, экономического института вроде законодательства о выборах или системы финансового регулирования. А если в следующий момент окажется, что такое улучшение одного института негативно влияет на другие институты, то следует — опять-таки рационально осмыслив выявленные негативы — приступать к следующему локальному улучшению.
Но, как постоянно подчеркивает Поппер, «замахиваться» на системные и целенаправленные изменения социальной, экономической, политической реальности не только бессмысленно, но и вредно. Поскольку такие попытки никогда не дадут позитивного результата, но одновременно потребуют — ради реализации заведомо недостижимых целей, как подчеркивает Поппер — массового ущемления свобод «открытого» (индивидуализированного, рыночного, демократического, плюралистичного) общества. То есть, смещения общества к какому-либо «тоталитаризму».
Исходя из этого, Поппер утверждает, что в отношении истории возможен только локальный активизм, основанный на критической интерпретации текущей политической, экономической, социальной ситуации. Он пишет: «Я утверждаю, что история не имеет смысла. Из этого, конечно, не следует, что мы способны только с ужасом взирать на историю политической власти или что мы должны воспринимать ее как жестокую шутку. Ведь мы можем интерпретировать историю, исходя из тех проблем политической власти, которые мы пытаемся решить в наше время». И далее заключает: высшим судьей своей жизни и своей истории является сам человек. Только он своей деятельностью, направленной на реализацию своих идеалов, делает (лично для себя!) историю оправданной или неоправданной.
Ф.фон Хайек в изданной в 1952 г. книге «Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом» уже вовсю использует в предельно негативном смысле термин «историцизм» в духе Поппера. При этом Хайек особенно резко атакует телеологизм исторического активизма (то есть, подход, согласно которому для социального развития и развития общества в целом возможно ставить какие-либо цели и их успешно добиваться).
Но еще ранее, в изданной в 1944 г. книге «Дорога к рабству», Хайек противопоставляет два типа порядка: «спонтанный» и «сознательный». И подчеркивает, что любые попытки воплощения сознательного (то есть целеустремленно создаваемого) порядка, которые предпринимаются в целях прогресса и расширения человеческих свобод, в конечном итоге оборачиваются изъятием этих человеческих свобод и порабощением.
Подчеркнем, что Хайек (впрочем, как и Поппер) не отрицает принципиальной возможности прогресса как такового. Но понимает его Хайек как результат стихийных и разнонаправленных проб и ошибок, которые реализуются в сумме индивидуального опыта людей, подобно биологическому «естественному отбору». Именно отбор лучшего опыта и его укоренение в массовой практике — и приводят к постепенному «прогрессу» в понимании Хайека. В связи с этим Хайек заявляет: «Чем сложнее порядок, к которому мы стремимся, тем больше для его достижения следует полагаться на стихийные силы».
Хайеку и Попперу вторит Р. Арон, который во «Введении в философию истории» пишет: «В конечном счете, уникальное и необратимое становление (в истории — ЮБ), по своему определению, не несет в себе закона, поскольку оно не воспроизводится — по крайней мере, возвращаясь к его началу, нельзя представить... те правила, которым подчиняется всеобщее движение».
И, наконец, исторический прогрессизм и его телеологию, то есть возможность прогресса в ходе реализации общих социальных целей, столь же категорично отрицает и ученик Поппера Дж.Сорос. Который в своей книге «Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм» решительно заявляет: «В открытом обществе нет цели».
Постмодернизм, обсуждая тему времени и истории, действует в обычной своей манере. То есть, не ссылается на предшественников, и лишь иногда вводит в свои тексты неявные цитаты из Ницше, Поппера, Хайека и т. д. Хотя в некоторых трудах постмодернистов преемственность позиции от исторического стохастизма признается вполне открыто. Так, например, Дж.Ваттимо в работе «Конец современности» не только использует понятие «постистория», но и указывает, что понимает «преодоление истории как… преодоление историцизма».
При этом постмодернизм явно наследует «стохастистам», отказываясь от идеи истории как логического, закономерного, «человекосообразного» и хотя бы в какой-то мере «человекоуправляемого» процесса.
Так, например, Ж. Ф. Лиотар утверждает: «Сегодня мы можем наблюдать… упадок доверия, которое западный человек… питал к принципу всеобщего прогресса человечества. Не существует позитивной ориентации, которая могла бы открыть перед нами какую-то новую перспективу».
Ж. Бодрийяр пишет: «История — наш утраченный референт… история была могучим мифом, который поддерживал… возможность объективной связности причин и событий…»
Ж. Деррида заявляет: «Чему не следует доверять, так это метафизическому концепту истории, который привязан не только к линейности, но и ко всей системе импликации (телеология, эсхатология, выявляющая и интерпретирующая аккумуляция смысла, известный тип традиционности, известный концепт преемственности, истины и т. п.)».
Для такого вывода постмодернисты не только предпринимают те процедуры метафизического и онтологического «убийства» ключевых понятий философской классики — целостность, бытие с его центрированностью, человек, субъект, смысл и так далее, — которые мы обсуждали ранее. Они, кроме того создают особую концепцию «времени событий».
Делёз и Гваттари, подчеркивая процессуальность времени, пишут: «Мы не стоим на берегу, наблюдая за течением реки, однонаправленным и разделенным на струи, а сами несемся в клубящемся потоке, сами вовлечены в процесс вариации». И далее указывают, что ризоморфный тип мироустройства задает множество линий движения индивидуальных событий, происходящих в разных (принципиально несочетаемых и несопоставимых!) временных измерениях. Такой вот замах не только на историю, но и на такую фундаментальную категорию, как время!
Впрочем, к постмодернистской концепции времени мы, возможно, еще вернемся. Здесь же отметим самое важное для нашей темы. А именно — то, что в постмодернистском мире-ризоме, якобы, нет самотождественного единства какого-либо человеческого «Я»: оно, скользя по ризоме, непрерывно (и непредсказуемо) меняется. И, тем более, в этом мире нет единого будущего. Так, Р. Барт с удовольствием цитирует Х. Л. Борхеса (роман «Сад расходящихся тропок»): «Вечно разветвляясь, время идет к неисчислимым вариантам будущего».
В итоге, в интрепретации постмодернизма «Стрелы времени» нет и не может быть. А история оказывается лишена не только смысла, но и направленности.
Подчеркну, что и для исторического стохастизма, и для постмодернизма базисным постулатом, своего рода аксиомой философии «антиистории», является социальный индивидуализм, противопоставляемый любому коллективизму.
О том, откуда это берется и что из этого вытекает, — в следующей статье.
