«Всё, созданное за полвека на этой безблагодатной почве под этим несвободным небом, — порочно»... Мог ли человек, произнесший эти дышащие ненавистью слова, «простить систему, которая царила вокруг»?

Отретушированный портрет

Рене Магритт. Репродуцирование запрещено. 1937
Рене Магритт. Репродуцирование запрещено. 1937

Итак, в мае 1991 года в «Литературной газете» вышла статья В. Турбина, в которой автор призвал представителей СМИ не превращать жизнеописание Бахтина в «политическую мелодраму». Турбин заявил, что растиражированная схема, согласно которой одна сторона (ОГПУ, а позже КГБ) «строит козни», а другая (Бахтин) «мученически претерпевает», не имеет отношения к реальной биографии Бахтина: «было время, когда наиболее серьезную, участливую и деятельную помощь ученому оказали КГБ и его тогдашний председатель Юрий Андропов».

Свое заявление Турбин конкретизировал, адресовав читателя к одной лаконичной фразе из статьи И.Вирабова (опус Вирабова о Бахтине, опубликованный в «Комсомольской правде», собственно говоря, и стал поводом для довольно резкой реакции Турбина). Перемещение Бахтина из Саранска в Москву Вирабов описывает так: «В 69-м всё те же верные ученики и „ординарцы“ (Кожинов и Ко — А.К.) помогли [Бахтину] устроиться в больницу в Москве». Точка.

«В какую?» — уточняет Турбин насчет больницы. И сам же дает ответ: «Да в закрытую, в пра-ви-тель-ствен-ну-ю! В Кунцеве: на одном этаже — Анастас Микоян, на другом — Бахтин Михаил Михайлович и Елена Александровна, супруга его. Лежат, лечатся в огромной светлой палате. Нещадно курят. Семь месяцев пробыли там. Исцелялись с комфортом».

«Исцелялись с комфортом»... Откуда этот саркастический тон? В начале шестидесятых Бахтин был для Турбина духовным авторитетом, к которому Турбин ездил в Саранск «избавляться от марксизма». Турбина задело-таки неожиданное перемещение его кумира, лидера «духовной оппозиции», в эту самую пра-ви-тель-ствен-ну-ю?

Чем бы ни был вызван тон Турбина, он сообщает нам удивительную информацию: Бахтин был не просто размещен в закрытой правительственной больнице — он провел там семь месяцев! При чем тут «неистребимая энергия» Кожинова, якобы способная смести на своем пути любые преграды? Ну так Турбин и говорит прямым текстом: «верные ученики и ординарцы» тут ни при чем. Не они оказывали Бахтину «серьезную, участливую и деятельную помощь» по его длительному размещению в закрытой правительственной больнице. Кстати, к больнице всё не сводилось. Была и другая помощь.

Как сообщает Вирабов, после Кремлевки супруги Бахтины оказались в ужасном доме престарелых в Климовске близ Подольска. Где и пребывали до момента, пока их не вызволила столичная писательская организация, выбившая для Бахтиных «однокомнатную квартирку».

Но Бахтины, во-первых, не просто так оказались в Климовске, возмущается Турбин. Это Елена Александровна требовала, чтобы их поместили именно в дом престарелых. К тому же в климовском доме престарелых не было ничего ужасного: «таинственным образом на пути Бахтиных появилось лучшее из того, чем располагали тогда наши богоугодные заведения».

А во-вторых, продолжает Турбин, Бахтины получили не «однокомнатную квартирку», а двухкомнатную комфортабельную квартиру в кооперативном писательском доме. Но «„квартирка“ больше подходит для схемы: прошедший аж Соловки, затем всю жизнь гонимый, преследуемый и мучимый, а под старость притулившийся в „квартирке“, которую „выбили“, — пишет Турбин. — А солидная квартира в схему не лезет: откуда б ей взяться? Всё оттуда же, откуда и палата в кремлевской больнице...».

Приведя примеры грубой подгонки фактов под определенную схему, Турбин заключает: хотя Бахтин прожил тяжелейшую жизнь, это не повод для того, чтобы описывать ее тяготы «способом монтажа эффектов».

В каком смысле «не повод»? Если идет полномасштабная информационно-психологическая война — очень даже повод! «Монтаж эффектов» — известный и весьма действенный прием этой войны. Перестройщики сплошь и рядом прибегали к «монтажу эффектов», чтобы продемонстрировать, сколь ужасен СССР (СССР — «страна ГУЛАГов», «тоталитарный монстр», «империя зла»). Делали они это порой очень топорно. За счет чего же тогда достигался результат? За счет того, что перестройшики пришли, если так можно выразиться, на уже возделанную почву: до них советское общество успели очень грамотно обработать специалисты более высокого класса, чем Вирабов и ему подобные. Они действовали тоньше. В итоге чувствительность общества притупилась, и оно было готово заглотнуть самую грубую и примитивную ложь.

К рассмотрению одного из приемов такой более тонкой доперестроечной работы мы сейчас и перейдем. Но сначала завершим рассмотрение статьи Турбина, который подводит итог такими словами: «Диалог с власть предержащими Бахтин вел с огромным чувством собственного достоинства... И осмеливаюсь думать, что он... прощал ту систему, которая царила вокруг».

Да не прощал он ее! Иначе не стало бы «нечто», вознамерившееся свернуть красный проект, вести в 1960-е годы диалог с Бахтиным столь активно. Оно вело с ним диалог и раньше — когда заменило Соловки на Кустанай... Когда дало возможность выехать в 1937 году из Саранска в период повальных арестов... Когда позволило возглавить кафедру крупнейшего гуманитарного вуза Мордовии, невзирая на статус политссыльного...

В прошлой статье я уже задала вопрос: что такое диалог Бахтина и «нечто»? Это диалог отдельно взятого талантливого исследователя, «не освященного Октябрем», с ОГПУ/КГБ? Или речь идет о диалоге элитных групп? Мы уже соотнесли «нечто» с группой, элементами которой являлись Куусинен и выпестованный Куусиненом Андропов. В той же орбите (так сказать, на младших ролях) находился Кожинов. Но с какой группой, в таком случае, мы можем соотнести Бахтина?

Попробуем продвинуться в поисках ответа на эти вопросы хотя бы на один маленький шаг. И перейдем с этой целью к рассмотрению значительно более тонкого в сравнении с «монтажом эффектов» приема информационно-психологической войны. Я условно называю этот прием «ретушированием».

С чем сталкивается читатель, вознамерившийся ознакомиться с биографией М. Бахтина? С тем, что в ней много «темных мест». Складывающийся из различных фактов и эпизодов портрет явно отретуширован чьею-то рукой. Чьей?

Прежде всего, ретушированием собственного портрета занимался сам Бахтин. Кто-то из исследователей говорит о склонности Бахтина к мистификации — мол, это был род интеллектуальной игры... Кто-то — о том, что Бахтину приходилось замалчивать либо искажать некоторые детали биографии, дабы выплыть в бурном потоке своего непростого времени...

Начнем с происхождения Бахтина. В 1973 году Бахтин, беседуя с филологом В. Д. Дувакиным, заявил: «Я родился в 1895 году, в Орле, в семье дворянской и очень древней: по документам она с XIV века».

Древняя дворянская семья... Старая аристократия, по отношению к которой представители династии Романовых выглядят «выскочками»... Не будем сходу углубляться в этот богатый сюжет. Возможно, Бахтин, говоря о древности своего рода, вовсе не имел в виду тему этой самой «старой аристократии». Нас сейчас интересует другое. Стенограмма бесед Дувакина с Бахтиным увидела свет только в 1994 году. Однако впервые информация о дворянском происхождении Бахтина появилась уже в 1973 году, в статье «Михаил Михайлович Бахтин. Краткий очерк жизни и деятельности», опубликованной в Саранске.

Семидесятые годы ХХ века (в отличие от предшествующего периода советской истории, в особенности от двух первых послереволюционных десятилетий) — это время, когда признаться в принадлежности к дворянскому роду было уже не опасно, а в каком-то смысле очень даже престижно. Но проблема вовсе не в том, что Бахтин то скрывал, то не скрывал свое дворянское происхождение. А в том, что обнаруженная метрическая запись 1895 года свидетельствует, что родители Бахтина — мещанского сословия, а его дед по отцовской линии был купцом.

«Ну и что? — возразит читатель. — Наличие такой метрической записи вовсе не означает, что Бахтин „примазывался“ к дворянству. Вполне возможно, что дворянское происхождение имела какая-то из его бабушек. Или прабабушка. И в семье сохранилось предание о предках-дворянах».

Примем это возражение к сведению. Но для полноты картины внесем небольшое уточнение: автором саранской статьи, в которой упоминается о дворянском происхождении Бахтина, являлся знакомый нам В. Кожинов (статья была написана в соавторстве с С. Конкиным). Именно Кожинов впервые поднял эту тему. Запомним эту деталь — и двинемся дальше.

Период с 1913 по 1918 год, когда Бахтин, как гласит его официальная биография, учился сначала в Одессе в Новороссийском университете, а потом в Петроградском университете, исследователь В. Лаптун (относящийся к Бахтину с большим почтением) считает «самым загадочным в биографии ученого». Непонятно, в каком году — 1913-м или 1914-м — Бахтин поступил в Новороссийский университет. Более того, сомнительно, чтобы он вообще мог поступить в университет в указанные годы: в Одесской области найдены архивные документы, согласно которым в 1912 году 16-летний Бахтин окончил только 4-й класс одесской гимназии (он задерживался в каждом классе гимназии на два года — скорее всего, из-за тяжелого заболевания — остеомиелита). Соответственно, в 1913-м он должен был окончить 5-й класс, в то время как аттестат зрелости можно было получить только по окончании восьми классов гимназии.

Никаких документов, свидетельствующих о том, что он окончил гимназию экстерном, не найдено. Не найден и аттестат зрелости Бахтина. Мало того, не найдено вообще никаких документальных следов пребывания Бахтина ни в Новороссийском, ни в Петроградском университете (но в то же время в архиве каждого из этих университетов сохранилось «личное дело» старшего брата Бахтина Николая). Диплома об окончании Петроградского университета у Бахтина тоже никогда не было (сам Бахтин говорит об этом в автобиографической анкете, заполненной в конце 1928 года, когда он находился под следствием) ...

«Но ведь версия, в которой все эти странности перестают казаться странностями, имеет право на существование, не так ли? — вновь вклинивается дотошный читатель. — К примеру, такая: 16-летний Бахтин, имея прекрасное домашнее образование, решил не тратить несколько лет жизни на формальность — получение аттестата зрелости — и начал посещать сначала Новороссийский, а потом Петроградский университет просто в качестве слушателя (без аттестата поступить в университет он не мог). Слушатель — это, конечно, не то же самое, что действительный студент. Но если болезнь не позволила Бахтину регулярно посещать гимназию, то точно так же болезнь могла бы стать препятствием на пути регулярного посещения университетских занятий. В связи с этим перспектива получения университетской „корочки“ могла казаться Бахтину крайне сомнительной, и потому он не зацикливался на этом вопросе. Насущной потребностью было не получение „корочки“, а получение знаний... Почему впоследствии Бахтин делал вид, что эта „корочка“ у него имеется?.. Да мало ли почему? Не хотел выглядеть недоучкой... Не скрыв отсутствие диплома, не смог бы получить допуск к защите кандидатской диссертации...»

Ну хорошо — предположим, что эта версия верна. Что ж, тогда одним «темным местом» меньше. Но ведь есть и другие «темные места». Одно из таких «темных мест» — вопрос о том, кто является подлинным автором текстов, опубликованных в конце 1920-х годов под именами участников так называемого «круга Бахтина», — В. Н. Волошинова («Фрейдизм: критический очерк»; «Марксизм и философия языка») и П. Н. Медведева («Формальный метод в литературоведении»).

Немалую лепту внесли в запутывание этого вопроса «верные ученики и ординарцы». Например, С. Бочаров, соратник Кожинова в деле «извлечения Бахтина из забвения», в статье «Об одном разговоре и вокруг него» воспроизводит свою беседу с Бахтиным, состоявшуюся летом 1971 года. Бочаров рассказывает, как, увидев в комнате Бахтина книгу Волошинова «Марксизм и философия языка», он взял ее в руки. Заметившая это супруга Бахтина Елена Александровна якобы обратилась к мужу: «Помнишь, Мишенька, как ты диктовал ее Валентину Николаевичу на даче в Финляндии?» (летом 1928 года Волошинов жил на даче у Бахтина в Юкках).

«Я решился тогда спросить о причинах странного авторства этой книги и книги П. Н. Медведева о формальном методе; эта тема впоследствии возникала в разговорах не раз», — пишет Бочаров.

Бахтин, по словам Бочарова, произнес в ответ такой монолог (Бочаров записал его по памяти в тот же вечер): «Видите ли, я считал, что могу это сделать для своих друзей, а мне это ничего не стоило, я ведь думал, что напишу еще свои книги, и без этих неприятных добавлений (тут он кивнул с гримасой на заголовок). Я ведь не знал, что всё так сложится. А потом, какое всё это имеет значение — авторство, имя? Всё, что было создано за эти полвека на этой безблагодатной почве под этим несвободным небом, всё в той или иной степени порочно».

«Всё, созданное за полвека на этой безблагодатной почве под этим несвободным небом, — порочно»... Всё — включая книги, подписанные собственным именем. Так, по свидетельству Бочарова, сказал ему сам Бахтин. Мог ли человек, произнесший эти дышащие ненавистью слова, «простить систему, которая царила вокруг» (цитирую Турбина)?

С другой стороны, это ведь не стенограмма магнитофонной записи (как в случае беседы Бахтина с Дувакиным). Доказать, произнес Бахтин эту фразу или нет, невозможно. То ли произнес, то ли Бочаров для выразительности прибавил к портрету Бахтина этот штрих. Ведь ретушированием портрета Бахтина занимался отнюдь не только сам Бахтин. Тут и другие постарались.

Но это уже тема следующей статьи.