Право на кислород

Врач стоит у постели больного и говорит: «Регистрирую некое «единичное» в виде судорожных сокращений мышц правой ноги. Эти сокращения становятся слишком резкими и могут угрожать здоровью больного. Рекомендую такие-то воздействия на обнаруженное «единичное», позволяющие снять эти опасные сокращения... Регистрирую другое «единичное» в виде судорожных сокращений мышц левой ноги. Они тоже носят опасный характер. Рекомендую такое-то воздействие на это новое «единичное»...

Увлекшемуся врачу говорят: «Коллега, больной дергается, потому что ему не хватает воздуха, он задыхается. Давайте дадим ему кислородную маску».

Врач отвечает: «Я реагирую конкретными воздействиями на конкретные «единичные». А вы, простите, переводите всё в сферу всеобщего».

Единичное № 1 — это котел в Дебальцево, Минск-2, постминские обострения.

Единичное № 2 — заявка на антикризисный марш, в которой очевидным образом прощупывается некое, пока еще невнятное майданное содержание. Плюс попытка власти загнать это шествие куда-то в Марьино, как говорят в таких случаях — за Можай.

Единичное № 3 — создание антимайданного комитета.

Единичное № 4 — странное по жанру, содержанию и времени проведения антимайданное шествие, дополняемое еще более странным митингом.

Единичное № 5 — убийство Бориса Немцова у стен Кремля за два дня до антикризисного марша. Плюс уступка власти оранжистам, требующим чтобы им дали возможность поозорничать не в Марьино, а у стен Кремля.

Единичное № 6 — сам этот антикризисный/траурный марш. Плюс обнаружение передачи функций по управлению всеми московскими оранжевыми протестами некоей структуре CANVAS, известной тем, что она организовывала большую часть оранжевых революций в очень многих странах мира. Плюс — след этой CANVAS и тесно связанных с ней украинских нацистов в убийстве Бориса Немцова.

Единичное № 7 — всё большее втягивание США и НАТО в оказание помощи Украине.

Есть ли в этих тревожных единичностях нечто всеобщее? И каково оно? Все политологи, стоящие на позициях так называемого позитивизма, скажут вам, что его нет. Но и врачи-позитивисты скажут вам, что мышцы у больного сокращаются — и точка. А диагноз «нехватка кислорода» — это переход от «единственно правильного позитивизма» к гегельянско-марксистским «недопустимым вывертам». [К «вывертам» позитивисты относят и диалектику всеобщего, особенного и единичного, то есть то, что позволяет открывать в мире всеобщее — законы, сущности, закономерности. Всеобщее существует не само по себе, не самостоятельно, а только в единичном (отдельном) и через единичное. Но и единичное не существует без всеобщего. «Отдельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к общему», — писал В. И. Ленин. Чтобы увидеть всеобщее, то есть понять сущность, закономерность и так далее, нужно «извлечь» его из единичного, представить его в «чистом» виде.] Конечно же, сегодня нет таких врачей, которые настолько уперто будут следовать позитивистским рекомендациям. Но завтра, возможно, они появятся (тренд к чему-то подобному в медицине явно имеет место). И будут лечить отдельно взятые мышцы сейчас, так же как политики и спецслужбисты лечат отдельно взятые эксцессы.

Между тем то всеобщее, проявлениями которого являются перечисленные мною выше семь «единичностей», достаточно очевидно. И, как ни странно, весьма близко к тому всеобщему, которое я выше назвал «нехваткой кислорода у задыхающегося пациента». Пациенту под названием «современное человечество» остро не хватает исторического кислорода. И именно эта нехватка является тем всеобщим, которое порождает как перечисленные мною выше семь «единичностей»/эксцессов, так и очень многое другое.

Поэтому, перед тем как перейти к обсуждению каждого отдельного эксцесса как некоей политической «единичности», давайте всё же поговорим о всеобщем. То бишь об этой самой нехватке исторического и телеологического кислорода.

В передовице я уже начал обсуждать это всеобщее. Оно же — необходимость ответа на вызов, суть которого состоит в формировании лишенной исторического кислорода, а значит дегуманизированной глобальной реальности. Я уже обратил внимание на то, что пресловутая глобализация на самом деле как раз и представляет собой формирование такой реальности, в которой народы и государства начинают задыхаться и дергаться. И что коль скоро эта реальность сформируется, Россия умрет. А значит, сохраниться Россия может, только если эта реальность не сформируется. Но для того, чтобы она не сформировалась, должна сформироваться другая реальность. То есть должен быть реализован другой глобальный проект.

Борясь за другой глобальный проект, Россия отстаивает и свое право на жизнь, и нечто неизмеримо большее — право человечества жить, вдыхая исторический, а значит гуманистический кислород. Не защитим мы это право на кислород — смерть России и человечества неминуема. Так что, защищая это право, борясь с тотальной дегуманизацией, именуемой «глобализация», Россия защищает и себя, и человечество.

Скажут: «Да что вы всё про этот самый гуманистический кислород! Это вам кажется, что гуманизм есть нечто безусловно благое, без чего человечество жить не может. На самом же деле этот самый гуманизм и предельно скомпрометирован, и размыт до крайности. Для кого-то гуманизм — это просто возврат к дохристианским античным греко-римским развлечениям и умствованиям. Для кого-то — это отказ от высочайших целей во имя простого человеческого счастья, оно же — прелести потребления. Вы-то сами можете хотя бы дать определение гуманизму?»

Я могу и должен дать такое определение. Вот оно: гуманизм — это вера в беспредельные возможности человечества, обретаемые им в процессе благого восхождения. Точка.

Итак, во-первых, это вера. Потому что беспредельных возможностей человечества нет, и никто не может нам доказать, что на любом этапе своего развития человечество обретет такие-то и такие-то возможности, которые, казалось бы, несовместимы с существующими на сегодняшний день законами природы. Я вправе верить в беспредельность этих возможностей, а кто-то вправе в них не верить, — и ничего я неверующему не докажу. На то это и вера. И когда одни говорят, что вера у них есть, а у нас ее нет — это неправда. И когда другие говорят, что вера — это плохо и ее вообще не надо иметь, это тоже неправда, потому что человек не может без веры оставаться человеком. Да и жить он без веры тоже не может.

Во-вторых, гуманизм — это не просто вера в беспредельные возможности человечества (мало ли, насколько злыми могут быть эти возможности!), гуманизм — это вера в то, что человек обретет эти возможности не просто в процессе развития или прогресса, а в процессе благого восхождения. Не будет восхождения — он не обретет эти беспредельные возможности. Не будет блага — он обретет определенные возможности в том, что касается зла, и себя уничтожит.

Более детально я гуманизм здесь обсуждать не могу. Я просто должен задать какую-то рамку обсуждения. И, задав ее на метафизическом и концептуальном уровне, возвращаюсь к политической стратегии. Потому что дегуманизация — это не только метафизика или концепт, это еще и политическая стратегия. С точки зрения политической стратегии дегуманизация является подлинным содержанием так называемой глобализации. И должна быть рассмотрена в качестве таковой.

Я сейчас предложу читателю самые простейшие примеры всего того, что является приметами осуществляемой глобальной дегуманизации.

Вам, к примеру, начинают говорить о том, что такие-то и такие-то сферы человеческого существования должны развиваться в качестве сфер рыночных. Что, к примеру, образование, культура, медицина — это сферы услуг. Что есть рынок этих услуг. И вы на этом рынке — потребитель.

А еще вам говорят, что есть сфера услуг, касающихся семейной жизни. Ведь институт семьи — это один из важнейших институтов. Вам предлагают действовать в том, что касается интересов вашей семьи, на рыночной основе, потребляя услуги тех или иных организаций. Например, каких-нибудь ювенальных фондов.

И вы, вздыхая, начинаете поддаваться подобной аргументации. Ведь и впрямь, наверное, всё на свете суть услуги, а значит, везде должен быть рынок услуг и т. д.

На самом деле далеко не всё есть услуга. И пока существует государство, а также мало-мальски дееспособное общество, всё никогда не станет услугами. Например, оборона государства — это услуга или нет?

Если всё превратится в услуги — то в этот же момент исчезнет государство.

Но предположим даже, что услуги — это хорошо, и всё должно стать услугой. Тогда имеет место ваш диалог как покупателя услуг с производителями этих самых услуг. То есть с теми или иными частными организациями — фондами, фирмами, чем угодно еще.

Если государство само начинает говорить вам, что такая-то сфера есть услуга, значит оно должно самоустраниться — предоставить вам право покупать эти услуги у кого угодно или не покупать вовсе, а заодно — перестать собирать с вас налоги на функционирование этой сферы (для потенциальных «критиков», которые на этом месте закричат, что я предлагаю отменить налоги, поясняю: я предлагаю прямо противоположное, я — за налоги, на которые государство будет выполнять свои государственные функции).

Когда же государство говорит вам, что вы должны купить услуги именно у такой-то структуры, не являющейся государственной, и что оно само приобретет за собранные у вас налоги.., когда государство начинает вам говорить, что оно вас обяжет потреблять приобретенные им для вас услуги.., то это — уже не логика рынка. И даже не логика рынка услуг. Это — мутация. И настоящих смыслов, и логики рынка, и сути капитализма (в котором всё вроде бы должно быть определено только самим рынком и не может быть внеэкономического, внерыночного принуждения — ничто и никто, кроме рынка, не может обязывать к приобретению услуги, равно как и товара).

При всей своей дикости эта мутация должна иметь смысл. Но прежде всего надо установить, что это мутация. Причем мутация, кем-то поощряемая. То есть организуемая каким-то субъектом ради какой-то цели.

Мой близкий друг Юрий Бялый в студенческие годы играл в театре, которым я руководил. И возвращался домой после репетиций достаточно поздно. Жил он в Балашихе. Район был неспокойным и в советское время. Однажды, двигаясь к дому по плохо освещенной улице, он столкнулся с бандой человек в двадцать. Банда предложила Юрию Вульфовичу купить у них кирпич, обвязанный красивой ленточкой.

Банда была не дура. Цена кирпича без ленточки — это цена кирпича. А цена кирпича с ленточкой — это цена художественного изделия, она может быть любой.

Банда грабителей, вооруженных холодных оружием, ограбила Юрия Вульфовича дочиста. Но этот грабеж был ею представлен как добровольное потребление Юрием Вульфовичем услуг фирмы, производящей художественные изделия.

Когда государственные инстанции, полностью игнорируя все месседжи Президента России Путина по поводу недопустимости в России никакой семьи кроме традиционной, заявляют о том, что услуги неких фондов, именуемых «семейными» или как-то иначе, а на деле являющихся, конечно же, ювенальными, должны быть потребляемы гражданином РФ в обязательном порядке, притом что деятельность этих фондов связана с решением вопросов, быть или не быть ребенку в семье, — то это оказание гражданину России обязательной услуги, то бишь продажа ему некоей бандой чего-то наподобие кирпича, обмотанного ленточкой. Причем такой бандитизм хотят узаконить как на внутрироссийском, так и на глобальном уровне.

Но назвать это бандитизмом — мало. Мало даже описания той или иной бандитской специфики. Надо понять, с чего это вдруг такой бандитизм начал победное шествие сначала по городам и весям Запада, а теперь и к нам пожаловал. Почему он раньше не мог ни там разворачиваться, ни к нам пожаловать, а теперь может?

А потому он не мог этого раньше и может теперь, что раньше имел место один тип капиталистической реальности, а теперь его заменил совсем другой тип реальности. Причем новая капиталистическая реальность не только не похожа на прежнюю. Она ей в корне противоречит. И вообще не укладывается в рамки всего того, что считается неотъемлемыми чертами капитализма. А значит, капитализм мутирует. То есть с одной стороны, он существует, и мы видим, что мы в нем живем. А с другой стороны, он переписывает собственные системные коды. Причем настолько существенно, что уже даже непонятно, капитализм ли это. Впрочем, конечно, это капитализм, но настолько отличающийся от всего того, что является, казалось бы, неотъемлемыми чертами капитализма, что объяснить происходящее можно только глубочайшей мутацией капитализма.

Так что же, капитализм жил-жил, а потом на наших глазах мутировал?

Конечно же, это не так. Та мутация, которую мы наблюдаем, является далеко не первой. Налицо несколько последовательных мутаций классического капитализма.

Первая из этих мутаций — превращение классического капитализма в империализм.

Ленин, ознакомившись с исследовательскими результатами Гильфердинга, блестяще охарактеризовал империализм в своей работе «Империализм как высшая стадия развития капитализма». Но, подробно описав эту новую стадию как мутацию (загнивание и т. д.), Ленин не поверил в то, что капитализм решится на ряд последовательных мутаций. Потому что ряд последовательных мутаций лишает капитализм его основополагающих и как бы неотменяемых черт, они же — системные коды. А Ленин считал, что капитализм за эти черты/коды будет держаться. Капитализм же не стал за них держаться. Может быть, в том числе и потому, что были внимательно прочитаны работы Ленина, а также работы Маркса.

Ведь самым выдающимся обществоведам-марксистам конца XIX — начала XX века не могло даже в страшном сне представиться некое управление историей, осуществляемое господствующим классом, дозревшим до понимания того, что историей надо управлять, и получившим возможности ею управлять. При том, что эти возможности были невообразимы не только для Маркса, но и для Ленина, который осуществлял свою деятельность не в XIX, а в начале XX века.

Приобрести такие возможности: телевидение, машину потребления, постиндустриализм, постмодернизм и т. д. — и решить их использовать для далекоидущей войны с историей... Этого не могли себе представить ни Маркс, ни Ленин. Между тем анализ всего, что происходило на пред- и ультраимпериалистической стадии существования капитализма, показывает, что капитализм продолжает свое существование за счет осуществления последовательных и далеко идущих мутаций.

Я поясню.

В своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельс убедительно показал, что частная собственность вообще и капиталистическая в первую очередь обязана опираться на мощное государство и крепкую семью. Ну так классический капитализм на них и опирался! Равно как на христианскую, преимущественно протестантскую (то есть самую жесткую) этику. Христианство, особенно в его протестантском варианте, считало страшным грехом даже прелюбодеяние. А уж половые извращения — тем более. Были выработаны соответствующие общественные табу и меры табуирования. В том числе и уголовного преследования.

В результате к середине XIX века, да даже и к последней четверти этого века, в той же Германии, например, семья была невероятно прочной, а преследуемые половые извращения (гомосексуальные, прежде всего) носили характер малых возмущений нормальной человеческой семейной и половой жизни. Гомосексуалисты существовали в виде преследуемого и существующего на периферии или в элитном подполье меньшинства.

К 1920-му году они же были уже «на коне». А семья стала обрушаться.

Кто сумел это сделать за 40 лет? Ведь это же кто-то должен был захотеть и суметь сделать. И для этого надо было разрушить краеугольные камни существования того же нормального капитализма.

Я не хочу здесь, как говорил герой Шекспира, «рвать страсть в клочки» по поводу ужасов перверсий — пусть это делают другие. Я показываю, насколько быстро произошла мутация чего-то, неких норм, опирающихся на христианскую и ветхозаветную мораль.

Скажут, что в Германии этому способствовала катастрофа поражения в Первой мировой войне, породившая кризис морали и многое другое. Но в насквозь протестантских Соединенных Штатах прочность моральных устоев и того, что называется традиционной семьей, сохранялась еще в 50-е годы XX века. А к 70–80-м годам XX века всего этого уже не было и в помине. Преследуемые извращения превратились в законодателей мод, причем отнюдь не только голливудских. И это всё произошло за 30 лет. За 30 — а не за 300! Это ли не пример быстро осуществляемой мутации некоего института, опорного для классического капитализма и опирающегося на религиозную систему, совсем опорную для классического капитализма?

Вы скажете, что капитализм рубил сук, на котором сидел? Нет, он не рубил сук, он мутировал, превращаясь из капитализма нормального в капитализм-мутант.

А кто-нибудь из классических капиталистов в страшном сне мог увидеть в середине XX века то ювенальное безумие, которое стало законодателем моды на Западе к началу XXI века? Нет, никто этого не мог даже помыслить себе, потому что речь опять-таки шла о посягательствах на устои, то бишь системные коды капиталистической системы, находящиеся в ее ядре и носящие, казалось бы, неотменяемый характер.

А что такое эффективное посягательство на ядро любой системы? Это мутация.

На самом деле полным ходом осуществляется смена всех кодов, а значит и самого ядра капиталистической системы. Наиболее радикально этой сменой кодов, конечно же, занимался фашизм. Его-то вроде как разгромили, но смена кодов продолжалась, причем именно в направлении, заданном фашизмом. Самое существенное в этой смене кодов — насаждение явного или скрытого политеистического язычества и разрушение всего, что связано с монотеизмом (христианским, иудаистским, исламским). Можно говорить и о явных, и о скрытых видах фактического политеистического язычества, пожирающего культуру, порожденную монотеизмом. Потому что не составляет труда доказать, что даже самые отвязанные атеистические затеи последних десятилетий — это именно такое язычество, притворяющееся атеизмом.

Насаждая такое язычество, организаторы нынешней сверхмощной мутации капитализма, конечно же, расправляются с национальным государством, являющимся порождением классического капитализма, а не капитализма-мутанта.

Ведь государство опирается на очень глубоко укорененные в обществе представления о наличии сферы безальтернативных общественно необходимых действий (сокращенно БОНД). Государство обосновывает себя только необходимостью таких БОНД. Подрубите эти корни — и государство рухнет. Ну так их и подрубают. Постепенно подводя к мысли, что место БОНД должны занять разного рода услуги — образовательные, медицинские, культурные и иные.

Но если все виды деятельности превратить из БОНД в услуги, то надо, казалось бы, отказаться от сбора налогов в национальные бюджеты или раздать эти бюджеты гражданам в виде личных счетов. И предложить гражданам покупать те или иные услуги, выходя на те или иные рынки этих услуг. Для услуг в сфере охраны прав и безопасности — обратитесь в частные фирмы. Выберите нужную вам охранную фирму, проанализировав спектр предложений. В принципе и для обороны тоже можно использовать частные военные компании (это если доводить дело до абсурда). И бюрократия не нужна — вот радость! Сам что угодно кому угодно заказывай.

Снова подчеркиваю, речь идет о доведении принципа до его окончательной завершенности, выявляющей его абсурдность и разрушительность. Но наряду с этим подобное доведение принципа до окончательной завершенности позволяет обнаружить и нечто другое, не только разрушительное и абсурдное, но и до предела зловещее.

Обнаруживается, что государство никуда не собирается уходить. Оно хочет мутировать, а не уйти. Оно хочет собрать с граждан деньги так, как будто бы речь идет о формировании бюджета, необходимого для осуществления разного рода БОНД. А потом передать собранные деньги своим привилегированным частным структурам, дабы они оказывали гражданам услуги. Причем эти услуги государство хочет сделать обязательными. И это при том, что обязательная услуга — по определению нонсенс. Либо — БОНД, и тогда — обязательность, либо — услуга, и тогда никакой обязательности нет и не может быть. Но государство хочет убрать всё, что связано с неотменяемой необходимостью БОНД, а связанный только с БОНД принцип обязательности — оставить.

Обнаружив это, мы понимаем, что речь идет не о самоустранении государства, не о его уходе со сцены, на которой разные классы в разные исторические периоды разыгрывают одну и ту же мистерию господства. Речь идет о демонтаже национального государства и подспудной передаче его функций сначала каким-то непрозрачным международным общественным структурам, оказывающим обязательные услуги. А потом, когда международные структуры оседлают граждан окончательно, они и станут глобальным государством. Став же им, навяжут человечеству не только свои услуги, но и многое другое. Это и есть очередная мутация капитализма. Осуществив ее, капитализм отринет всё частное, всё гражданское, всё связанное с автономией общества. И при этом останется капитализмом.

Именно в качестве перехода к чему-то подобному нам предлагают бред под названием «обязательная услуга».

Помнится, коммунистов упрекали в том, что они тоталитарно посягали на гражданскую жизнь, автономную от государства, во имя некоего представления о восхождении и гуманизме, навязываемого в качестве системы БОНД. Не могу понять, о каком уничтожении гражданской жизни коммунистами идет речь. Возможно, реальное, исторически существовавшее коммунистическое, то есть советское государство слишком рьяно защищало семью. Но оно ее защищало, а не разрушало. И внедрялось в нее минималистски.

Теперь же капитализм, мутировав, по-настоящему вознамерился истребить всю гражданскую жизнь, автономную от его формирующегося глобального государства. Вот уж тоталитаризм так тоталитаризм! И никакого восхождения, никакого гуманизма. Как говаривал Салтыков-Щедрин, «ни бога, ни идолов — ничего».

И где же с максимальной интенсивностью разворачивается описанная мною мутация, которую можно назвать окончательным формированием дегуманизированного глобального социума? Конечно, на Западе. Ни у кого не вызывает сомнений, что главным проводником этой тенденции являются США, осуществляющие такую дегуманизацию, именуемую по-разному. В том числе и осуществлением «гуманитарных миссий».

Но американские и общезападные нововведения вызывают протест у очень и очень многих. Есть Юго-Восточная Азия. Есть исламский мир. И есть Россия, ставшая сейчас для американцев чуть ли не главным препятствием. Всё это по сути — капиталистические страны. Может быть, немногие исламские народы имитируют некапиталистический путь развития, в том числе и основанный на теократии, но по сути это всё тот же капитализм. В Китае и во Вьетнаме при наличии коммунистического фасада мы имеем дело всё с тем же капитализмом. Нынешняя РФ позиционируется как классическое капиталистическое государство. Так значит, имеет место по преимуществу конфликт внутри капитализма.

Да, есть и партии, говорящие о необходимости некапиталистического будущего для своих народов и человечества («Суть времени» в том числе), есть и группы, которые на эти партии ориентируются (классы это или нет — надо разбираться отдельно). Но коммунистических государств, по сути, уже нет. Все государства, которые после краха советской сверхдержавы не отказались от коммунистической идеологии, были вынуждены вписываться в капитализм определенным способом. В том, что они были вынуждены это сделать, их вины нет. Во всем виновата советская перерожденческая элита, сдавшая и СССР, и коммунизм.

СССР был реальной сверхдержавой, не вписанной в капитализм. А значит, коммунистической без дураков. Каковы были изъяны — вопрос отдельный. Не было бы таких изъянов, причем весьма и весьма существенных, не распался бы СССР и не рухнул бы советский общественный строй.

Но всё это не отменяет факта реального существования в прошлом весьма мощного государства, которое предъявило миру некапиталистическое, нечастнособственническое общественное бытие, вполне состоятельное в том, что касается общественного развития, общественного воспроизводства и многого другого.

После краха, порожденного желанием элитных советских перерожденцев обрести блага капитализма, мир стал в существеннейшей степени капиталистическим. И если при этом внутри этого мира кто-то сопротивляется экспансии глобального государства, то этот «кто-то», будучи капиталистом, сопротивляться может только той окончательной мутации капитализма, которую я описал.

Итак, силой № 1 в современном мире является капиталистический мутант, он же — мутакапитализм, пытающийся создать глобальное тоталитарное государство, в котором явный или скрытый языческий подход к проблеме власти и управления будет сочетаться с такой дегуманизацией, которой не было ни при каком историческом языческом политеизме. Если существует элитный субъект, сознательно продавливающий эту мутацию, то тем проектом, который этот субъект продавливает, является неоднократно нами обсуждавшийся проект Постмодерн.

Но предположим, что кто-то считает, что такого субъекта нет. И что разговоры об этом субъекте являются конспирологической паранойей. Что это меняет в самом главном? В самом главном это ничего не меняет. Потому что вне зависимости от того, пропихивает ли кто-то эту мутацию или она формируется стихийным по преимуществу образом, она налицо.

Поэтому я предлагаю тем, кто убежден в существовании субъектов, реализующих определенные проекты, мыслить проективно. И говорить не только о мутакапитализме, но и о том проекте Постмодерн, который будет реализован после победы этого мутакапитализма. А тем, для кого это чрезмерно, говорить только о мутакапитализме. Но нельзя, будучи сколь угодно убежденным марксистом и противником субъектно-проектных подходов, не видеть, что мутация разворачивается. Что капитализм раскалывается. И что подход, справедливый для начала XX века, мог базироваться на противопоставлении капитализма остаткам феодализма и необходимости общей борьбы коммунистов и капиталистов против этих остатков феодализма. А сегодня надо говорить о противопоставлении мутакапитализма и капитализма. И о необходимости союза коммунистов и классицистов-капиталистов против мутакапиталистов. Такой союз сегодня вполне аналогичен союзу национально-демократических и коммунистических сил в эпоху борьбы с феодальной реакцией.

Вдумайтесь: это уже вполне очевидно. Это уже реализуется на практике. Но до сих пор заимствованный из другого времени подход тормозит создание новой стратегии, потому что возникает вопрос о необходимости борьбы с капитализмом, о странности союза коммунистов с какими-то там капиталистами. Да не с «какими-то», а со стихийными или сознательными классицистами, которые и являются сейчас главными противникам мутакапиталистов и их главными жертвами. Это ведь по существу так, не правда ли? Ну и что, будем по-прежнему держаться за догму, согласно которой капитализм един и ему надо только противостоять? Но нет этого единства! Есть колоссальная, далекоидущая мутация, завершающая ряд предыдущих мутаций капитализма и угрожающая тотальной дегуманизацией, концом истории, концом человечества. На языке тех, кто разделяет наш субъектно-проектный подход, речь идет о борьбе сторонников Постмодерна со сторонниками Модерна. Ну и на чьей же стороне должны быть сторонники Сверхмодерна?

Вот неоевразийцы фашистского толка уверены, что надо быть на стороне Постмодерна. И что главное зло — это Модерн. Но эти фашиствующие идеологи находятся на стороне четвертого из рассматриваемых нами проектов — проекта Контрмодерн. Или же (для тех, кого проективный подход смущает) на стороне докапиталистических фундаменталистов. Если сила № 2 — это капиталистические классицисты, они же — проект Модерн, если сила № 3 — это обновленные коммунисты, они же — проект Сверхмодерн, то сила № 4 — это фундаменталисты, стремящиеся вернуть человечество в докапиталистическую стадию, максимально очистив ее от гуманизма. По сути своей, эта сила уже созрела для того, чтобы предъявить и реализовать претензию на построение глобальной контрмодернистской Деревни как архаического дополнения к глобальному постмодернистскому Городу.

Итак, мы задали ось глобального процесса.

Определили, что этой осью является мутация капитализма.

Вслед за этим мы определили основное противоречие внутри капитализма — противоречие между классическим капитализмом и мутакапитализмом.

Вслед за этим мы определили характер ведущейся борьбы и место в этой борьбе двух некапиталистических сил — неокоммунистической (№ 3) и неофашистской (№ 4).

В чем практическое значение данной теоретической модели?

Оно, в том числе, и в том, что вне этой модели необъяснимо и не объяснено почти всё из происходящего в современном мире. Непонятно, к примеру, почему вдруг Запад стремительно разлюбил всех лидеров, осуществляющих авторитарную или полуавторитарную капиталистическую модернизацию в своих странах. Ведь он их очень любил, не правда ли? Даже сами эти лидеры порой не понимают, что случилось.

Непонятен весь сюжет с Путиным, к которому Запад сильнейшим образом поменял отношение.

Непонятна позиция самого Путина. (Причем здесь я говорю даже не столько о политической проартикулированной, сколько о стихийной позиции.)

Непонятна вообще диалектика глобального процесса. Если эта диалектика определяется борьбой капиталистического классицизма с мутакапитализмом, тогда можно и занимать позицию, и участвовать в этой борьбе, а в противном случае это невозможно.

При этом совершенно не нужно восхвалять капитализм — классический или иной. Можно и должно считать, что настоящее преодоление всего нынешнего кошмара возможно только за счет перехода на некапиталистические неокоммунистические рельсы. И, конечно же, «Суть времени» именно так и считает. Но одно дело — твое представление о благе, и другое дело — ведущаяся в мире реальная борьба, в которой ты должен так или иначе участвовать. А участвовать в борьбе можно, только определившись, за кого ты и против кого ты. И тут мало сказать, что ты за Россию. То есть это, конечно, необходимо, но этого недостаточно.

Тут надо:

а) осознать, что капитализм изнутри раскололся на мутакапитализм и капиталистический классицизм;

б) что идет борьба именно этих двух сил, ранее представлявших собой единое целое и

в) твердо определить, какая из этих сил является наибольшим, а то и абсолютным злом.

Мы твердо определяем, что наибольшим злом является мутакапитализм. И что он является абсолютным злом.

В силу этого капиталистический классицизм уже не может для нас являться таким же злом. А значит, он является меньшим злом. Причем это меньшее зло борется со злом абсолютным. Можно сколько угодно критиковать это меньшее зло, и мы его критикуем. Можно говорить об исторической бесперспективности капиталистического классицизма и о том, что мутакапитализм его обязательно сожрет. Но нельзя не видеть, что идет острейшая схватка. И что, борясь с мутакапитализмом, мы по факту этой борьбы начинаем строить определенные отношения с капиталистическим классицизмом. Эти отношения, повторяю, не требуют нашего растворения в капиталистическом классицизме, не требуют отказа от критики капитализма. Это ситуационный союз двух сил.

Имеем ли мы право говорить, что силой № 3 в современном мире является тотально провалившийся, казалось бы, коммунизм? Да, мы имеем на это право, если одновременно с этим говорим о глубоком обновлении коммунизма. А ведь именно о нем мы говорим, обсуждая проект Сверхмодерн, обсуждая осознание и искупление ошибок прошлого, обсуждая реальное содержание марксизма и его будущее.

Неокоммунизм, отстаивающий необходимость подведения черты под капиталистическим этапом жизни человечества и трагически избывающий всё то, что породило крах советского коммунизма и поставило тем самым человечество в сложнейшее положение, жив. И является реальной силой, следующей за мутакапитализмом и капиталистическим классицизмом.

Такой же реальной силой является и неофашизм.

Говоря об этих четырех силах (№ 1 — мутакапитализм, № 2 — классицизм, № 3 — неокоммунизм и № 4 — докапиталистический фундаментализм, псевдорелигиозный или неофашистский), мы обсуждаем не фантомы, а реальность нашей эпохи. Союзы между этими силами — это тоже реальность.

Союз между силой № 1 и силой № 4 осуществляется уже очень давно. Он лежал в основе всего, происходившего в Италии, Греции, Турции, Чили, Афганистане... Как говорят в таких случаях, и далее со всеми остановками. Он с ошеломляющей очевидностью был явлен миру в ходе так называемой «арабской весны». И именно он осуществлен на Украине. Именно с ним мы и боремся.

Что же касается союза силы № 2 и силы № 3, то он стихийно оформился ровно с того момента, когда сила № 3 вышла из ступора — сначала теоретического, а потом и политического. Просто по факту это оказалось связано с деятельностью «Сути времени». И это понимают многие как в России, так и за рубежом.

Выйдя из теоретического ступора, «Суть времени» организовала митинг на Поклонной горе именно как союз двух сил № 2 и № 3, о чем я заявил с самого начала митинга. Теоретическое значение того практического мероприятия еще не осмыслено до конца. И данная работа является шагом на пути этого осмысления.

Далее «Суть времени» дала бой мутакапиталистам разного толка, защищая семейные и другие ценности (опять же вместе с классицистами).

И, наконец, «Суть времени» воюет в Донбассе — опять по этой же схеме.

Нетрудно заметить, что именно наличие этой схемы вызывает особую ненависть у противников, давно построивших союз сил № 1 и № 4 и вовсе не желающих, чтобы оформился союз сил № 2 и № 3. Союз неокоммунистов, отказавшихся от слепого поклонения ретро и от постмодернистского левачества, и консерваторов, отказавшихся от фашистских и неофашистских соблазнов.

Отсутствие такого союза означает почти неминуемую победу союза сил № 1 и № 4 со всеми вытекающими последствиями. Еще и еще раз хочу подчеркнуть, что я не высасываю из пальца какую-то новую теоретическую схему, а осмысливаю ту странную реальность, наличие которой все признают и которую никто не осмысливает по-настоящему. Не я фантазирую за кого-то, а реальная политическая Америка раз за разом повторяет, причем настойчиво, что «главное зло на сегодня — это национальный капитализм» (в моей терминологии — классицизм).

Кто это говорит? Конечно, мутакапиталисты, которым мешает классицизм. Но если этого не признать, то вся война американцев против Хусейна, Мубарака, Каддафи, Асада и многих других — это сплошное недоразумение.

Так вот, это не недоразумение — это новая реальность, в которой надо по-новому действовать.

Неокоммунистам, сторонникам глубокого обновления идей нового гуманизма самое время задуматься над этим и понять, где именно их место на этом фронте. Никто не призывает их растворяться в квазиасадовском, квазимубараковском или ином варианте капиталистического Модерна. Но когда ты по факту борешься, а не вещаешь из тиши кабинета, то борьба сама выстраивает ту или иную ситуационность. И она не имеет права складываться на основе элементарных политрефлексов, дополняемых теориями, взятыми из прошлого слепо и напрокат.

Ну, а теперь о России. Не я, а всё те же реальные политические лидеры реальных США, много раз уже провели параллели между Путиным и всеми атакованными их силой № 1 арабскими и неарабскими лидерами, пытающимися спасти капиталистический национально-государственнический Модерн в своих странах.

Причем Путина американцы уже считают намного опаснее всех перечисленных выше фигур. Ибо он достаточно гибко маневрирует, являясь лидером государства, обладающим огромным количеством ядерного оружия, достаточно сильной армией, очень крупными сырьевыми ресурсами.

Хочу дополнительно обратить внимание на то, что по отношению ко всем представителям сил № 2 американцы выдвигают одни и те же обвинения — начиная с коррупционных и кончая «посягательствами на права человека». Но американцы никогда не выдвигают эти обвинения по отношению к представителям сил № 4. И очень снисходительно относятся к собственным вопиющим нарушениям по той же части.

Дополнительно — в плане стратегии будущего — необходимо оговорить то, что касается отношения к ненормативному политическому поведению в различных его формах. Начиная с революций и кончая политическими убийствами. Потому что, не оговорив всего этого, мы неспособны выработать конкретное политическое поведение, отвечающее нынешним реалиям.

Дело в том, что революционная классика основана на низвержении существующего порядка вещей. После чего на обломках этого порядка (капиталистического, например) должна сформироваться новая благая реальность.

Апологеты такой классики настаивают на абсолютной необходимости именно таких действий и ссылаются при этом на авторитет Ленина и большевиков. Они забывают о том, что Ленин и большевики столкнулись с уже разрушенной реальностью и что до того, как она была разрушена, Ленин вполне был готов к развернутому диалогу с буржуазно-демократическими силами.

Но раньше, чем этот диалог состоялся хоть в какой-то степени, эти самые буржуазно-демократические силы продемонстрировали свою полную несостоятельность и обрушили Россию. Освободив всю политическую территорию для Ленина, которому пришлось не рушить что-то, а собирать обломки, настойчиво побуждая тех, кто отказывался это делать к тому, что из обломков будет построено нечто радикально новое.

Забывают также о том, что к 1917 году империалистический лагерь, то есть тогдашняя сила № 1, был абсолютно расколот, абсолютно дискредитирован ужасами Первой мировой войны. И никак не мог объединиться для совместного форсированного подавления русской большевистской революции.

Специфика нынешней ситуации такова, что обрушение существующей российской реальности даже на несколько дней означает немедленную интервенцию всех консолидированных сил Запада и оккупацию России. После чего все разговоры о построении «новой благой реальности» на месте «отвратительного путинского капитализма» станут абсолютно бессмысленными. Потому что построен будет только проект под названием «расчлененная оккупированная зона, размещенная на территории бывшего российского государства».

Нарушать стабильность России в этой ситуации нельзя. И никакие Ленин и Сталин, оказавшись в этой ситуации, никогда бы не стали нарушать эту стабильность.

Но и вставать в позицию охранительства тоже нельзя — сразу по двум причинам.

Во-первых, достойный диалог между силами № 2 и № 3 ничего общего не имеет в растворении силы № 3 в силе № 2. Это растворение никому не нужно и глубоко контрпродуктивно.

Во-вторых, сама конструкция нынешней российской силы № 2 весьма специфична. И на сегодняшний момент очень трудно говорить о том, что эта сила, стихийно выступающая в виде чуть ли не основного врага силы № 1, хоть сколько-нибудь оформилась в качестве таковой. При этом на предыдущем этапе данная сила в очень существенной степени исходила из того, что надо найти место в проекте, реализуемом силой № 1, выступить в виде сторонника этого проекта и даже его сателлита. Такая предыстория, длившаяся, кстати, достаточно долго, существеннейшим образом деформирует всё на свете, препятствует организации борьбы с силой № 1, проблематизирует союз с силой № 3 и т. д.

В сущности, именно эта конструкция и представляет собой сегодняшнюю основополагающую проблему нашей внутренней политики. Эту проблему надо обсуждать с особой тщательностью.

Продолжение следует.