Противоречия в Пролеткульте
Мы уже писали, что в Пролеткульте не сложилось единого мнения о том, что такое пролетарская культура и кто должен ее строить. Как считали теоретики Пролеткульта А. Богданов, В. Плетнев, А. Гастев, Ф. Калинин и др., создаваемые произведения искусства отражают интересы и мировоззрение только одного класса и поэтому не подходят для другого. Они утверждали, что пролетарская культура может быть создана только представителями рабочего класса, поскольку именно они знают и чувствуют, что необходимо рабочему классу. Богданов даже уточнял, что именно представителями «индустриального пролетариата».
В этой позиции Богданова не было никакой идеологической пафосности. Он исходил из своих теоретических построений, согласно которым индустриальный пролетариат в силу специфики своего труда глубоко усвоил организационное начало, коллективизм и многое другое. И потому подготовлен к переходу на новый этап — этап освоения и построения пролетарской культуры. Кухарка, скажем, к этому не способна. Она тоже трудящийся, но с другим, индивидуалистическим, опытом. Решимся ли мы сейчас, в 2013 году, утверждать, что Богданов был на сто процентов неправ? Наверное, в этом были и перекос, и наивность, и избыточное подчинение практики теоретическому принципу. Но с другой стороны, менталитет кухарки и менталитет рабочего Путиловского завода очень существенно отличаются, а в каком-то смысле и диаметрально противоположны. То же самое, например, с менталитетом крестьянина и менталитетом всё того же путиловского рабочего. Но как тогда быть с ленинским утверждением о том, что каждая кухарка должна, конечно же, не управлять (это либеральное искажение мысли Ленина), а научиться управлять государством. Но ведь научиться она должна? А в Пролеткульт ее принимать нельзя. И крестьянина нельзя, даже беднейшего. Между тем, Россия — это страна с большинством крестьянского населения.
Теоретический посыл Богданова, будучи реализованным на практике, входил в глубокое противоречие со многими большевистскими построениями. И право, нужны глубокие исследования для того, чтобы высказать окончательное суждение о том, кто именно был прав, Богданов или другой идеолог Пролеткульта и глава Наркомпроса А. Луначарский, рекомендовавший придерживаться формулы: «Кто против буржуазии, тот с нами».
Был и другой животрепещущий вопрос, по которому в Пролеткульте не было единого мнения. Я имею в виду вопрос об отношении к культурному наследию. В Пролеткульт входили и решительные противники заимствования культуры прошлого для развития и строительства пролетарской культуры, и лидеры, настроенные более умеренно. Считавшие, например, что можно использовать прогрессивную классику, подтвердившую свою правоту и подлинность.
В Резолюции, предложенной А. Богдановым на Первой Всероссийской Конференции Пролеткульта, было сказано: «Сокровища старого искусства пролетариат должен брать в своем критическом освещении, в своем новом истолковании, раскрывающем их скрытые коллективные основы и их организационный смысл» («Пролетарская культура», 1918)
Нарком просвещения Луначарский в своих обращениях призывал беречь и охранять «культурные сокровища», которые получил народ: «... всё это поможет бедняку и его детям быстро перерасти образованностью прежние господствующие классы, поможет ему сделаться новым человеком, обладателем старой культуры и творцом еще невиданной».
Член ЦК Пролеткульта В. Полянский также советовал присматриваться к старой культуре: «Необходимо овладеть богатствами буржуазной культуры, чтобы потом переработать их в горниле классового сознания. Самое же главное, пролетариат должен проявить самостоятельное творчество в области искусства, морали, науки, — словом, в области всего, что так или иначе способствует организации новой жизни».
Полянский — это псевдоним П. Лебедева, старого большевика, марксистского критика и историка литературы. С 1918 по 1920 год Лебедев был председателем Всероссийского совета Пролеткульта и даже секретарем Международного бюро Пролеткульта. В журнале «Пролетарская культура» он отстаивал пролетарскую классовую точку зрения в оценке искусства и литературы, требовал от критики политической зоркости и активности, резко выступал против футуристов, ярким представителем которых был Маяковский.
Такими кадрами партия не разбрасывалась, и после ухода из Пролеткульта Полянский был «поставлен» на Главлит (орган, заведующий цензурой) в 1922 году, где и проработал до 1930 года.
Но среди теоретиков Пролеткульта были и люди с более жесткой позицией, например, пролетарский поэт А. Гастев. Над такими, как Гастев, принято издеваться. Но кто издевается? Либералы, стремящиеся демонизировать всё советское... Мещане, отрицающие все, что отличается от общепринятого. А вот многие выдающиеся художники к Гастеву относились иначе. Да и вообще стоит ли в 2013 году обсуждать то, что является историей культуры, так, как будто бы мы являемся педагогами, принимающими в литературный институт тех или иных абитуриентов? Гастев уже вошел в историю советской культуры. И именно в этом качестве должен быть нами исследован. Причем, прежде всего, на фактологическом материале.
Алексей Гастев — революционер, поэт и писатель, теоретик и практик научной организации труда в 1907 г. вступил в профессиональный союз рабочих-металлистов, в 1917–18 годах секретарь ЦК Всероссийского союза рабочих-металлистов. С 1913 по 1919 годы писал своеобразные «стихи в прозе». Его книга «Поэзия рабочего удара», в которой он начал излагать свои идеи, выдержала шесть переизданий. В 1918 году участвовал в работе Пролеткульта.
В начале XX века «стихо-проза» Гастева пришлась как нельзя кстати настроениям читателей, к этому времени уже уставших от изысков и виньеток символизма.
Вот пример его стихов: «Слово под прессом», более известное под названием «Пачка ордеров» 1921 г. (то есть буквально «пресс» — устройство для холодной обработки металлов, «ордер» — технологическая записка):
Призмы домов. Пачка в двадцать кварталов
В пресс ее. Сплющить в параллелограмм
Зажать до 30 градусов. На червяки и колеса
Квартало-танк. Движение диагональю
Резать улицы не содрогаясь.
Лишние тысячи калорий работникам.
Вот что Гастев писал в своей работе «Контуры пролетарской культуры» (1919): «Машинизирование не только жестов, не только рабоче-производственных методов, но машинизирование обыденно-бытового мышления, соединенное с крайним объективизмом, поразительно нормализирует психологию пролетариата... Здесь мы вплотную подходим к какому-то действительно новому комбинированному искусству, где отступят на задний план чисто человеческие демонстрации, жалкие современные лицедейства и камерная музыка. Мы идем к невиданно объективной демонстрации вещей, механизированных толп и потрясающей открытой грандиозности, не знающей ничего интимного и лирического».
А вот что адресовывал А. Гастев эстетам, мещанам, так сказать, креаклам своего времени:
Инженерьте обывателей
Загнать им геометрию в шею
Логарифмы им в жесты.
Опакостить их романтику.
Тонны негодования.
Я понимаю, что Дмитрию Быкову А. Гастев не может понравиться. Конечно же, потому что он высокий ценитель высокого искусства. Только так, а не иначе. Но были, знаете ли, ценители высокого искусства и почище Дмитрия Быкова. Например, Велимир Хлебников. Вот как он оценивал Гастева: «Это — обломок рабочего пожара, взятого в его чистой сущности, это не ты и не он, а твердое я пожара рабочей свободы, это заводской гудок, протягивающий руку из пламени, чтобы снять венок с головы усталого Пушкина — чугунные листья, расплавленные в огненной руке».
Но А. Богданов считал, что совсем не обязательно сводить искусство к «агитационному орудию». В своей статье «О тенденциях пролетарской культуры. Ответ А. Гастеву» (1919 г.) он попытался несколько скорректировать столь радикальную позицию: «Мы полагаем, что исследование нарождающейся культуры следует вести, исходя в первую очередь из условий техники, но не всецело из них, не только из них».
Литературный критик и деятель Пролеткульта Б. Арватов так характеризовал стихи Гастева: «Происходящая в настоящее время революция в искусстве характеризуется прежде всего полным разгромом самоцельных эстетических форм, противопоставленных действительности... В поэзии этот процесс выражается в том, что формы живого практического языка вторгаются в художественную композицию и подчиняют ее себе... Так происходит социализация поэтических форм, а вместе с ней уничтожается вековая грань между искусством и жизнью: поэт начинает говорить на социально-активном языке во имя социального дела. В этом смысле гастевская «Пачка ордеров» является симптоматичным и необычайно важным произведением наиболее передового пролетарского поэта».
Идея Гастева — одухотворенное единство человека с машиной (машинизм), коллективизм и планетарность. Читатель не находит ничего сходного в мировой культурной традиции? В том же футуризме, например? Итальянском в том числе (вряд ли наши креаклы решатся осудить творчество Габриеля д’Аннунцио. Он ведь аристократ, не чета Гастеву).
С 1920 года Гастев стал писать только статьи по организации труда. И в 1921 году он был назначен руководителем созданного Центрального Института Труда (ЦИТ). Существуют свидетельства, что после личной беседы с Гастевым В. Ленин направил письмо в Наркомфин с просьбой: «Хочется мне помочь товарищу Гастеву, заведующему Институтом труда. Ему надо на 0,5 миллионов золотом прикупить. Такое учреждение мы всё ж таки, и при трудном положении, поддержать должны».
В 1924 году был издан основной научный труд Гастева «Трудовые установки», где изложена методика ЦИТа по обучению граждан трудовым приемам.
Познакомим читателя с блестящей памяткой, которую мог написать только одаренный человек (и очень умный, что не одно и то же). Эту памятку вполне можно рекомендовать, например, каждому сутевцу. Да и вообще, всем, кто хочет работать по-настоящему. (см. ниже)
Фигура А. Гастева как нельзя ярко являет собой деятельность, расцвет и закат Пролеткульта. Но ведь в Пролеткульт входило множество таких разбуженных революцией Гастевых — жаждавших знаний и одновременно настороженных донельзя по отношению к представителям прошлого.
О них — в следующей статье.
