Размежевание — 2
В предыдущей статье мы говорили о процессе, который разворачивается буквально сейчас у нас на глазах — процессе тихого размежевания общества. Это касается не только социального расслоения и отражает его лишь отчасти. Деление на благополучных и неблагополучных с последующим вычеркиванием вторых из зоны ответственности первых проходит не по счету на карточке. Оно лежит в плоскости восприятия или невосприятия сегодняшним российским жителем своего соотечественника как «ближнего». (Это несветское и несколько старомодное понятие тут вполне уместно, поскольку речь идет о культурном ядре).
Такое размежевание довольно серьезная перестройка внутреннего мира человека, если он задан определенными культурными кодами. А он ими все еще задан.
Такое размежевание не может произойти формально, и не задевая глубинных структур личности. Прежде всего, такое размежевание предполагает какую-то процедуру внутренней легитимации, не правда ли?
Именно легитимации — то есть объяснения, почему допустимо отмежеваться от «ближних», от «неблагополучных». И именно внутренней, очень тщательно и глубоко проведенной. Тут недостаточно сказать: «Это низшие». Сказать и отвернуться, пройти мимо чужого страдания.
Человеку, решившемуся на размежевание всерьез, надо как-то отделаться от фантомных болей человечности. Для этого или перекрыть ее, эту человечность, в себе вообще, добиться бесчувственности, состояния автомата, «не заморачивающегося ерундой», или — произвести для себя разделение на «людей» и «недолюдей». То и другое на самом деле непросто. И полумерами типа чисто социального огораживания тут, конечно, не обойтись. Не могут совокупная «Рублевка» с совокупным же «Эхом» остановиться на полпути и молча заняться поеданием доставшегося пирога под постмодернистским соусом. Они сбивают ватагу и идут на площадь предъявлять свои права на доминирование. Они делают вызывающие высказывания, которые, казалось бы, можно вовсе и не делать. Почему? Они ведь не просто «метят» этим некую смысловую территорию вдобавок к политической. Все эти «мухи», «анчоусы», «рашки — квадратные ватники», «замкадыши» и т. д. — это же не просто выверты зарвавшейся буржуазной обслуги, это направление главного удара в сегодняшней войне идей.
Человек, ступивший на путь отторжения себе подобных, должен — сознательно или подсознательно, в индивидуальном порядке или в составе группы, исповедующей схожие взгляды — определить тот генеральный критерий, по которому опознается человек. Признак, отделяющий оного от «недочеловека». В рамках монотеистических религий, где человек «сотворен по образу и подобию» и, соответственно, ВСЕ люди несут в себе отраженный свет Бога — говорить о каком-либо «разделении» излишне. Коммунистическая доктрина, с ее раскрепощением высших творческих способностей каждого (в этом она, безусловно, наследует христианству) — тоже никак не предполагает возможности неравенства.
У Экзюпери в «Военном летчике» есть очень хорошее размышление на тему равенства. Изначального человеческого равенства, по-разному, но именно преемственно трактуемого гуманистической европейской культурой. Экзюпери пишет:
«Моя духовная культура стремилась положить в основу человеческих отношений культ Человека, стоящего выше отдельной личности, чтобы поведение каждого по отношению к самому себе и другим не было слепым подчинением законам муравейника, а стало свободным проявлением любви.
Незримый путь, начертанный силою тяжести, освобождает камень. Незримые силы любви освобождают человека. Моя духовная культура стремилась сделать из каждого человека Посланца одного и того же владыки. Она рассматривала личность как путь или проявление воли того, кто выше ее; она предоставляла ей свободу восхождения туда, куда влекли ее силы притяжения.
Я знаю, откуда произошло это силовое поле. Веками моя духовная культура сквозь людей созерцала Бога. Человек был создан по образу и подобию божию. И в человеке почитали Бога. Люди были братьями в Боге. Этот отблеск Бога сообщал каждому человеку неотъемлемое достоинство. Отношение человека к Богу ясно определяло долг каждого перед самим собой и перед другими людьми. Моя духовная культура — наследница христианских ценностей. Чтобы постичь архитектуру собора, надо задуматься над тем, как он построен.
Созерцание Бога служило основой равенства людей в силу их равенства в Боге. И смысл этого равенства был ясен. Потому что равными можно быть только в чем-то. Солдат и командир равны в своем народе. Равенство становится пустым звуком, если нет ничего, что связывало бы это равенство».
Оговорив, что вне общей меры происходит вырождение принципа равенства до принципа тождества и, соответственно, демагогия на этой почве, Экзюпери продолжает:
«Я понимаю, откуда происходит уважение людей друг к другу. Ученый должен был уважать грузчика, потому что в этом грузчике он почитал Бога, чьим Посланцем грузчик являлся наравне с ним. Каковы бы ни были ценность одного и посредственность другого, ни один человек не имел морального права обратить другого в рабство: ведь Посланца унижать нельзя. Но это уважение к человеку не приводило к раболепному пресмыкательству перед посредственностью, перед глупостью и невежеством, потому что в человеке уважалось прежде всего достоинство Посланца Бога. Так Любовь к Богу создавала основу возвышенных отношений между людьми, поскольку дела велись между Посланцами независимо от достоинств личности.
Моя духовная культура, наследуя Богу, создала уважение к человеку независимо от его личности.
Я понимаю происхождение братства между людьми. Люди были братьями в Боге. Братьями можно быть только в чем-то. Если нет узла, связывающего людей воедино, они будут поставлены рядом друг с другом, а не связаны между собой. Нельзя быть просто братьями. Мои товарищи и я — братья во группе 2/33. Французы — братья во Франции».
Между прочим, очень похожее понимание равной ценности каждого человеческого существа для целого мне довелось как-то услышать от человека, вовсе не являющегося изысканным философом и всемирно признанным писателем — от пожилой (ныне уже покойной) деревенской женщины, едва ли закончившей больше четырех классов. Будучи сама большой труженицей и, казалось бы, совершенно не нуждаясь в объединении с кем-то для успешного ведения хозяйства (свое хоть куда), она стала объяснять мне, почему «колхоз — это было правильно». Разговор шел году в 92-м, когда на селе активно агитировали за фермерство. Эта женщина — замечу, она всегда настаивала, что неверующая (довольно редкий в глубинке случай) — сформулировала потрясающе религиозное объяснение. «Ну, а как же! Когда все вместе, конечно, хорошо! Мало ли, вот кто слабый — он один не выдюжит, а в колхозе рядом сильный, сильный потянет, он сильный — ему что! А слабый… кто ж его знает, может, он для чего-то?.. Мы ж не знаем, для чего он». Вот оно, глубоко в русском народном сознании сидящее представление о высшем смысле всякого человеческого существования, о Замысле. И какие же «модернизационные воздействия» надо произвести, чтоб это поломать?
Очевидно, что крайне серьезные. Однако не будем обольщать себя, будто эти серьезные воздействия не шли все постперестроечные и предперестроечные годы. Шли. И ставшее видным сейчас размежевание — их результат.
Так как же происходила легитимация этого совершенно чуждого русскому социуму — отторгающего — взгляда «окрест себя»?
Думаю, не будет излишним преувеличением сказать, что главным фактором, формирующим новое мировоззрение лидирующей группы — а лидирующей в позднесоветском обществе была техническая интеллигенции — оказалась наиболее читаемая и наиболее комплиментарная к данной группе литература. Литература, возвышающая эту группу, рассматривающая ее как авангард, прочащая ей немыслимые успехи на поприще завоевания всяческих рубежей, говорящая — что важно! — на ее языке и (что еще более важно) — говорящая о высоком, гуманном, непреходящем. То есть ровно о том, что хотелось обсуждать в студенческих общежитиях и на кухнях изрядно романтической советской молодежи. Таковой литературой, как всем известно, стала научная фантастика братьев Стругацких.
Стругацкими зачитывались с начала 60-х, они быстро оказались кумирами именно технической интеллигенции, ее культовыми авторами, на них выросло поколение активных участников перестройки. Для определенной группы авторитет братьев Стругацких был почти непререкаем, а главное, сформировалось поколение технической интеллигенции, довольно слабо образованной гуманитарно, но жадной до мысли, и оно впитывало эти интеллектуальные месседжи, как губка. Восприятие на веру, без должной критики, без возможности поставить «откровения», скажем, в серьезный философский контекст делало пытливый ум легкой добычей. Не буду утверждать, что это была спланированная ловушка для умов. Скорее сами авторы были объектом, а не субъектом манипуляции, ее приводным ремнем.
Так ли, этак ли, однако мы имеем строго зафиксированный факт — вскоре после октябрьских событий 1993 года одним из активных фигурантов перестроечного процесса Евгением Ихловым была опубликована в «Российских вестях» программная, по сути, статья «победившего класса». В ней пальба из пушек по зданию парламента (то есть, символически — по той самой демократии, что была на перестроечных знаменах) — и расстрел находящихся там (совсем уж не символических, а живых) людей были представлены как выдающееся достижение «прогрессоров», коим «повезло», что «у них были книги братьев Стругацких». Автор подробно, с восторгом апологета описывает события именно через призму Стругацких: «3 октября 93 года Румата Эсторский призвал…». Пожалуй, это стоит и более подробного цитирования.
«Поколению молодых реформаторов повезло — у них были книги братьев Стругацких. И чувствуя себя магами из НИИЧаВо, они бросились трансформировать этот косный инопланетный мир. Им трудно, очень трудно быть богом. Но приходится!
С космических кораблей землян, прилетевших, правда, с большим опозданием, был высажен десант космофлота, и компьютерные танки открыли меткую стрельбу…
Гуманные земляне подавили стрелецкий бунт…».
Вот такое самоописание победителей. Пожалуй, ничего более людоедского про «гуманных землян» наши СМИ не публиковали ни до тех пор, ни после. И, что характерно, реакция-то того самого интеллигентского сообщества была нулевой. Разве что, когда цитата уже в последние годы оказалась вытащенной на свет с комментариями, поклонники Стругацких стали говорить, что это «какой-то Ихлов», а вовсе не их кумиры должны отвечать за написанное. Спору нет. Однако за сотворенное под аплодисменты Ихловых «прогрессорами» — среди которых главным был не просто почитатель, а родной зять Аркадия Стругацкого Е. Гайдар — отвечать все же должны идейные окормители. Не так ли? Тут иначе не выходит. Как бы ни хотелось почитателям творчества. Тем более что и сами А.Н. и Б. Н. Стругацкие вовсе не осуждали действий Ельцина и его «команды реформаторов».
Для более полного знакомства с вопросом хочу сослаться на весьма содержательный и достоверный разбор творческого пути братьев Стругацких, осуществленный в интернет-статье О. Санникова «Атака «Белого Ферзя». Эволюция взглядов Аркадия и Бориса Стругацких».). Я буду ссылаться на этот материал, в чем-то с ним дискутируя, и дальше, однако для начала — о показанном автором с опорой на многочисленные интервью Б. Стругацкого факте чисто политического позиционирования младшего из братьев.
Позиционирование состояло в последовательной поддержке всех экономических и политических шагов власти, начиная с перестройки. Включая и поддержку чрезвычайных мер по контролю СМИ, и нажима на права человека («зачем вам свобода, в результате которой к власти приходит человек ее уничтожающий?»), и, конечно, поддержку неконституционных действий Ельцина в 1993 г.
Обращая внимание на то, что Б. Стругацкий поначалу защищает и Путина как «отъявленного либерала» и далеко не сразу становится его оппонентом, автор статьи риторически вопрошает, как же такое возможно после поддержки всех ключевых решений, которые, собственно, и выстроили систему? И дает свой ответ на им же поставленный вопрос, цитируя позднее интервью Б. Стругацкого: «Вот и сегодня я с трепетом ожидаю, что реформы, наконец, захлебнутся в активном сопротивлении непримиримой оппозиции и в пассивном сопротивлении вездесущего «совка» и вместо демократической республики постиндустриального типа соберем мы из привычных деталей знакомый пулемет — азиатскую деспотию, очередную диктатуру с нечеловеческим лицом». Ответ автора статьи в том, что мы имеем дело с убежденным гностиком, для которого «совок» есть олицетворение косной, злой материи и всегда будет мешать, что ситуация неисправима в принципе, никакие реформы не могут быть успешными в полной мере, а относительный успех в том, чтобы держать «совков» в повиновении».
Соглашаясь в целом с этой оценкой, рассмотрим далее, что же транслировали Стругацкие как идейные поводыри той социальной группы, которая не только оказалась двигателем перестройки, но и, «заглотнув» определенную смысловую наживку, постепенно перешла нравственный Рубикон.
