Размежевание — 3
«Шестидесятническая» культура, к которой, безусловно, принадлежат братья Стругацкие, возникла «не абы как», а в климате только что прошедшего XX Съезда и порожденных им шока и идейной растерянности. Крайне идеалистическая советская молодежь той поры ждала теперь разрешения всех предельных чаяний через науку и свое участие в ней, политика же и идеология были серьезно скомпрометированы. Хотя коммунистический идеал по-прежнему согревал молодые души. Да и спрос на научную фантастику у молодого технократического поколения 60-х был закономерно высок. Еще бы! Полеты в космос, успехи науки, устремленность в коммунистическое завтра… Спрос этот не был удовлетворен по-настоящему до появления братьев Стругацких.
Советская научная фантастика той эпохи пребывала в статусе как бы «недолитературы» и на задворках, в журналах типа «Техника — молодежи». Конечно, был Иван Ефремов, он был по заслугам востребован и любим многими, однако одним серьезным автором сыт-то не будешь. Да и при всей глубине (и актуальности, как выяснилось!) ефремовских мыслей о будущем, в его произведениях имелся один существенный для крупного писателя изъян — они явно выпадали по художественному языку из той не научно-фантастической, а просто литературы, в контексте которой хочешь не хочешь существовали. Наивная претенциозность описания героев, тяжеловесные монологи, становящиеся просто ходульными, как только автор вносил художественность в повествование, а он вносил…
Отечественная научная фантастика, чуть ли не лидирующая в мире в начале века на волне интереса к бурно идущей на Западе модернизации, потом воодушевленная революцией и масштабными утопическими проектами, имеющая такие славные имена, как Замятин, Богданов, А. Толстой, Беляев, — с 30-х годов была приторможена. В 50-е жанр претерпел дополнительный идеологический прессинг — писателей-фантастов (и так не слишком высоко летавших) стали спускать «с небес на землю»: дескать, а что эти ваши «фантазии» дают народному хозяйству? Переводная научная фантастика была. Но она не отвечала на советско-коммунистический запрос. Возьмем того же Станислава Лема. Тут тебе и литературное качество, и глубокие мысли (насколько зловещие — выяснилось потом), но нет главного — борьбы за коммунизм, героических деяний во славу коммунизма и гуманизма.
Сегодня трудно понять, сколь велик был на это запрос в эпоху, когда появились Стругацкие. И как кому-то (теперь уже в целом ясно, кому) нужно было, чтобы этот запрос был удовлетворен провокационным, подрывным образом. И чтобы такой подрыв, такая провокация осуществлялись исподтишка, способствуя перерождению советско-коммунистических настроений, доминировавших в технократической молодежной среде той эпохи. Стругацкие блестяще справились с этой задачей. Не будем даже гадать, была ли она им изначально поставлена, или так случилось само собой и по ходу дела.
«Случившееся» случилось постепенно. Как с пресловутой лягушкой, которую, главное, не бросать в кипяток — мигом выскочит. А в медленно нагреваемой воде сварится, даже и не заметив, что с ней нечто незапланированное происходит.
Первые произведения враз ставших невероятно популярными авторов были полны коммунистического оптимизма. Да иначе и быть не могло. Ни по внешним причинам — от цензуры Главлита до самоцензуры авторов, которых без этого оптимизма читатель просто «не понял» бы (о чем я уже выше сказала) — ни, скорее всего, по причинам внутренним. Будучи детьми своей эпохи и достаточно молодыми (в момент выхода первой повести, в 1958 г. — 33 и 25 лет), братья могли верить в светлое будущее, а потом — быстрее и легче своих читателей уйти от прежней веры, туда, где находились уже их старшие диссидентствующие коллеги по писательскому цеху. Присоединиться к советской гуманитарной элите с ее, увы, почти тотально антисоветскими взглядами. И уйдя, постепенно уводить за собой доверившихся им читателей. В подавляющем своем большинстве людей достаточно наивных и не готовых к одноразовому принятию больших доз махровой антисоветчины. Другое дело, если дозы поначалу почти гомеопатические. Да и антисоветчина не махровая, а этакая шелковая, с интеллектуальными изысками, умело вкрапляемая в такой обаятельный, остроумный, такой узнаваемо интеллигентский — для умненького паренька из провинции — текст. Повторяю, тут многое было «заглочено» читателями-интеллектуалами по причинам комплиментарного и возвышающего отношения к их сословию. Кому ж не понравится видеть себя д’Артаньяном!
«Коммунистичность» Стругацких весьма быстро стала коммунистичностью именно в кавычках, что при внимательном чтении видно уже по произведениям середины 60-х. Уже там откровенно проскакивают гностические установки. И особая каста интеллектуалов-вырожденцев: в «Хищных вещах века» (1964 г.) — «интели», в «Гадких лебедях» (1967 г.) — «мокрецы». И особое право «прогрессоров» вмешиваться в ход чужой истории — это, начиная с «Трудно быть богом» (1964г.), идет красной линией. И выведение на сцену в повести «За миллиард лет до конца света» гротескно-персонифицированного Гомеостатического Мироздания — по сути, той же Вселенной гностиков. «За миллиард лет» написано несколько позже, в 1973 г., но зато уж, что называется, языком плаката. Совсем прямолинейными гностическая подоплека и «черный пафос» стали в последних, вышедших в 1988 г. произведениях: «Граде обреченном» (написан, кстати, в 1977-м) и «Отягощенных злом». Там их и слепой увидит.
Удивительно, что при всей увлеченности огромного слоя читающей публики Стругацкими, практически никто не обсуждал эту их гностическую установку. Хотя, казалось бы, только ее и стоило обсуждать!
Наверное, не замечали или не придавали значения — что может быть связано с гуманитарным невежеством технической интеллигенции, основного читателя братьев. А возможно, кто-то и понимал, о чем идет речь, куда уводят советского читателя, но… понимающие об этом не писали — то ли не желая себе неприятностей от фанатов, то ли просто не имея интереса к писанию. Факт, что публично обратили внимание на гностическое содержание творчества Стругацких только Сергей Кургинян, ставивший в своем театре в начале 90-х «Обитаемый остров», и малоизвестный у нас израильский культуролог Майя Каганская.
Сейчас появилась подробная работа с разбором основного тренда и гностического подтекста произведений, а также ряда высказываний Аркадия и Бориса Стругацких. Я уже упоминала эту статью — «Атака «Белого Ферзя» О. Санникова — и еще раз советую всем, интересующимся темой, ознакомиться с ней на сайте «Сути времени» (http://eot.su/node/15515). Тем более что моя статья — и по теме, и по газетному формату — не позволяет приводить достаточное цитирование, вне которого утверждение о гностическом содержании взглядов ведущих советских фантастов может показаться надуманным. Но вот одна из цитат-самораскрытий, приводимых Санниковым:
«Пятнадцать лет назад каждому (мыслящему) индивидууму сделалось очевидно, что никакого светлого будущего — по крайней мере в сколько-нибудь обозримые сроки — не предвидится. Весь мир сидит в гниющей зловонной яме. Ничего человечеству не светит — ни у них, ни у нас. Единственная существующая теория перехода к Обществу Справедливости оказалась никуда не годной, а никакой другой теории на социологических горизонтах не усматривается. Бог в Москве умер, а там, «у них», его никогда и не было…». (Аркадий и Борис Стругацкие. «Куда ж нам плыть?». 1990 г.).
Итак, разочарование настигло Стругацких как мыслящих индивидуумов в 1975 году. С тех пор они ничего хорошего от будущего не ждали. Но — продолжали писать. Вливали яды, выработанные «мыслящей группой», в широкие слои читающей публики. Что конкретно транслировалось в эти «ширнармассы», как глумливо именовали большинство уже тогда в «передовом» слое?
Высокомерие интеллектуалов — прежде всего. Они — особая каста. Признак, по которому выделяются данные «особые особи», — это повышенный интеллект. Ставить равенство между духом и интеллектом… Н-да… так ли это гностично, на самом деле? Но не будем торопиться с выводами. Может быть, у Аркадия Натановича и Бориса Натановича речь пусть не о «полировке духа», так хоть о тренировке ума? В конце концов, интеллект штука хорошая, не так ли? Нужная в усложняющемся мире. И пусть его будет больше! Это ж вам не потребительская прорва, это ин-тел-лект!
Однако что-то есть странное в том, как описывают Стругацкие своих рафинированных интеллектуалов будущего. Речь не просто о возникающей особой «интеллектуальной расе», но и о странной физиологичности интеллекта всех этих «выродков» и «мокрецов». «Мокрецы» информацией питаются и… погибают в отсутствие чтения. «Они не давали ему читать, и он умер от голода»… Какая изысканная картина неординарности, какое самолюбование интеллигентов! Читатель, тебя в этом месте «Гадких лебедей» не пробила слеза умиления и восторга? Ты сдержался? Но ты хоть стал преклоняться перед высшей расой еще более? Нет?.. А… ты вместо этого задумался, что значит питаться информацией? Пожирать ее?
Так это тогда, в 1967 году, в советские времена флер «особости», лежавший неким таинственным отблеском на много читающей интеллигенции, мог кого-то восхитить, а сейчас... Сейчас всем воочию явлен человек, как раз таки пожирающий «инфу». Центнерами и тоннами (простите, мега- и гигабайтми). Ты… ты ведь догадываешься, кто это? Правильно, прошло несколько десятилетий, и мы увидели метафору воплощенной! Эта сугубая неординарность, этот «мокрец» — оказался всего-навсего… ординарнейшим обитателем интернета. Сидит себе на интернет-игле и именно что поглощает информацию. При этом, увы, совершенно не рвется (да и не способен уже) воспользоваться полученной информацией для интеллектуального роста. Он, как и все, снедаем потребительским зудом, только в данном случае предметом потребления оказывается информация. Ее количество перешибает в потребителе стремление к изменению своего — хотя бы своего! — качества. Именно потребление, поедание в чистом виде... Надо же, какое предвидение было у Стругацких! И какая злая ирония!
Вместо эпитафии.
«Между прочим, с представлениями самих авторов относительно мира «хищных вещей», ими же созданного, произошла любопытная метаморфоза. Изначально авторы были уверены, что написали антиутопию, изобразили мир, в котором каждому уважающему себя человеку тошно и стыдно жить. Но как-то, добрый десяток лет спустя, один мудрый читатель задал мне совершенно неожиданный вопрос: «А чем, собственно, так уж плох этот ваш мир? Ведь, на самом деле, он существует по принципу «каждому — свое», а это далеко не самый плохой из принципов существования». И я впервые тогда глянул на мир «хищных вещей» глазами непредубежденного, неангажированного человека, далекого от очевидных, но не так уж чтобы общепринятых, хотя и вполне достойных, постулатов типа «человек создан для творчества», «человек это звучит гордо», «правильно мыслить — вот основной принцип морали» и так далее, в том же духе. И этими глазами я увидел мир, не лишенный, разумеется, своих недостатков, в чем-то — убогий, в чем-то — пакостный, в чем-то — даже непереносимо отвратный... Но при всем при том — содержащий в себе немало светлых уголков и оставляющий, между прочим, широчайший простор и для духовной жизни тоже. Ведь человек в этом мире — свободен. Хочешь — обжирайся и напивайся, хочешь — развлекай себя нейростимуляторами, хочешь — предавайся персональному мазохизму. Но с другой-то стороны: хочешь учиться — учись; хочешь читать — читай все что угодно и сколько угодно; хочешь самосовершенствоваться — пожалуйста; хочешь, в конце концов, чистить и улучшать свой мир, хочешь драться за достоинство человека — ради бога! — это отнюдь никем не запрещено, действуй, и дай тебе бог удачи!» — А. и Б. Стругацкие «Комментарии к пройденному».
