Русский героизм. Память
Завершая в этой статье историю Святослава — первого образцового русского героя, продолжим описывать характеристические черты, свойственные всему явлению русского героизма в целом.
Мы остановили описание жизни князя Святослава на самом тяжелом моменте его военной биографии — битве под болгарским городом-крепостью Доростолом. Наступавший всегда первым и навязывавший противнику свою тактику ведения боя, в сражении под Доростолом Святослав оказался фактически в безвыходном положении и вынужден был избрать оборонительный план действий.
Но это не означало, что войско отсиживалось за крепостными стенами. Оборона Святослава была активной, даже суперактивной. 45-тысячное войско византийцев, окружившее Доростол, никак не могло приступить к планомерной осаде, потому что вдвое меньшие по численности русско-болгарские войска постоянно атаковали. Противники чаще встречались лицом к лицу в открытом бою, чем на стенах крепости.
За два месяца осады произошло множество больших и малых сражений. Например, 26 апреля 971 года был момент, когда император Иоанн Цимисхий решил просто сжечь всех находившихся в крепости «греческим огнем», подтянув поближе метательные машины. Однако Святослав ему этого не позволил сделать.
Он вывел свое войско за стены крепости, навязал бой и после жестокой сечи оставил поле битвы за собой. За оставшуюся ночь и половину следующего дня победившие русские вырыли глубокий ров вокруг крепости, чтобы метательные машины греков не могли добросить огненные бомбы до стен.
Следующий бой был вызван необходимостью добыть пропитание — за два месяца обороны еды в крепости не осталось. Отряд из 2 тысяч воинов грозовой ночью вышел из крепости, неся свои ладьи на руках, отплыл за пределы неприятельского лагеря и в окрестностях города раздобыл нужное пропитание. А на обратном пути, чтобы византийцы не расслаблялись, русские разгромили крупный воинский отряд и напали на «артиллерийскую часть» — те самые метательные машины, которые теперь не могли перебраться через ров. Машины были разрушены, прислуга перебита, убит и начальник отряда Иоанн Куркуас.
Решительный бой наступил 22 июля. Святослав и его товарищи были готовы победить или умереть. Выведя войско, князь велел запереть ворота крепости — дабы даже мыслей о спасении бегством не возникло. На стенах Доростола за исходом сражения следили лишь раненые воины. Византийская армия также вышла навстречу русско-болгарскому войску.
Византийцы построили свои боевые порядки традиционно — в центре фаланги тяжеловооруженные воины, на флангах — конница, позади фаланги — лучники и пращники, ведущие обстрел противника.
Святослав построил войско «стеной» — мощной шеренгой глубиной до 20 рядов, в которую встали все оставшиеся в строю воины, кроме резерва, защищавшего тыл. Такое построение действительно оказывалось подвижной «стеной» — выставив копья и сомкнув длинные щиты, дружина могла нанести чрезвычайно сильный удар при атаке и в то же время обладала огромной сопротивляемостью в обороне.
Обычно фланги «стены» прикрывала конница, сейчас же ее не было вовсе. А русские лучники находились в интервалах между шеренгами, то есть шли в бой вместе со всеми. Русские тяжелые стрелы, которые могли пробивать броню доспехов и щитов, должны были одновременно уберечь фланги от атак византийской конницы и не допустить охвата.
Византийские лучники, находившиеся позади фаланги, могли поражать противника лишь до момента столкновения двух армий — после этого обстрел прекращался из боязни попасть в своих. Поэтому русская «стена» сразу же пошла на сближение, а затем перешла на бег для увеличения силы удара. «Они сильно напали на римлян, — пишет Лев Диакон, — кололи их копьями, поражали коней стрелами и всадников сбивали на землю».
К полудню византийцы дрогнули и стали отступать, и лишь благодаря тому, что император ввел в бой «бессмертных» — 2 тысячи воинов-ветеранов из личной охраны, византийское войско не ударилось в бегство.
Оба войска отошли для кратковременного отдыха. Император, отличный боец, решил лично вызвать Святослава на поединок («дабы не губить без пользы воинов в битве») и тем самым решить исход сражения. Такие поединки двух предводителей были приняты в то время, да и в последующие эпохи обычай этот долго сохранялся.
Казалось бы, Святослав должен был согласиться на предложение Иоанна Цимисхия — ведь воин он был, по описаниям современников, отменный, да и привлекательно было одним боем решить судьбу всей кампании. Будь Святослав и вправду «рыцарем», как назвал его Карамзин, он не упустил бы возможности вступить в «поединок чести».
Но Святослав не был рыцарем в стиле западноевропейских легенд, т. е. зацикленным на узко понимаемой «чести» воином-романтиком, для которого превыше всего личная победа. Он был полководцем и политиком. Поэтому он с насмешкой ответил императору, что сам лучше знает, что ему полезно, а что нет. «А если императору жизнь наскучила, есть несчетное множество путей, ведущих к смерти, да изберет из них, какой ему угоден». Иначе говоря, хочешь умереть — иди да повесься, а глупости свои мне не предлагай.
Вскоре сражение началось снова. Святослав рубился в первых рядах. Византийцы решили применить хитрость — разделили войско на две части, и большой конный отряд под командованием полководца Варды Склира атаковал тыл русских. Но предусмотрительно оставленный резерв, стойко сражаясь, не позволил атаковать «стену» с тыла.
А дальше произошло то, что любят придумывать сочинители романов, но в жизни случается крайне редко. Русские и болгары, собравшись с силами, нанесли страшный удар, который должен был окончательно переломить ситуацию. И тут вдруг началась буря с дождем и песком, причем она била русским в лицо. Оставалось единственное — пробиться снова в крепость. Закинув щиты за спину, воины Святослава в последней озверелой сече прорубились сквозь греческое войско и прошли в ворота.
На этом война была окончена. На следующий день понимавший, что русских не сломить, и желавший сберечь от безумных тавро-скифов (как называли русских греки) свою армию император предложил Святославу переговоры. Тот принял предложение. В итоге был подписан договор, согласно которому Русь обязалась вернуть Болгарию Византии и более не нападать на нее. В ответ русские купцы получали все права в Византии, а торговые связи двух стран возобновлялись. Войско Святослава император обязался беспрепятственно пропустить домой и выдать в дорогу каждому воину по две меры хлеба.
Позже в своей «Истории», почти наполовину посвященной войне Византии и Руси, Лев Диакон напишет об этой «победе», как об одержанной «сверх всякого чаяния». Оставим слово «победа» на совести византийского писателя и историка. Политический выигрыш, конечно, оказался за Византией, но вот русское войско ушло непобежденным.
Да, Святослав отступил, но отступил с твердым намерением возобновить войну. Летописец передает его слова: «Пойду в Русь и приведу боле дружины».
Греки понимали, что русский князь не смирится с потерей Болгарии, что такой противник, как Святослав, будет вечной угрозой империи. И тогда в дело вступило политическое коварство, в котором византийцы были большие мастера. Поскольку другого пути на Русь кроме как через Днепр не было, они подкупили разбойничьи банды печенегов — чтобы они напали на возвращавшиеся русские дружины.
Старый воевода и дядька Святослава Свенельд советовал князю идти в обход, степями, но Святослав отказался. Князь согласился отпустить большую часть войска со Свенельдом, но сам не пожелал бросить раненых воинов и направился в Киев напрямую, через днепровские пороги. Перезимовав, весной следующего, 972 года князь с ранеными дружинниками наткнулся на печенежскую засаду. Перенесшие голодную зиму воины попытались с боем прорваться через пороги, но силы были неравны. В схватке со степняками Святослав погиб. Есть легенда, что печенежский хан Куря повелел сделать из его черепа чашу для вина, ибо кочевник полагал, что так он воспримет дух великого воина вместе с его силой и мужеством.
Итак, кем же был Святослав? Что в нем было такого, что позволяет нам назвать его героем? Какие типологические черты героя мы можем выделить в этом воине с оселедцем на бритой голове, жившем более чем за тысячу лет до нас?
Исторических сведений о Святославе немного, но они есть. Кроме русской «Повести временных лет» и «Истории» Льва Диакона о Святославе писали арабский географ Ибн-Хаукаль, безымянный крымский топарх (князь) X века, лично встречавшийся со Святославом, еще ряд восточных источников. Остались договоры, заключенные с Византией и Болгарией, остались свидетельства о разгроме Хазарии, наконец, остались предания, так сказать, дружинный воинский фольклор.
Но дело даже не в источниках, ибо после Святослава осталась огромная держава. Это ли не историческое свидетельство? Ряд ученых считает Киевскую Русь его времени вполне соответствующей по масштабу западноевропейской «империи Карла Великого» и называет «империей Рюриковичей». И в самом деле, это ведь была огромная территория, на которой впоследствии образовалось несколько самостоятельных государств.
Именно с появлением Святослава процесс складывания единого Русского государства принял такую скорость и мощь, а разрозненные племена до такой степени почувствовали, что они все вместе — русские, что только благодаря этому первоначальному импульсу сумели перевалить через три столетия последующей феодальной раздробленности и ордынского ига и вновь вернуться к собиранию русской земли.
Военный гений Святослава дал не только силу и могущество Русской земле, но и вывел ее на широкую дорогу мировой истории. Соседи признали Русь могучим государством.
Академик Б. А. Рыбаков пишет: «Походы Святослава 965–968 годов представляют собой как бы единый сабельный удар, прочертивший на карте Европы широкий полукруг от Среднего Поволжья до Каспия и далее по Северному Кавказу и Причерноморью до балканских земель Византии. Побеждена была Волжская Болгария, полностью разгромлена Хазария, ослаблена и запугана Византия, бросившая все свои силы на борьбу с могучим и стремительным полководцем. Замки, запиравшие торговые пути русов, были сбиты. Русь получила возможность вести широкую торговлю с Востоком. В двух концах Русского (Черного) моря возникли военно-торговые форпосты — Тмутаракань на востоке, у Керченского пролива и Преславец на западе, близ устья Дуная. Святослав стремился приблизить свою столицу к жизненно важным центрам X века и придвинул ее вплотную к границе одного из крупнейших государств тогдашнего мира — Византии. Во всех этих действиях мы видим руку полководца и государственного деятеля, заинтересованного в возвышении Руси и упрочении ее международного положения. Серия походов Святослава была мудро задумана и блестяще осуществлена».
Как он это делал? Ведь Святослав в гораздо меньшей степени политик (хотя он силен и как политический деятель), чем воин.
Видимо, как воин и делал. Создав новые (или очистив старые) воинские архетипы и придав им неукоснительный характер.
Это от него пошло, что «русские не сдаются». Перед битвой при Доростоле он сказал своим измученным сотоварищам, предлагавшим либо пойти на мирные переговоры (т. е. на почетную капитуляцию), либо тайком уплыть на ладьях на родину: «У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями, или, совершив знаменитые подвиги, умереть со славою».
«Но ведь это странно, нерационально, неэффективно, наконец! — воскликнул бы любой европейский военачальник. — Ведь лучше сберечь своих солдат, а потом, через какое-то время вновь сразиться в более выгодных обстоятельствах!»
Но Святослав и такой подход к сражению — абсолютно не совместимы. Либо победа, либо смерть! И ничего другого!
Другое, что осталось от него в русской воинской архетипической программе, — «русские ничего не боятся». Он не боялся сам и своих дружинников к этому приучил. Он потому и пошел домой через днепровские пороги, а не в обход, что русские ничего не боятся. Принцип такой, который превыше всего, даже жизни.
Таким Святослав и остался на века — непобедимым, неудержимым, презирающим смерть.
Интересный факт — накануне русско-турецкой войны 1877–1878 годов болгарские эмигранты, жившие в России, обратились с письмом о помощи к русскому правительству. В письме было сказано, что болгарский народ помнит, как в стародавние времена русский князь Святослав избавлял Болгарию от византийцев.
Не это ли самое главное, что должно остаться от героя — память, пережившая тысячу лет?
