Субкультура покаяния
В мае и июне этого года развернулся занятный скандал вокруг музея истории политических репрессий «Пермь-36». С конца 2012 года и по сей день музею обещают крупные денежные поступления из бюджета в рамках федеральной программы «Об увековечении жертв политических репрессий». Правда, затея с выделением столь крупной суммы неподконтрольной государству конторе (АНО «Мемориальный музей истории политических репрессий «Пермь-36») была уж слишком сомнительной. Вследствие чего решено было дополнительно сформировать на базе музея автономную бюджетную организацию. Однако с того момента, как с поста директора нового бюджетного учреждения была уволена Т. Курсина (по совместительству — исполнительный директор АНО «Пермь-36»), в среде правозащитников, либеральных журналистов и политиков началась нешуточная истерика.
Масла в огонь подлили и репортажи НТВ о специфической пропагандистской деятельности АНО «Пермь-36». После этого представители либеральной общественности как местного розлива (которой в Перми богато), так и федерального масштаба (даже Н. Сванидзе о себе напомнил) повели массированную контратаку в либеральных СМИ. «Единственный в стране музей политических репрессий закрывают!», «Снова 37-й год!», «Музей политических репрессий стал жертвой политических репрессий!» и так далее, — подобными лозунгами, как по команде, запестрели многие информационные ресурсы.
Вся эта кампания вызывает откровенное недоумение: ведь «Пермь-36» не закрывают, а просто передают в руки государства. Соответственно, у музея и статус повышается, и бюджетное финансирование увеличивается. И — более того — новое руководство учреждения сможет исправить те крупные недостатки, на которые вот уже не первый год обращают внимание местные общественники. В числе замечаний к музею — манипуляции в подаче материала и даже фальсификации истории, а также сокрытие от широкой публики факта содержания в бывшей колонии ИТК-36 бандеровцев, карателей и пособников фашистов, при чрезмерном выпячивании якобы нечеловеческих страданий политзаключенных. Что, заметим, никак не соответствует исторической правде: Пермь 60–70-х — это совсем не Колыма 30–40-х. Однако истошность поднятого «в защиту музея» воя наглядно демонстрирует тот простой факт, что важен как раз-таки не сам музей, а тот его образ, который старательно создавался бессменным директором «Перми-36» В. Шмыровом и его командой.
Сложившееся в постсоветской России представление о политических репрессиях имеет специфическую природу, обусловленную как национальными особенностями нашего правозащитного движения, так и историей его развития. Носители и сторонники идеи о тотальном покаянии за политические репрессии как «первоочередной задаче постсоветской власти» сегодня составляют не более 5–7 процентов населения. Однако зачастую именно они диктуют социальную и идеологическую повестку дня, поскольку, во-первых, владеют пером, а, во-вторых, имеют материальные ресурсы и достаточную степень влияния на органы власти и СМИ.
В девяностые годы был сконструирован целый «миф о репрессиях». Речь, разумеется, не о том, будто в СССР не было политических репрессий. К сожалению, были. И недостаточно справедливые, и достаточно многочисленные. Это тяжелые, трагические страницы нашей истории, оспаривать существование которых столь же бессмысленно, сколь деструктивно. Говоря о «мифе», я подразумеваю прежде всего создание ужасающей картины, преднамеренно и конкретно стирающей различия между репрессиями со стороны советской власти и преступлениями нацистов.
Это и мухлеж с числом жертв репрессий. Неужели мало 2,5 миллионов узников ГУЛАГа или, например, 700 тысяч расстрелянных в 37–38 гг.? Это и настойчивые попытки объявить всех жертв политических репрессий невиновными. Порою доходит до абсурда. Так, Р. Латыпов, председатель Пермского отделения общества «Мемориал», в своей статье в сборнике «ГУЛАГ в нашей памяти» называет «совершенно невиновными» узников каторжного лагеря, в то время как на каторгу в СССР отправляли только фашистов и их пособников из местного населения.
Это и чрезмерное раздувание именно темы репрессий при полном игнорировании позитивных достижений Советского Союза; бесконечные попытки заместить коллективную память о прошлом — памятью об одних только «жертвах режима». Это и, наконец, сначала неявное, а потом и явное уравнивание двух полярных идеологий, двух режимов: коммунизма и фашизма.
Не секрет, что Международное «историко-просветительское» общество «Мемориал», выступающее главным рупором русского покаяния за «грех политических репрессий» и, по совместительству, учредителем печально известного музея «Пермь-36», активно сотрудничает с немецкими и восточно-европейскими организациями по изучению новейшей истории. Последнее, как правило, подразумевает осмысление преступлений нацизма, геноцида в странах Европы, а также изучение и увековечение жертв «тоталитарных режимов». Здесь можно перечислить фонд «Память, ответственность, будущее», волонтерскую организацию «Акция искупления — служба делу мира», Центр исследования геноцида и резистенции жителей Литвы (Вильнюс), Центр изучения истории Восточной Европы при Бременском университете в Германии и др. Иными словами, в восприятии так называемой мировой общественности смычка «коммунизм — фашизм» является достаточно тесной. «Это наш «Аушвиц», — говорят про музей «Пермь-36» его апологеты в кругу своих единомышленников, в то время как директор музея настоящего «Аушвица» восхищенно заявляет, что «ничего подобного [музею «Пермь-36» — Прим. авт.] в Европе нет». И наше информационно активное околовластное меньшинство рьяно всему этому аплодирует.
И дело здесь не столько в том, что российская элита давно уже обзавелась материальными ценностями и видом на жительство за рубежом. И не в том, что нынешняя «интеллигенция» получает непосредственную материальную выгоду от сотрудничества с иностранными партнерами. И не в том даже, что ждет одобрения и симпатий «мировой общественности». Всё это, безусловно, имеет большое, но не решающее, значение.
Решающее значение имеет отношение интеллигенции ко всему тому населению, которое она по тем или иным основаниям считает не входящим в свой круг. При этом основания могут быть самыми разными. Человек, не входящий в этот круг, может быть вполне образованным и даже очень образованным, имеющим заслуги перед наукой, и даже признаваемым международным сообществом, этим, казалось бы, главным мерилом. Но когда речь начинает идти о входящих и не входящих «в наш круг», то и это мерило отбрасывается. В данной статье нет возможности обсуждать, что такое этот «наш круг». Важно, что он есть. И что он сам определяет, кто в него входит и почему. А также важно то, как «круг» относится ко всем «не входящим». Притом, что «не входящие» — это большинство населения. Нет нужды проводить сложные исследования, чтобы понять — «круг» относится к «не входящим» сугубо тоталитарно. То есть, осуждая на словах тоталитаризм, «круг» на деле его насаждает самым бессовестным образом.
По странному стечению обстоятельств в России «круг», он же элитное меньшинство, в существенной степени формируют потомки тех, кто некогда и творил репрессии, и сам попадал под их колесо. Родовым инвариантным кодом этих — отвергших советскую веру собственных предков и осудивших их деяния — потомков является готовность узкой группы интеллигенции единолично брать на себя функцию «перевоспитания» масс, но уже не ради преодоления приниженного состояния, а вне всякой заинтересованности судьбой оных. Редкие сторонники покаяния способны увидеть в этом явлении всё тот же тоталитаризм в издевательской упаковке «борьбы за права личности» и призвать коллег умерить аппетиты. И даже, когда в качестве такой «белой вороны» выступает, например, С. С. Аверинцев, крупный русский и советский (с антисоветскими взглядами) филолог и культуролог, то «круг» этого вежливо не замечает. Между тем, в своей статье «Тоталитаризм: ложный ответ на реальные вопросы» он предупреждал: «Программа преодоления прошлого предстает (совершенно необходимым и естественным образом) как программа перевоспитания масс <...>. Но это сейчас же ставит ее в опасную близость с тем самым тоталитаризмом <...> Сегодняшний либерализм слишком мало либерален, слишком нечуток ко всему, что не укладывается в медиально сообщаемые лозунги».
Постсоветская интеллигенция становится отрицанием самой себя. Свойственное некогда интеллигенции правдоискательство оборачивается бесконечной ложью и бесстыдной пропагандой. Воспевание свободы слова выливается в готовность заткнуть или перекричать любого, кто выскажет альтернативную точку зрения. Желание интеллектуальной востребованности народом переходит в неприкрытую народофобию. Безграничное восхищение европейскими ценностями приводит к полному их попранию. Изначально благородное желание уделить внимание индивидуальным страданиям оборачивается равнодушием к бедам тысяч и даже миллионов людей. И «совесть нации» попросту превращается в «пятую колонну». Апофеозом подобного перерождения элит стали события на Украине. В этом свете совершенно не вызывает удивления тот факт, что Болотная площадь практически в полном составе встала на сторону Майдана и новых киевских властей.
Не потому ли, как стало известно на прошлой неделе, нынешняя власть на волне возникшего недавно патриотического подъема решила приостановить разворачивание программы «Об увековечении жертв политических репрессий»? Не случайно в Минкульте внезапно (через 17 лет после основания музея «Пермь-36»!) вспомнили про специфический контингент бывшей колонии ИТК-36, ставшей впоследствии музеем «Пермь-36». Про ту издевательскую коллизию, в соответствии с которой увековечение жертв политических репрессий оборачивалось неявным почитанием карателей и пособников фашистов. Кто знает, может быть, российская власть осмелилась-таки разглядеть политическую, экономическую и духовную угрозу бесконтрольного покаяния, о которой ее уже не первый год предупреждает патриотическая общественность? Или стоит это воспринимать как брошенную просоветски настроенным державникам кость, предназначенную для смягчения гнева, вызванного невнятной политикой России в отношении Новороссии?
