Судьба гуманизма в XXI столетии

Свен Гедин находился в тесных дружеских отношениях с теми ключевыми фигурами Второго рейха (он же — Германия Вильгельма II), которые впоследствии помогли Гитлеру прийти к власти. К числу таких фигур относится Эрих Людендорф (1865–1937), автор концепции тотальной войны, начальник штаба у Гинденбурга (1847–1934), который командовал немецкой армией сначала на Восточном фронте, а потом и на всех фронтах. Будучи Рейхспрезидентом Германии с 1925 по 1934 год, Гинденбург очевидным образом обеспечил приход Гитлера к власти.

Людендорф сделал для Гитлера не меньше, чем Гинденбург. Он принимал участие в Пивном путче Гитлера, вдохновлял фюрера и его соратников на наступательные политические действия, убеждал своего шефа Гинденбурга помочь Гитлеру в осуществлении его людоедской «миссии». Отказ Людендорфа от явной политической роли произошел в 1928 году и никоим образом не означал отказа данного лица от теневой политической и даже оккультно-политической деятельности. Вся эта сложная композиция из теневых и публичных шагов, осуществляемых элитой Второго рейха во имя пришествия Рейха третьего, так или иначе регулировалась из некоего штаба, каковым было и общество «Туле», и оккультный круг элитных почитателей Черного солнца, ставший чревом, способным породить и Черный орден СС, и другие, наследующие этому ордену, неонацистские оккультные начинания.

Некая нить тем самым не прерывается. И мы с трудом можем определить ее длину. Как минимум, речь идет о многих столетиях. Гедин был в числе тех, кто ткал эту нить. Ее ткали и его ближайшие друзья — этот самый Людендорф, его высокопоставленные подчиненные. Тот же генерал-полковник Ханс фон Сект (1866–1936), командовавший в годы Первой мировой войны сухопутными войсками рейхсвера, теневой руководитель рейхсвера в годы Веймарской республики, военный советник Чан Кайши, ближайший друг Гедина, построивший отношения Гедина с Чан Кайши.

Да, у Секта были непростые отношения с Гитлером, поскольку он отдавал приказ о подавлении гитлеровского Пивного путча. Но это не помешало Секту, как и Людендорфу, взращивать и опекать то чрево, которое выносило нацистского гада, и, сохранившись после смерти этого конкретного гада, стало вынашивать гадов очень похожих на уничтоженного, да еще ссылающихся на то, что с Гитлером, мол, были отношения не ахти.

Где Людендорф и Сект — там и Рюдигер фон дер Гольц (1865–1946), командир так называемой Остзейской дивизии в годы Первой мировой войны. Да, фон дер Гольц занимал с 1934 года не самую влиятельную должность руководителя ветеранской организации «Имперский союз немецких офицеров». Он не принадлежал тем самым к элите Третьего рейха. Но как много он сделал для того, чтобы Третий рейх возник! И как сильно он был вписан в теневые структуры, сформировавшие Третий рейх, структуры, имевшие и оккультный, и параполитический характер! Все эти «Балтикумы», все эти тайные офицерские союзы, так или иначе примыкавшие к обществу «Туле» — что они такое без фон дер Гольца и его Остзейской дивизии?

А где Сект и фон дер Гольц — там и знаменитый Карл Маннергейм (1867–1951). Этот барон, генерал-лейтенант русской армии, маршал Финляндии, президент Финляндии был ближайшим другом Свена Гедина и не только крупнейшим политическим игроком, но и серьезным параполитическим игроком.

Что сплетало все эти связи Гедина в единую сеть?

Слава путешественника, обладавшая определенным магнетизмом? Но такая слава была у многих. В том числе и у таких соплеменников Гедина, как уже упоминавшийся Нильс Норденшельд (1869–1928), а также Фритьоф Нансен (1861–1930), Руаль Амундсен (1872–1928). Кто-нибудь из этих путешественников обладал такой сетью связей, которая обнаруживается при рассмотрении всего, что связано с Гедином? Конечно же, нет. Все они были не менее знамениты, чем Гедин. У всех у них были толпы поклонников, в том числе и элитных. Но ничего похожего на гединские сплетения коммуникаций в их случае не обнаруживается. Жили себе и жили, заслуженно наслаждались славой и влиянием, занимались наукой, издавали материалы своих экспедиций, готовили новые экспедиции, читали лекции, получали премии. Гедин занимается всем тем же самым, но и не только.

Чем объясняется это «но и не только»? Только ли характером Гедина? Или всё же еще и чем-то другим? В какой мере мы можем считать, что это что-то другое имеет отношение к оккультному Тибету и его различным параполитическим производным?

Для начала присмотримся к связям Гедина.

Мы уже убедились, что Гедин встречался и с царем Николаем II, и с кайзером Вильгельмом II, и с японским императором, и... и... и...

Мы убедились также в том, что встречи эти были порождены не просто признанием заслуг Гедина, а еще и чем-то другим. Особо внимательно мы начали присматриваться к этому другому в случае царя Николая II. Но оставим пока ненадолго в стороне историю взаимодействия Гедина с Николаем II, интерес которого к Гедину был связан и с Доржиевым, и с теми, кто использовал Доржиева как посредника в отношениях с Тибетом, и с самим Тибетом в его оккультной части, и с разными — к Тибету не безразличными — оккультно-политическими структурами. Мы еще вернемся к этой истории. А пока хотя бы бегло досмотрим до конца кино под названием «связи Гедина».

То, что Свен Гедин встречался, причем неоднократно, с самим Адольфом Гитлером... То, что Гедин боготворил Гитлера... То, что для Гитлера, в свою очередь, Гедин был одним из величайших кумиров... То, что друзьями и собеседниками Гедина были все ведущие бонзы нацистского рейха — Геринг, Риббентроп, Функ и другие — является всего лишь иллюстрацией фундаментальности отношений между Свеном Гедином и элитой Третьего рейха. И может показаться, что я, акцентируя на этом читательское внимание, ломлюсь в открытую дверь.

«Подумаешь, — скажут некоторые, — всемирно известный путешественник, обуреваемый рыцарско-националистическими причудами... Эти причуды диктуют ему романтическое отношение к гитлеровской Германии, элита которой его обхаживает... Элита хочет, чтобы знаменитый путешественник воспевал новый немецкий порядок, и ее в этом можно понять... Стоит ли превращать все эти отчасти милые, а отчасти глуповато-мрачные частности в нечто фундаментальное?»

Может быть, этого и не стоило бы делать, если бы в череде впечатляющих встреч Гедина со всеми вышеперечисленными нацистскими людоедами, включая Гитлера, не было бы одной самой главной встречи — встречи с Генрихом Гиммлером.

Встреча состоялась 21 марта 1940 года. Гиммлер принимал Гедина в штаб-квартире гестапо. Беседа была длинной и содержательной. Гедин никогда никому не сообщал всех деталей этой беседы, ограничиваясь общими сведениями. Но и эти сведения впечатляют. Потому что Гиммлер сразу же взял быка за рога и стал обсуждать с Гедином недавно закончившуюся экспедицию в Южный Тибет, организованную людьми Гиммлера и нацеленную на получение различной (в том числе и оккультной) информации. Непосредственным руководителем экспедиции был уже обсужденный нами молодой офицер СС Эрнст Шефер. Куратором и вдохновителем данного начинания был сам Генрих Гиммлер. Для Шефера это была не первая экспедиция на Тибет.

В беседе с Гедином Гиммлер поделился информацией о добытых Шефером сведениях. Он сообщил Гедину о том, что Шефер был сотрудником «Аненербе», ССовского института «Наследие предков», который Гиммлер курировал с 1935 года.

После 1945 года Шефер стал на допросах отнекиваться и отрекомендовывать себя в качестве человека, чуждого идеалам Черного ордена СС и вовлеченного в эту организацию только по причине особого интереса Гиммлера к его, Шефера, не вполне нацистской персоне. На самом деле, как это следует из досье Шефера, он подал заявление о приеме в СС еще в 1933 году, сразу после прихода Гитлера к власти.

Шефер всячески поносил на допросах своих коллег по «Аненербе» и противопоставлял их оккультизму свой рационализм. Однако Шефер, отвергая на словах некоторые нацистские оккультные положения, не скрывал, что верит в Тибет как колыбель некоей синкретической наидревнейшей науки. А также в колыбель рода человеческого.

Для того, чтобы попасть в Тибет, контролируемый англичанами, Шеферу нужно было заручиться поддержкой определенных представителей британской элиты. В числе таких представителей были лорд Астор, полковник Бейли, адмирал Барри Домвил. Всё это были люди, более или менее прочно связанные с пресловутой миссией Гесса, которую мы обсудим чуть ниже.

Существует переписка между Гиммлером, который добивался поддержки данным кругом англичан своей тибетской затеи, и английским премьер-министром Чемберленом. В результате этой переписки Шефер получил разрешение проехать в Тибет через британскую миссию и развернул на Тибете бурную деятельность. Гиммлер следил за экспедицией Шефера даже с большей напряженностью, чем та, с которой царь Николай II следил за экспедицией Свена Гедина. Он посылал Шеферу и его коллегам приветственные письма. Он ликовал по поводу того, что Шеферу удалось проникнуть в те места, в которые англичане проникнуть не могли. А также по поводу того, что Шефер убедил одного из приближенных Далай-ламы вступить в личную переписку с Гитлером.

После возвращения Шефера в Германию Гиммлер в невероятной степени возвысил Шефера и одновременно засекретил все результаты его экспедиции.

Гедин умалчивает о том круге секретных вопросов, который они обсуждали с Гиммлером, размышляя о результатах экспедиции Шефера. Он занимается саморекламой, выставляя себя защитником евреев и поляков. Но кого может интересовать и впечатлять вся эта патетика в условиях, когда налицо прочнейшая связь между Гедином и Гиммлером, причем не связь вообще, а связь, базирующаяся на общем — и, безусловно, оккультном — интересе к Тибету.

Вечером того же дня Гедин, крайне впечатленный своей длинной беседой с Гиммлером, встречается с Гессом. Гедин очень скупо рассказывает об этой беседе. Но совершенно ясно, что и в ней затрагивается тибетская тема, которая очень грела душу учителя Гесса — Карла Хаусхофера. Именно Хаусхофер убедил Гесса сделать всё возможное для построения отношений между нацистской Германией и каким-то кругом английских высокопоставленных элитариев. Вполне возможно, что речь шла именно о том круге, который убедил премьер-министра Чемберлена помочь Гиммлеру в осуществлении тибетской экспедиции Шефера.

И вот тут мне представляется целесообразным, завершив беглый просмотр «кино о связях Гедина», вернуться к эпизоду под названием «связи Гедина с царем Николаем II».

Я уже сообщил читателю все необходимые сведения о Доржиеве. А также о том, что в 1896 году Доржиев получает от императора Николая II часы с монограммой в знак признательности за помощь агентам Петра Бадмаева, путешествующим в Лхасу. Эти достоверные исторические сведения позволяют утверждать, что интерес царя Николая II и его супруги Александры Федоровны к Гедину и его исследованиям Тибета был порожден не самими встречами с Доржиевым, а всем тем, что означала для царской семьи связка Доржиев — Бадмаев. Не помогал бы Доржиев Бадмаеву — не было бы прочных связей между Доржиевым и русской царской четой. Потому что по-настоящему ценным для русской царской семьи было бадмаевское слагаемое в так называемом «тибетском вопросе».

Для того чтобы убедиться в этом, надо внимательно рассмотреть личность Петра Бадмаева.

По одним сведениям, содержащимся в том числе и в современном Энциклопедическим словаре, этот человек родился в 1851 году. По другим сведениям, содержащимся в Энциклопедии Брокгауза и Эфрона, он родился в 1849 году. А в справке ЧК указано, что Бадмаев родился в 1810 году. В заявлении на имя председателя ЧК от 10 августа 1910 года Бадмаев пишет о себе: «Я, 109 лет старик, потому только, что имею большое имя, популярное в народе, — сижу в заключении без всякой вины и причины уже два месяца». Дочь Бадмаева, родившаяся в 1907 году, говорила, что на момент ее рождения отцу было 100 лет.

Данные общеизвестные сведения о Бадмаеве приводятся здесь для того, чтобы читатель сразу ощутил объем различных мистификаций, клубящихся вокруг фигуры Бадмаева. Нам придется очищать всё сказанное о Бадмаеве от этих мистификаций и внимательно всматриваться в то, что обнаруживается после подобного, «демистификационного», очищения.

Петром Бадмаев стал уже после того, как принял православную веру. До этого его звали Жамсаран. Кстати, до принятия православной веры он не был и Бадмаевым. Он был Жамсараном Батмы, внуком монгола Батмы, занимавшегося скотоводством в Агинской степи Забайкалья, сыном Засогола Батмы, продолжившим дело своего отца.

Нельзя сказать, что отец Жамсарана Засогол Батмы был особенно богат. Он был скотоводом средней руки. И имел в собственности до сотни кобылиц и столько же овец. Богачами во времена деда считались те, у кого были тысячные табуны.

Жамсаран был седьмым ребенком в семье. Семья кочевала по Агинской степи. И жила в соответствии с тогдашними кочевыми нормами.

У Жамсарана был старший брат Султим, которого ламы в шестилетнем возрасте отобрали для обучения тибетской медицине. Султим стал очень знаменит в качестве врача. Но отцу Султима Засоголу этого было мало. Он хотел, чтобы кто-нибудь из сыновей поехал в Иркутск и окончил русскую классическую гимназию. Такие амбиции Засогола были связаны, в частности, с тем, что семья Батмы вела свою родословную от самого Чингисхана.

Жамсаран утверждал, что у Чингисхана была любимая дочь Батма («батма» означает «лотос»). Что он потомок Батмы в одиннадцатом колене. И что в соответствии с этим он является прямым потомком Чингисхана по женской линии. Вне зависимости от правдивости данной истории необходимо признать, что амбиции отца Жамсарана привели самого Жамсарана в русскую классическую гимназию.

При этом отец Жамсарана советовался со своим старшим сыном Султимом, ставшим к тому моменту известным доктором, кого из детей послать в Иркутск. И Султим сказал, что надо послать Жамсарана в силу наличия у него особых амбиций.

Пока Жамсаран учился в Иркутске, его старший брат Султим творил чудеса ле´карства. В частности, он подавил в Забайкалье эпидемию тифозной горячки, которая свирепствовала в начале 50-х годов XIX века. Это деяние Султима привлекло к нему внимание генерал-губернатора Восточной Сибири графа Муравьева-Апостола. Когда граф спросил Султима о том, какой должна быть награда ему как тибетскому лекарю, Султим ответил, что просит наградить его статусом русского военного врача. То есть сделать офицером русской армии.

Офицерство и личное дворянство, из него вытекавшее, могло быть даровано только государем императором. Граф Муравьев-Апостол направил соответствующее послание на имя государя. Султим медленно, но верно делал карьеру. В 1853 году его сделали членом-сотрудником Сибирского отделения Русского императорского географического общества. Для этого благоволения губернатора было достаточно. В 1857 году Султима пригласили в Петербург, но всего лишь в качестве лекарского помощника.

В 1860 году Султиму были поручены некие трудно решаемые задачи лекарского характера, при этом он был предупрежден о том, что если их не выполнит, то не сможет лечить людей даже в Бурятии. Султим эти задачи выполнил. И 16 января 1862 года Медицинский департамент военного министерства Российской империи сообщил, что по Высочайшему повелению, вышедшему за номером 496, Султим может носить военный мундир и пользоваться всеми правами, присвоенными русским военным врачам.

Еще в 1860 году Султим открывает в Петербурге аптеку тибетских лекарственных трав. И начинает заниматься тибетской врачевательной практикой. Он быстро завоевывает себе элитную клиентуру. И переходит в православную веру, приняв имя Александр. Поскольку отчество при крещении давали по царствующему императору, то он становится Александром Александровичем.

Что же касается интересующего нас Жамсарана, то он заканчивает иркутскую гимназию с золотой медалью. После чего родители по просьбе Султима отправляют Жамсарана в Петербург.

Точная дата прибытия Жамсарана в Петербург неизвестна, но в конце 60-х годов он уже живет у своего брата Султима и учится у него искусству врачебной науки. В это же время он принимает православие. Известно также, что крестным отцом Жамсарана, получившего крещение в храме Святого Пантелеймона Целителя, становится будущий император Александр III.

Жамсаран Батмы после крещения становится Петром Александровичем Бадмаевым. В 1871 году Петр Бадмаев поступает на Восточный факультет Петербургского университета и в Медицинскую академию. В 1875 году он заканчивает Восточный факультет Петербургского университета с отличием. Что же касается Медицинской академии, то он ее тоже закончил, причем блестяще, но диплом не принял, потому что это было сопряжено с принесением клятвы лечить больных только европейскими методами.

В 1873 году умирает старший брат Петра Бадмаева Александр Александрович, он же Султим. Петр остается один в Петербурге, являющимся для него чужим и чуждым, но весьма и весьма желанным.

Продолжая заниматься медициной, Петр Бадмаев решает расшифровать древнюю рукопись «Жуд-Ши». Это невозможно сделать без получения очень закрытых тибетских материалов. Петр ищет разные каналы для их получения. После университета Петр получает должность чиновника восьмого класса в Азиатском департаменте МИД. В 1887 году он женится на молодой девице-дворянке Надежде Васильевой. В конце 70-х годов Петр Бадмаев встречается со знаменитым отцом Иоанном Кронштадтским. Отца Иоанна Кронштадтского его современники считали не только царедворцем, но и великим врачевателем.

Считается, что Петр Бадмаев встретился с отцом Иоанном Кронштадтским уже после убийства царя Александра II. То есть тогда, когда воцарился крестный отец Петра Бадмаева Александр III. Иоанн Кронштадский интересовался Тибетом. Об этом интересе говорят и его контакты с семьей Рерихов. Как бы там ни было, отец Иоанн благословил Бадмаева и сказал ему, чтобы тот сейчас не ходил к своему крестному. Что крестный (то есть царь Александр III) призовет его позже.

Интерес Петра Бадмаева к переводу книги «Жуд-Ши» на русский язык был созвучен интересу к той же книге «Жуд-Ши», проявленному императором Александром II, очень интересовавшимся чудесами тибетской медицины. Была создана группа русских ученых-переводчиков, знавших тибетский язык. Но они не смогли решить задачу. Потому что текст «Жуд-Ши» был зашифрован. Задачу должен был решить Петр Бадмаев, ставший тем самым политическим разведчиком особого профиля.

Возможность Петра Александровича путешествовать по Тибету была обусловлена в том числе и его родословной. Считалось, что Бадмаев является потомком аж прадеда Чингисхана Добо Мергэна. Ну и, конечно же, потомком Батмы.

В качестве такового он был принят Далай-ламой. Далай-лама осудил его за измену вере предков, но внимательно выслушал всё то, что Бадмаев сообщил ему в качестве русского политического разведчика. В частности, Бадмаев сообщил, что он надеется на аудиенцию у Его Императорского Величества и может передать Его Величеству то, что скажет сейчас ему Его Святейшество Далай-лама.

Далай-лама сообщил Бадмаеву, что готов приехать в Петербург по личному приглашению царя. Он и приехал в Петербург по такому личному приглашению, беседовал с Александром III, крестным отцом Бадмаева. Александр III принял решение о приглашении Далай-ламы, прочитав записку Бадмаева, вернувшегося в Петербург. После прочтения записки он встретился с Бадмаевым и имел с ним продолжительную беседу.

Помимо политической миссии, Бадмаев осуществлял в Тибете и миссию иного характера. Говоря современным языком, он мониторил тибетских целителей и оккультистов и вербовал лучших из них для приезда в Петербург. Завязывая всё новые и новые связи, Бадмаев построил свою школу целительства, которая по определению не могла не быть сопряжена с тем, что мы называем тибетским оккультизмом.

Действуя как целитель и политический разведчик, Бадмаев стремительно продвигался по служебной лестнице. Видимо, за его записку о русской политике на азиатском востоке, адресованную царю Александру III, Бадмаев получил генеральский чин — чин действительного статского советника. Александр III наложил на записке Бадмаева резолюцию: «Все это так ново, необычно и фантастично, что с трудом верится в возможность успеха».

Влияние Бадмаева крепло и крепло. У него появлялись всё новые высокопоставленные друзья. Уже в царствование Николая II одним из таких друзей стал министр финансов Сергей Юльевич Витте. Дружеские отношения между Бадмаевым и Витте длились до 1905 года, когда Витте стал убеждать царя даровать стране Конституцию, а Бадмаев четко зафиксировал свои абсолютистские позиции.

Предложения Бадмаева, изложенные в записке Александру III, состояли в том, чтобы мирно присоединить к России Монголию, Тибет и Китай. Именно по этому поводу царь сказал: «ново», «фантастично» и так далее.

В письмах Бадмаева Николаю II содержатся предупреждения об опасности войны с Японией. Бадмаев не только пишет записки. Он создает в Чите торговый дом «Бадмаев и Ко», выпускает газету «Жизнь на восточной окраине». Газета выходит на русском и монгольском языке.

В 1893 году Бадмаев выходит в отставку в чине действительного статского советника и всё более углубляется в медицину. Эти его занятия поддерживает императорский двор. Оставляя службу в министерстве иностранных дел, Бадмаев принимает почетный, без жалования, пост члена приюта герцога Ольденбургского.

У основавшего этот приют принца Петра Георгиевича Ольденбургского (1812–1881) было восемь детей. Старшая из дочерей Александра стала супругой Великого князя Николая Николаевича Романова, находившегося в сложных отношениях с царем Николаем II и особенно с его супругой Александрой Федоровной и явно имевшего далекоидущие политические претензии, поддерживаемые частью российской элиты.

Но это — лишь крохотная, хотя и не бессмысленная, заметка на полях некоего сочинения на тему «политические игры Петра Бадмаева». Само же сочинение имеет очень специфический параполитический (или — оккультно-политический) привкус. Обсуждение которого позволит нам соединить тему тибетских игр, осуществляемых и определенной частью российской (существенно прогерманской) элиты царской империи, и теми немецкими кругами, которые тщательно выстраивали отношения со Свеном Гедином по той же тибетской линии.

(Продолжение следует.)