Судьба гуманизма в XXI столетии
Итак, давайте для начала рассмотрим достаточно позднюю информацию о потопе. Ту информацию, которая содержится в отрывках из аккадского Эпоса о Гильгамеше, датируемого 2-м тысячелетием до н. э.
Будучи более поздним, чем шумерский эпос (ранние песни о Гильгамеше появились в 3-м тысячелетии до н. э.), аккадский эпос считается более продвинутым в культурном и духовном плане. И именно этот эпос излагается в тех двенадцати шестиколонных клинописных табличках, которые представляют собой невесть какую по счету копию первоначального аккадского текста. Который сам является копией и развитием шумерского текста и так далее...
Вот что сообщает Гильгамешу о потопе шумеро-аккадский Ной, которого зовут Утнапишти.
Утнапишти ему вещает:
Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово
И тайну богов тебе расскажу я...
Посвящая Гильгамеша в эту тайну, Утнапишти, этот шумеро-аккадский Ной, говорит о совещании богов в некоем древнем городе Шуриппаке. Что это за город?
Шуриппак в переводе с шумерского означает «исцеляющее место». Это древний шумерский город. Он располагался на берегу Ефрата, южнее города Ниппур, центра культа верховного бога шумеров Энлиля. От древнего Шуриппака осталось городище. Оно расположено на территории современного Ирака, в провинции Аль-Кадисийа. Городище называется Тель Фара. Древний Шуриппак считался священным городом богини Нинлиль.
Нинлиль (в переводе с шумерского — «владычица воздуха») — это супруга бога Энлиля, владыки ветра. Энлиль — один из трех великих богов шумеро-аккадской мифологии. Он сын бога Ану (Неба) и богини Ки (Земли). В Эпосе о Гильгамеше Энлиль называется одним из инициаторов всемирного потопа. Считается, что Энлиль не только является одним из инициаторов этого самого потопа, но и божеством, достаточно регулярно действующим против человечества.
В древних шумеро-аккадских легендах говорится о том, что Энлиль изнасиловал свою будущую супругу Нинлиль (которую ее мать подговорила соблазнить великого бога Энлиля). За это нехорошее деяние Энлиль был, по общему решению богов, низвергнут в ад. Его супруга последовала за ним. И, руководствуясь указаниями своего мужа, зачала, вслед за зачатым на земле первенцем, еще троих детей. Оставив их в аду, Энлиль и Нинлиль вернулись в сообщество богов и заняли там почетное место.
При этом Нинлиль считается наиболее прочно связанной с демонами, которые в шумеро-аккадской мифологии враждебны и людям, и богам. С одной стороны, Нинлиль входит в сообщество богов, призванное противостоять демонам. С другой стороны, она вроде бы более прочно, чем другие боги, сплетена с этими самыми демонами... Впрочем, шумерскую демонологию надо обсуждать отдельно. Здесь же достаточно указать на то, что Шуриппак — это священная территория Нинлиль, и вкратце обсудить эту самую Нинлиль. Обсудив же, продолжить чтение того фрагмента Эпоса о Гильгамеше, в котором содержатся интересующие нас сведения о потопе.
Утнапишти, шумеро-аккадский Ной, являющийся прототипом Ноя библейского, сообщая Гильгамешу тайну богов, начинает с города Шуриппака:
Шуриппак, город, который ты знаешь,
Что лежит на бреге Евфрата, —
Этот город древен, близки к нему боги.
Богов великих потоп устроить склонило их сердце.
Совещались отец их Ану, Энлиль, герой, их советник,
Их гонец Нинурта, их мираб Эннуги.
Ану в шумеро-аккадской мифологии играет примерно ту же роль, какую Уран играет в мифологии древнегреческой. Это верховный бог Неба, возглавляющий сонм богов. Ану, Энлиль и Энки — самые могущественные и старейшие боги месопотамского пантеона. Титул Ану — «отец богов». Ану — муж богини Земли Ки. Ее другое имя — Нинхурсаг («Владычица лесистой горы»).
Ану и Ки породили Энлиля, бога воздуха, отделившего небо от земли. В отличие от древнегреческого Урана, Ану не претерпевает урона от своих сыновей. Но, будучи утомлен, а в чем-то и удручен активностью своих потомков, Ану по преимуществу бездействует, вмешиваясь только в самых крайних случаях.
Энлиля мы уже обсудили вкратце.
Нинурта — это сын Энлиля, своего рода аналог древнегреческого бога Ареса. Почему аналог? Потому что Нинурта — это бог счастливой войны, это бог-витязь, бог, ведущий за собой других богов, в случае, если разгорается какая-либо война с враждебными этим богам сущностями.
Эннуги, названный в тексте «мираб», — это прозвище бога подземного царства. Иногда так же называют бога подземных вод Нергала. «Мирабом» Эннуги называют потому, что он, владея подземными водами, является своего рода управляющим оросительными работами, то есть мирабом.
Итак, собрались эти боги в городе Шуриппаке для принятия решения о потопе. Приняли это коллективное решение — и на тебе, кто-то из богов вместо того, чтобы держать решение в тайне и довести замысленное до конца, взял и посодействовал человеку. Кто же это сделал?
В цитируемом мною тексте сказано следующее:
Светлоокий Эа с ними вместе клялся,
Но хижине их он слово поведал:
«Хижина, хижина! Стенка, стенка!
Слушай, хижина! Стенка, запомни!
Шуриппакиец, сын Убар-Туту,
Снеси жилище, построй корабль,
Покинь изобилье, заботься о жизни,
Богатство презри, спасай свою душу».
Таким образом, на совещании богов, кроме уже обсужденных нами последовательных сторонников уничтожения человечества с помощью потопа, был еще и бог Эа, который не стал открыто противостоять остальным членам высшей божественной семьи, в которую сам входил. Вместо этого Эа выдал секретное решение богов смертному, жителю Шуриппака, сыну Убар-Туту Утнапишти. Эа именно выдал Утнапишти это решение. Все ссылки на хижину и стенку не должны запутывать читателя. Потому что ссылки эти призваны в определенной форме выразить именно мысль о секретной, противоречащей принятому коллективному решению, роли бога Эа.
Но Эа не только выдал это решение шумеро-аккадскому Ною (он же — Утнапишти). Эа еще и посоветовал Утнапишти, что именно надо соорудить, дабы спастись от потопа. Причем советы бога Эа сугубо конкретные.
Тот, корабль, который ты построишь,
Очертаньем да будет четырехуголен,
Равны да будут ширина с длиною,
Как океан, покрой его кровлей!
Следуя совету Эа, Утнапишти действует как опытный кораблестроитель. Утнапишти подробно повествует о своих судостроительных подвигах Гильгамешу. Вот что он ему говорит:
Шесть в корабле положил я палуб,
На семь частей его разделивши ими,
Его дно разделил я на девять отсеков,
Забил в него колки водяные
Выбрал я руль, уложил снаряженье...
Нагрузил его всем, что имел я,
Нагрузил его всем, что имел серебра я,
Нагрузил его всем, что имел я злата,
Нагрузил его всем, что имел живой я твари,
Поднял на корабль всю семью и род мой,
Скот степной и зверье, всех мастеров я поднял.
Время назначил мне Шамаш (бог солнца — С.К.):
«Утром хлынет ливень, а ночью
Хлебный дождь ты увидишь воочью, —
Войди на корабль, засмоли его двери».
Настало назначенное время:
Утром хлынул ливень, а ночью
Хлебный дождь я увидел воочью.
Я взглянул на лицо погоды —
Страшно глядеть на погоду было.
Я вошел на корабль, засмолил его двери...
Едва занялось сияние утра,
С основанья небес встала черная туча...
Что было светлым, — во тьму превратилось,
Вся земля раскололась, как чаша.
Первый день бушует Южный ветер,
Быстро налетел, затопляя горы,
Словно волною, настигая землю.
Не видит один другого,
И с небес не видать людей.
Ходит ветер шесть дней, семь ночей,
Потопом буря покрывает землю.
При наступлении дня седьмого
Буря с потопом войну прекратили,
Те, что сражались, подобно войску.
Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился...
Я так подробно цитирую то, что говорится о потопе в Эпосе о Гильгамеше, потому что читающие должны вдуматься — насколько повторяется почти один к одному то, что говорилось в библейских текстах, и то, что говорилось тысячелетием раньше, в текстах других народов. Согласитесь, подобные повторения не только информативны. Они в чем-то еще и, что называется, завораживают. А это, опять-таки, немаловажно при проведении таких исследований, как проводимое здесь. Поэтому я доведу цитирование до конца.
Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился,
Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,
Я взглянул на море — тишь настала,
И всё человечество стало глиной!
Плоской, как крыша, сделалась равнина.
Я пал на колени, сел и плачу,
По лицу моему побежали слезы.
Вынес голубя и отпустил я;
Отправившись, голубь назад вернулся;
Места не нашел, прилетел обратно.
Вынес ласточку и отпустил я;
Места не нашла, прилетела обратно.
Вынес ворона и отпустил я;
Ворон же, отправившись, спад воды увидел,
Не вернулся, каркает, есть и гадит.
Как мы видим, повторяется даже сюжет о троекратном отправлении птиц на разведку для обнаружения суши. Чуть разные птицы отправляются на разведку, но это крохотная вариация на фоне беспрецедентного повторения всех основных тем библейского и шумеро-аккадского повествования о потопе.
С шумеро-аккадским повествованием мы сейчас знакомились по Эпосу о Гильгамеше, изложенному в уже обсуждавшихся двенадцати шестиколонных таблицах. Таблицы эти, являясь копиями с более древних таблиц, находились — и об этом тоже было уже сказано выше — в клинописной библиотеке царя Ашшурбанипала.
Ашшурбанипал — это последний великий царь Ассирии, правивший примерно с 669 до 627 гг. до н. э. И тут легко сказать, что времена уже вполне библейские. И параллели между двумя текстами — библейским и шумеро-аккадским — могут быть порождены взаимодействиями культур и народов. На самом деле тексты на табличках, находившихся в библиотеке Ашшурбанипала, относятся к гораздо более раннему периоду, чем правление самого этого царя. Но тем не менее.
Дабы ликвидировать малейшие сомнения в том, что шумерские тексты о потопе древнее текстов библейских, надо ознакомиться с тем, что было найдено в так называемой Ниппурской библиотеке. Там были найдены тысячи клинописных глиняных табличек. В том числе и те, в которых говорится о потопе. А Ниппур — это не Ниневия, связанная с такими относительно молодыми цивилизациями, как ассирийская. Ниппур — это город-государство, являвшееся важнейшим духовным центром в так называемый ранний династический период, который начался в XXVIII веке до н. э. и завершился в XXIV веке до н. э.
Так что эти глиняные таблички — по древности своей не чета тем, которые были найдены в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанипала. Другое дело, повторяю, что и таблички, найденные в ашшурбанипаловской Ниневии, ну никак не принадлежат к эпохе Ашшурбанипала. Они являются качественно более древними. И, тем не менее, ниппурские таблички еще древнее.
В раннединастический период в Ниппуре находился пантеон всех главных богов древних шумеров. Боги эти, как считают специалисты, делились на две группы. Первая группа — горные боги, главой которых был уже обсужденный нами бог Энлиль.
Другая группа — морские боги во главе с тем самым Эа (или Энки), который спас Утнапишти (в шумерском варианте Зиусудра), а значит, и всё человечество. Эа (он же Энки) покровительствовал городу Эриду и реке Тигр. В отличие от буйного Энлиля, Эа/Энки был мудр. Он заботился о том, чтобы люди выходили из дикого состояния, осваивали ремесла, развивали культуру, поклонялись прекрасному. А еще Эа/Энки заботился о чистоте морских, речных и подземных вод. Иногда Энлиля противопоставляют Энки, утверждая, что Энлиль — это властитель верхнего мира, а Энки — властитель нижнего мира. Но на самом деле всё намного сложнее.
Однако вернемся к Ниппурской библиотеке. Ниппур был городом-святилищем. Это святилище являлось своеобразным местом компромисса между Энлилем и Энки. Возглавить конгломерат шумерских городов мог лишь властитель, получивший легитимацию в Ниппуре. В XVIII веке до н. э. Ниппур был захвачен Вавилонией. Но и тогда он не потерял определенной внутренней автономии. В Вавилонии государственным языком был язык аккадский, но жрецы Ниппура по-прежнему пользовались шумерским языком.
Жрецы бережно хранили ниппурское наследие. Но шли века и тысячелетия. Древний Шумер, казалось бы, исчез безвозвратно и навсегда не только как реальная цивилизация, но и как нечто культурно значимое. Однако в 1889 году нашей эры американская археологическая экспедиция начала раскопки в Ниппуре. Раскопки были существенно заторможены мировыми войнами. И возобновлены после конца второй из них.
В 1948 году, воспользовавшись относительной стабилизацией на Ближнем и Среднем Востоке, археологи начали особо активно раскапывать Ниппур. Они установили древность этого города-государства, создали историческую периодику (додинастийный/догосударственный период, раннединастийный период и так далее). Вскоре после окончания Второй мировой войны в Ниппуре был обнаружен храм, возведенный при ранних династиях, затем еще несколько храмов. Была обнаружена ирригационная система с арочными перекрытиями, выложенными кирпичом, и тот древний месопотамский интеллектуальный центр, за которым закрепилось название Ниппурская библиотека. В этой библиотеке было обнаружено около 60 тысяч табличек, из которых 23 тысячи относится к древнейшему периоду.
Одна из 23 тысяч древнейших ниппурских табличек посвящена потопу. Эта табличка сильно повреждена, а часть записи потеряна, но она всё равно считается историческим документом огромной важности. В верхней части таблички отсутствует 27 строк. Специалисты уверены, что именно в них говорится о том, почему боги решили погубить людей с помощью потопа.
Все это неслыханное интеллектуальное богатство оказалось обнаруженным в полном объеме уже после Второй мировой войны. Но отдельные таблички, в том числе та, в которой повествуется о потопе, были найдены раньше. Ведь раскопки в Ниппуре начались аж в 1893 году. А в 1914 году американский востоковед-шумеролог Арно Пебель опубликовал свои переводы текстов из ниппурской коллекции, датированных XVIII веком до н. э.
В этих текстах шумерский Зиусудра (он же — аккадский Утнапишти) отрекомендован как царь города Шуриппака. В них сказано, что Зиусудра получил известие о предстоящем потопе от Энки, бога мудрости, бога-покровителя культуры и человеческой цивилизации. В текстах также сказано о том, что Энки не осуществляет, подобно Богу Библии, некий проект спасения избранной части человечества. Нет, Энки всего лишь предупреждает праведника Зиусудру о том, как надо спастись от проекта погубления людей, затеянного всем сообществом богов. Проекта, который он, Энки, поневоле поддержал. Который он, более того, поклялся не выдавать никому из людей. Но поскольку Энки крайне недоволен этим проектом, то он делает максимально возможное для того, чтобы проект сорвать. Это максимально возможное сводится к тому, что Энки, дабы не нарушить клятву о невыдаче проекта кому-нибудь из людей, как бы выдает этот проект всего лишь стене дома или храма. Тем самым он формально остается верен клятве. Вот как Энки это делает:
Край стенки слева, ну-ка, послушай!
Край стенки, скажу тебе слово, прими мое слово!
Будь внимателен к моим наставленьям!
Энки знает, что за стеною, к которой он обращается, находится праведник Зиусудра, к которому на самом деле обращены его слова и его наставления. Энки инструктирует Зиусудру по поводу строительства ковчега, но на единственной дошедшей до нас клинописной табличке эти инструкции стерты. Зиусудра спасается со своей семьей и представителями животного и растительного мира. Потоп длится семь дней и семь ночей. После потопа боги даруют Зиусудре и его жене вечную жизнь. Боги поселяют этих праведников, которых, между прочим, хотели погубить, на блаженном острове Дильмун и даруют им вечную жизнь.
Повествования о потопах тянутся от этих шумерских табличек в Вавилон, в аккадские версии и оттуда — в библейские и древнегреческие предания.
Преданий о потопе так много, что в них легко запутаться, даже если тебя интересует только «потопология». А поскольку мы не «потопологией» занимаемся, то в какой-то момент надо подвести черту под крайне интересной, но всё же не основной для нас темой допотопного и послепотопного. А подведя черту, извлечь из интересного материала какой-то минимум важных для нас стратегических сведений. Этот минимум, на мой взгляд, сводится к следующему.
В библейском варианте, естественно, говорится о том, что Бог сам и человечество решил извести за его грехи, и праведника Ноя спасти, дабы род людской полностью не иссяк. Иначе в библейском повествовании и быть не может. Потому что у Бога, разгневавшегося на людей, не может быть доброго антагониста, защищающего людей. Библейский Бог — это Бог крайнего монотеизма. Его достаточно ущербным противником является дьявол. Но дьявол заведомо хуже относится к человечеству, чем Бог. И потому он именуется врагом рода человеческого.
Кроме того, у дьявола не может быть самостоятельного проекта спасения человечества, которому Бог не мог бы помешать. Поэтому в Библии говорится о том, что Бог сам и карает кого надо, и спасает опять-таки кого надо. Возникает избыточная сложность конструкции. Но эта избыточная сложность спасает монотеизм.
Но ни у шумеров, ни у аккадцев, ни у древних греков нет необходимости спасать монотеизм, потому что монотеизма нет. И потому у них одно верховное божество организует, опираясь на мнение большинства богов, потоп как погибель всего человечества, а другое, равномощное, божество (или, по крайней мере, божество, имеющее способность к проведению в жизнь альтернативных проектов) спасает человечество. В шумеро-аккадском варианте таким божеством, спасающим человечество от беспощадности Энлиля и находящегося под его влиянием сообщества богов, является отпавший от этого сообщества бог Энки (или Эа). Тем самым уже в древнейших мифологиях появляются как недоброжелательные по отношению к людям боги или коллективы божеств, так и те высшие существа, которые, тайно или явно противодействуя человеконенавистничеству большинства богов, человеку сочувствуют и помогают.
И почему бы, собственно, не назвать богов, помогающих людям, антропофилами (или теогуманистами), а богов, стремящихся людей погубить, антропофобами (или теоантигуманистами)?
Кому-то такое предложение покажется и не до конца убедительным, и избыточным. Но давайте порассуждаем.
К сожалению, определенные круги настойчиво пытаются убедить доверчивую публику в том, что гуманизм — это очень поздняя конструкция, имеющая в существенной степени светский характер. Что быть гуманистом — значит быть атеистом или, как минимум, религиозно уступчивым либералом. В эти круги входят отнюдь не только представители наползающей на нас глобальной постмодернистской, якобы либеральной, антиисторической и антигуманистической публики. В эти круги входят и те, кто в целом противостоит данной публике, защищая разного рода традиции — культурные, семейные, моральные, ценностные и так далее.
Но защищая эти традиции, они открещиваются от гуманизма, отрекомендовывая себя как радетелей за духовность, за традиционные ценности. В силу этого оказывается, что в решающей для человечества битве за гуманизм в XXI столетии консервативные или традиционалистские силы участвуют в лучшем случае косвенно, защищая определенные гуманистические по своей сути слагаемые человеческого бытия. И говоря при этом: «Мы защищаем не гуманизм, а нечто другое».
Открещиваясь от гуманизма, эти силы, как бы вы их ни называли: консерваторами, традиционалистами или фундаменталистами — в концептуальном смысле оказываются в фашистском лагере. Они при этом могут яростно бороться с фашизмом. Но непонятно, за что они борются. Потому что фашистам нужно уничтожить именно гуманизм. И если его не защищать, то самим этим отказом от защиты, открещиванием от гуманизма, низведением всего гуманизма к очень хлипким квазилиберальным конструкциям — ты способствуешь краху гуманизма. А когда он рухнет, тебе никто не даст спасать традиционные, фундаментальные, консервативные слагаемые человеческого бытия. Все эти слагаемые, будучи изъятыми из гуманистического целого, немедленно фашизируются. Фашизация может иметь как явный, так и тайный характер. Но поскольку нет ничего тайного, что не стало бы явным, то очень скоро оказывается, что сдав гуманизм, ты выступаешь единым фронтом с теми, кто в конечном итоге хочет вернуть в мир антигуманистический проект под названием «Допотопное человечество 2.0».
Всё, что написано в «Фаусте», проникнуто этой страстью по возвращению в мир отторгнутого когда-то этим миром допотопного начала. Фауст и есть «проект допотопность 2.0». Допотопные боги... Допотопные темные существа... Допотопные заклятия... Допотопные принципы сакральных иерархий... Ну как было гитлеровцам не уцепиться за всё это?
И неужели Томас Манн, восхищенный гением Гёте, не стал бы сражаться против извращенного нацизмом гётелюбия, провозгласив, что Гёте принадлежит гуманизму? Казалось бы, как легко было воскликнуть: «Руки прочь от нашего гуманистического Гёте!» Тем более что очень многие интеллектуалы, дотошно занимающиеся Гёте, были искренне убеждены, что Гёте — великий гуманист.
Приведу один пример. Моя мать дружила с очень известным советским гётеведом Николаем Николаевичем Вильмонтом (1901–1986). Николай Николаевич был замечательным человеком, блестящим профессионалом, великолепным исследователем. Разве он лукавил, утверждая, что Гёте гуманист? Нет, он не лукавил. Он искренне был в этом убежден. Но что там Вильмонт! Он ведь выдающийся критик, литературовед, переводчик. А Томас Манн — великий писатель и великий философ. Он ведь тоже боится заявить о том, что Гёте не принадлежит гуманизму. Он боится изъять Гёте из гуманистической немецкой культуры, понимая, что тогда всё здание немецкой гуманистической культуры может разрушиться.
Томас Манн понимает, что такое разрушение немецкой гуманистической культуры может быть на руку только фашистам и неофашистам. И не он один это понимает. Все мы это понимаем. И что? Можно ли спасти здание, скрывая нечто?
Разве это нечто может быть сокрыто?
Разве оно рано или поздно не обнаружит себя?
Разве в этом обнаружении не вскроется зловещая мощь, к противостоянию которой мы, осторожничая, лукавя, не расставляя точек над «i», окажемся не готовы?
Разве не пора иначе сформулировать саму гуманистическую проблематику, иначе выстроить саму гуманистическую традицию?
И разве не ясно, что по самому крупному счету в ряду священных надчеловеческих персонажей, защищавших человека от античеловеческой — а значит, антигуманистической — антропофобии таких же надчеловеческих персонажей находится не только Энки или Прометей, но и Христос? Разве не верой в человека, не любовью к нему продиктованы деяния Христа? И что останется от Христа, если эту веру и эту любовь к человеку, да-да, именно к человеку, даже не изъять, а лишить системообразующей силы? Чем тогда станет христианство как религия? Во что превратится христианская культура? И что станет с общечеловеческой культурой при таком антигуманистическом по сути переделывании христианской религии и христианской культуры?
Так что не шумерскими или иными табличками мы занимаемся в нашем исследовании. Или, точнее, не только ими. Мы занимаемся ими лишь постольку, поскольку это нужно для выявления подлинной природы хорошо скрытого подлинного антигуманистического начала. Начала — допотопного в своей сокровенной сути. Именно для этого мы занимаемся допотопным по сути своей, августианским пеласгизмом Вергилия, допотопным по сути своей фаустианством Гёте, допотопными элементами в кросс-культурных теологических играх со всякими там Афинами/Нейт и так далее, допотопным матриархатом, весьма далеким от матриархата первобытно-коммунистического, и допотопным же началом в нацизме.
Что имел в виду Бертольт Брехт, предупреждавший о том, что расправившись с нацистской гадиной, нужно помнить о черном плодоносящем чреве, способном порождать еще худших гадов, чем нацизм?
Что, если собирательное и условное имя этого чрева — некая фундаментальная допотопность?
(Продолжение следует.)
