Судьба гуманизма в XXI столетии

«Новый Карибский кризис», — сказал по поводу крымских и общеукраинских событий один профессиональный и осведомленный зарубежный аналитик, с которым мы знакомы уже более двадцати лет.

А его не менее умный и компетентный (и опять же зарубежный) коллега добавил: «Тогда было две сверхдержавы. Были две идеологии, два типа общества. Тогда хотя бы понятно было, вокруг чего разворачивается конфликт. А теперь?»

Вначале насчет параллели с Карибским кризисом. Мне она представляется вполне допустимой. И впрямь, по ряду вполне конкретных параметров (степень отмобилизованности войск вообще, в том числе и ракетно-ядерных, уровень разогретости ситуации и так далее) можно сопоставлять происходящее с тем, что происходило в те далекие годы.

А теперь по поводу того, вокруг чего разворачивается нынешний конфликт. Является ли он только конфликтом интересов, конфликтом амбиций — или же имеет место нечто гораздо более масштабное? Согласитесь, всегда очень трудно отвечать на этот вопрос. Историки, философы столетиями спорят о подлинной природе того или иного конфликта. И всегда находятся желающие пожать плечами и сказать: «Помилуйте! Какие там интересы? Какие смыслы? Просто такой-то и такой-то встали не с той ноги!»

И ведь не всегда подобное утверждают неумные пошляки. Иногда и крупнейшие мыслители исповедуют этот подход, основанный на низведении всего происходящего к тем или иным мелочам. Лев Толстой, например, — великий мыслитель. Но ему очень хотелось втиснуть историю в некую схему, в рамках которой не очень крупные люди, почему-то выдвинутые на роль героев, действуют, руководствуясь своими не очень крупными мотивами. Сводить к этому философию Льва Толстого нельзя. Прежде всего потому, что его, как мне кажется, очень мучила мысль о том, кто же выдвигает этих людей на роль вершителей исторических судеб.

А другие великие мыслители — Карл Маркс и Владимир Ленин — настаивали на том, что в основе любого конфликта лежат неумолимые законы исторического развития, что эти законы приводят в действие крупнейшие социальные группы (они же «классы»), правящие бал на том или ином этапе исторического развития.

Есть и другие точки зрения. Лично я считаю, что Арнольд Тойнби может быть с определенными оговорками признан если не великим, то выдающимся мыслителем своего времени. Ну так вот — Тойнби уверен, что некая высшая сила посылает Вызов человечеству или отдельным крупным человеческим общностям, которые он называет цивилизациями. (Я уже несколько раз говорил, что слово «цивилизация» используется сразу в нескольких значениях. В этом — в том числе.)

И что если цивилизация находит глубинный, фундаментальный Ответ на Вызов, то начинается новый этап ее развития. А если не находит, то движется вниз по наклонной плоскости.

Читатель, наверно, заметил, что я активно задействую этот принцип Вызовов и Ответов. С той только разницей, что не считаю источником Вызовов ту высшую силу, которой — с теми или иными оговорками — Тойнби делегирует способность генерировать эти самые Вызовы.

Более того, я не считаю, что «либо Арнольд Тойнби, либо Карл Маркс». Я не считаю также, что «либо Карл Маркс, либо Макс Вебер». И наконец, я не считаю (как много раз уже говорил), что учение Маркса, будучи предельно материалистическим и прагматическим, несовместимо с науками о Духе, с Высшим принципом духовности. Даже Фридрих Энгельс всего этого не чурался. А уж Маркс тем более.

Ведь и Вебер, и Маркс, и Ленин, и Тойнби, и христианские мыслители самого разного толка (например, принадлежащие к школе Теологии освобождения) одинаково очарованы загадочной сущностью под названием История. Конечно, они очарованы и другой сущностью. Имя которой — «Развитие как таковое». И всё же главное, чем они все очарованы — это ход развития, начавшийся после появления загадочного существа под названием «человек». А ведь именно этот этап великой мистерии развития именуется Историей, не так ли?

Что такое человек? Что его породило? В чем его кардинальное отличие от всех остальных живых существ? Следует ли считать, что мораль он изобрел, уже став человеком, а стал им, только обретя разум? Или же разум и мораль возникли в нем одновременно?

Обратим внимание на то, что все названные мною мыслители понимали, что у них нет окончательного ответа на эти вопросы. Да, Фридрих Энгельс (которого я не считаю соразмерным не только Марксу, но и Ленину) что-то говорил по поводу труда как источника человечности. Но, говоря всё это, он опирался на научные сведения своей эпохи. Сведения эти устарели еще при жизни Энгельса. А как, не имея окончательного ответа на вопрос о привнесении в природу человеческого начала, давать окончательные ответы по вопросу о движении во времени этого самого загадочного начала?

Итак, для всех, кто, подобно Толстому, склонен искать природу исторических катаклизмов в стечении не слишком аппетитных случайностей, происходящее на Украине всегда будет низводиться к примитивным хватательным рефлексам Януковича и его противников. Рефлексам экономическим, криминальным и так далее...

А для сторонников теории столкновения цивилизаций, развивающих учение Шпенглера, Тойнби, Данилевского, Хантингтона, происходящее на Украине является столкновением самодостаточных «цивилизационных плит» — восточно-православной и западенско-католической. Сторонники этой теории убеждены, что тектонические подвижки земной коры происходят из-за столкновения литосферных плит (когда-то я работал в отделе тектоники литосферных плит Института океанологии АН СССР), а исторические подвижки порождает тектоника цивилизационных плит. Мол, землетрясение происходит от столкновения литосферных плит, а исторические конфликты — от столкновения плит цивилизационных.

А для последователей Маркса и Ленина происходящее на Украине — это следствие неумолимого действия закона неравномерного развития. Мол, в 1914 году действие этого закона подталкивало к войне Великобританию и Германию, а в 2014-м действие того же закона подталкивает к войне США и Китай. Что же касается таких «мелочей», как Сербия 1914-го и Украина 2014-го, то речь идет о частных конфликтах, порожденных великими конфликтами и оказывающих на эти великие конфликты воздействие по принципу обратной связи. Имеющей, коль скоро речь идет о военных конфликтах, характер положительной, а не отрицательной обратной связи. То есть той связи, которая не приближает процессы к точке равновесия, а удаляет процессы от этой точки.

А для последователей Вебера, Кожева (как-то не хочется, говоря о столь крупных вещах, вводить в оборот фамилию Фукуямы) речь идет или об исчерпании истории вообще, или об исчерпании определенного исторического проекта.

А еще есть конспирологи, которые всегда всё сведут к заговору злых сил. А еще есть эсхатологи, с их представлением о конце света.

Но согласитесь, все названные ревнители разных объяснений происходящего в чем-то подобны планетам, вращающимся по разным орбитам вокруг одного солнца под названием «человек». А раз так, то почему надо считать, что приведенные мною интерпретации исключают друг друга?

Ведь если солнцем все-таки является человек, то любая интерпретация должна вводить в оборот вопрос о человеке, то есть иметь ту или иную гуманистическую (или антигуманистическую) направленность.

Разве мы не наблюдаем воочию неслыханного исчерпания некоего для нас привычного гуманизма? Конечно же, наблюдаем. Так почему бы не обсудить происходящее на Украине (и явно приобретающее глобальный характер) именно под этим углом зрения? Что крупного породил тот самый Запад, на который по-разному ориентируется Россия на разных этапах своей истории? Гуманизм он породил — и ничего больше. Тот самый великий классический гуманизм, который сейчас агонизирует у нас на глазах. И, прошу прощения, кому нужен этот Запад, если он не способен породить ничего, перенимающего эстафету у классического гуманизма? Запад, не способный породить ничего подобного и одновременно явным образом добивающий классический гуманизм, не нужен никому, кроме самого себя. Да и себе самому он в этом случае перестает быть по-настоящему нужен. Когда-то была популярна песня, в которой были строки: «А себя я люблю не очень. И других я не очень люблю».

Как именно Запад не любит других, мы все видим. Он этих других не просто «не очень любит», он их очень не любит. Но любит ли он хотя бы себя? Нет, конечно. Потому что когда так не любишь других, то и себя любить по-настоящему невозможно.

Налицо очевидное исчерпание Запада, порожденное исчерпанием классического гуманизма (то есть того единственного, что мирило мир с Западом), а также неспособностью Запада выдвинуть нечто, перенимающее эстафету у этого самого классического гуманизма.

Стремившаяся в объятия Запада Россия ошеломлена этим — непристойным, грубейшим, вульгарнейшим — исчерпанием Запада. А также очевидным стремлением Запада истребить всё русское, и в первую очередь то русское, что рвется с ним побрататься.

Как бы вы ни любили кого-то — всегда есть нечто, порождающее фундаментальное разочарование, а значит крах этой вашей, сколь угодно исступленной, любви.

Надрывно кричать о демократии, о верховенстве закона, о святости правовых процедур — и при этом организовать бойню в центре Киева, вульгарнейшие репрессии по всей Украине...

Назвать своими любимцами насильников и убийц, растаптывающих не только президентскую, но и парламентскую легитимность...

Насильников и убийц, разговаривающих с законными народными избранниками на языке терроризма, в лингвистике уголовной зоны...

Показать этих насильников и убийц всему миру и сказать миру: «Мы любим этих людей потому, что исповедуем святость демократии, потому что верны принципу верховенства закона, потому что ставим во главу угла святость правовых процедур...» — не значит ли это породить фундаментальное разочарование даже у России, исступленно влюбленной в Запад?

А если эти насильники и убийцы, столь любимые Западом, являются вдобавок очевидными нацистами, яростными русофобами, считающими, что москаль — это основной враг человечества, то к фундаментальному сущностному разочарованию примешивается и нечто другое. Мол, если вы так любите именно это, то понятно, какие у вас намерения по отношению ко всем русским — хоть коммунистам, хоть либералам, хоть националистам.

Итак, бандеровской нечисти, бесчинствующей на Украине, удалось породить фундаментальное разочарование в Западе у тех русских, которые связывали с Западом какое-то понимание о благе своей страны. Те же русские, которые страну ненавидят, желают ее уничтожения и потому любят бандеровцев... Русские ли они?

Дело не в этнической проблематизации существа по фамилии Белковский. Мне такая проблематизация всегда была отвратительна. Дело в том, что данное существо заявило во всеуслышание на «Еврорадио» 4 марта 2014 года:

«Белковский:

— Очень просто — Бахрейн, Пятый флот США наносит тактический ядерный удар. Это делается за две секунды. Черноморский флот исчезает и в этот момент мозги у всех становятся на место. Когда человек теряет разум, то необходимы очень сильные препараты, чтобы привести его в сознание. Слабые препараты не помогут — никакие консультации, совещания, посредничество. Какое может быть посредничество с сумасшедшим?! Необходима карательная психиатрия, которая делается очень просто — из Бахрейна. Сейчас главный центр карательной психиатрии в мире — это Бахрейн. Именно Бахрейн должен решить судьбу мира. Ведь сейчас начинается мировая война, а если такая война начинается, то никакие переговоры не имеют значения.

«Еврорадио»:

— Очень не хочется третьей мировой войны, тем более — ядерной...

Станислав Белковский:

— Не будет третьей мировой войны! Если вы мне не верите и считаете, что я несу какую-то чушь, то переспросите военных экспертов, которые хорошо разбираются в теме. Понимаете, ядерное разоружение произошло — у России нет ядерного оружия.

«Еврорадио»:

— И ответить на выстрел из Бахрейна...

Белковский:

— Она не сможет. Потому что просто не выйдет из шахт ничего. Поскольку всё очень старое. Нельзя на машине «Запорожец» 1968 года выпуска бороться на скорость (цитирую, как написано — С.К.) с «Мерседесом» 2014 года выпуска. Это смешно. И поэтому необходима только политическая воля, решимость.

«Еврорадио»:

— И что в ответ на свое предложение решения «крымского конфликта» вы услышали в американском посольстве?

Белковский:

— Я ведь не с Бараком Обамой говорил — я ничего не услышал в ответ. Посмотрим».

Дело тут не в том, что совершенно ясно, что именно Белковский нуждается в форсированном психиатрическом лечении — карательном или нет, пусть врачи решают. Дело в том, кто именно цацкался и продолжает цацкаться с Белковским. Дело в элитных группах, цепляющихся за Белковского. Дело в тех, кто предоставляет трибуну Белковскому. И кто предоставлял ее ранее.

И, наконец, дело в том, что российское западничество стремительно становится западничеством с лицом Белковского. Исчерпание Запада, порожденное названными мною выше причинами, делает российскими сторонниками Запада именно таких, как Белковский.

Но что находится по ту сторону краха влюбленности России в Запад — того краха, который должен был бы произойти давно? И который может недооформиться даже сейчас — в силу исступленной влюбленности в Запад если не всей постсоветской России, то, по крайней мере, всей той общности, которая выстроила постсоветскую Россию именно на основе этой исступленной любви к Западу. Подчеркиваю, только на основе этой исступленной любви и ничего более.

Разве что заодно еще и на ненависти к тем, кто эту любовь не разделяет. Но это мелочи. Постсоветскую Россию строили не Проханов и Кургинян. Ее строили Ельцин и его присные, все эти бесчисленные клоны Гайдаров, Чубайсов et cetera. Все эти клоны исступленно влеклись к Западу. Они влеклись к нему так, как влечется к сильному самцу низкопробная, но физиологически мощная женщина, одержимая психическими заболеваниями, стократно усиливающими это влечение.

Мы все прекрасно понимаем, что это именно так. Но, увы, слишком многие из нас боятся дать себе ответ на вопрос, чем чревато разочарование настолько фундаментальное, что оно порождает крах даже этой влюбленности.

Во-первых, сама такая коллективная самка (она же постсоветская элита) никогда не может разочароваться в предмете своего исступленно-унизительного влечения. Разочароваться может общество.

А во-вторых... Во-вторых, конечно же, нет и не может быть знака равенства между Ельциным и Путиным. Но называть Путина антизападником может только тот, для кого собственные фантазии неизмеримо выше реальности. Путин, конечно же, западник. Причем — при всей демонстрируемой им холодной расчетливости — достаточно страстный.

А значит, происходящее для Путина является полномасштабной трагедией.

А поскольку результаты трагического конфликта прежних ценностей с новой реальностью по определению не могут быть однозначно предсказаны, то я предлагаю перенести обсуждение ключевого для страны вопроса о Путине хотя бы до конца марта. А желательно бы — до августа 2014 года.

Но ведь всё никоим образом не сводится к Путину. Есть правящий класс, на который Путин опирается. И есть государство, которое было построено Ельциным и которое Путин, унаследовав, пытался не перестроить на корню, а сделать по возможности эффективным.

Конечно, страна и государство — это не одно и то же.

Конечно, страна под названием Россия сохраняла свою суть, меняя государственные оболочки.

Но разве украинский кризис, на глазах превращающийся в глобальный, поставил ребром вопрос о новом государстве, которое тот же Путин может построить за счет так называемой революции сверху? Нет, этот вопрос не поставлен ребром. Считается, что оформляющийся у нас на глазах конфликт Запада и России совместим с существованием прежнего государства. Что в лучшем случае тот же государственный корабль будет направлен иным стратегическим курсом. А возможно, он даже последует прежним курсом, но не в штиль, а в шторм. Да и такой ли уж предстоит шторм?

Такой подход не просто опасен. Он катастрофичен. Он ничего не может породить, кроме проигрыша.

Только новое государство может выстоять в условиях перехода России от исступленной любви к Западу — к чему-то совсем другому. Повторяю, такое новое государство вполне может выстроить Путин, если он, пережив личную трагедию, станет другим человеком. Кстати, именно это происходит с людьми, выстоявшими в трагической ситуации. Но, выстояв в трагической ситуации, изменившись сущностно, Путин должен перейти от роли оптимизатора ельцинского бардака к роли создателя нового государства.

Потому что ельцинское государство неисправимо. Оно не просто начинено бесчинством и хаосом, которые можно преодолеть. А ведь именно такое преодоление было целью Путина в течение предыдущих четырнадцати лет. Теперь речь должна идти совсем о другом. И перед лицом этого другого (а альтернатива ему — только конец России) недопустим жалкий лепет по поводу лихих 90-х, несостоятельности алкоголика-Ельцина, завербованности Западом ельциноидов.

Надо не прятаться за эти жалкие слова, а говорить всю правду, только правду и ничего кроме правды.

Правда же состоит в том, что государство, построенное Б. Ельциным на обломках СССР и унаследованное В. Путиным, было заточено ТОЛЬКО под идею окончательного вхождения России в ранее чуждый для нее западный мир.

Создатели ельцинской России были убеждены в том, что страна «Россия» — это поезд, который надо направить по совершенно иным историческим рельсам. Что дело не в ремонте этого поезда, не в замене котла или других узлов данного механизма, не в скоростном режиме, и не в расписании — а в рельсах. В них и только в них. Другое дело, что по новым рельсам должен был ехать новый поезд — с новым котлом, новыми колесами и так далее. Но и котел, и колеса были сконструированы только с одной задачей, каковой являлся переход на новые рельсы. На те рельсы, по которым Россия никогда не двигалась — даже на самых проблематичных этапах своей истории.

«Слиться с Европой! Слиться с благословенным Западом! Отказаться от всего, что мешает такому окончательному слиянию!» — вот в чем была стратегическая задумка создателей постсоветской России. Чем же была эта задумка, если рассматривать ее в контексте всей тысячелетней нашей истории?

Жил-был государственный корабль под названием Московское царство. И появился на его престоле царь Петр, будущий император Петр Великий. Этот царь не просто сменил у штурвала предыдущего кормчего. Он очень сильно перестроил корабль. Царство стало империей. Столица переехала из Москвы в Петербург. Империя, резко прирастив территорию, очень сильно перекроила общественную жизнь. Настолько сильно, что от нее не только отшатнулись консервативные старообрядцы, назвавшие новое государство «царством Антихриста». Произошло нечто большее. Элита империи стала очень круто прозападной. Настолько круто, что оказалась существенно проблематизированной ее связь с народом. Так почему бы ельцинское госстроительство не рассматривать как очередной вариант того же самого? Ведь и стать у Ельцина была петровская... И норов был достаточно крутой... И по части приверженности питейным радостям можно проводить определенные аналогии... И засилье немцев (то есть иноземцев вообще)... И разного рода шутовские развлечения — типа отстукивания ложками по лысине главы соседнего государства...

А большевики? Они же просто построили совсем новый государственный корабль. Петр хотя бы оставил часть элиты. И Церковь всего лишь немного придушил. Совсем не так, как большевики. А большевики и элиту сменили. И общество построили новое. Так неужели ельцинские преобразования меньше вписываются в тысячелетнюю историю нашей страны, несколько раз менявшей государственные обличья?

Неужели ельцинская Россия еще меньше похожа на Россию историческую, чем Россия советская (она же СССР)? Ведь вроде бы наоборот, название Россия возвращено. И Церкви предоставлены почти неограниченные возможности.

Да, представьте себе, ельцинская Россия еще меньше похожа на историческую Россию, чем СССР (который, по моему мнению, на историческую Россию очень даже похож). Ельцинские преобразования намного круче, чем преобразования, осуществлявшиеся Петром и большевиками.

Почему? Потому что ни Петр Великий, ни большевики, создавая новые государства, не предполагали слияния этих государств с Западом. А Ельцин создал РФ только для этого слияния. Понимаете, ТОЛЬКО для него и ни для чего более.

Предлагаю мысленно временно вывести за скобки те идеологические цели, ради которых была создана Петром Российская империя, а Лениным и Сталиным — СССР. Понимаю, что это особенно трудно сделать, если речь идет об СССР, но есть такое понятие — «мысленный эксперимент». В рамках мысленного эксперимента позволительно выводить за скобки даже то, что в принципе выведено быть не может. Итак, мы на мгновение, на миг единый выводим за скобки идеологию, породившую исследуемые нами государства... И что тогда обнаруживается?

Обнаруживается, что создатели двух этих государств осознавали гибельность отставания России от Запада. И были готовы на многое ради того, чтобы преодолеть это отставание. Причем готовы они были на большее, нежели турецкие султаны, обеспокоенные отставанием Османской империи от Запада. Потому что турецкие султаны всего лишь покупали западное оружие и обзаводились западными инструкторами. И на этом успокаивались, считая возможным сочетать классический османский образ жизни с чисто технологическим перевооружением.

Другое дело — Петр Великий и большевики. Они радикально преобразовывали образ жизни. Как именно преобразовывали, мы обсуждать не должны, ибо договорились вывести за скобки идеологию. Но когда Петр Великий стриг бороды боярам, заводил разного рода общественные новшества (спору нет, породившие невероятную социокультурную травму), он остро осознавал: мало завезти немцев и западное оружие. Надо как-то согласовать технологические и социокультурные измерения жизни своей страны. И он согласовывал это на свой манер.

То же самое делали большевики. Зачем? Как ни трудно в случае большевиков абстрагироваться от идеологического смысла создаваемого ими государства, ты сразу же после осуществления этого абстрагирования обнаруживаешь за мощнейшим идеологическим смыслом — смысл другой, в чем-то еще более мощный. Речь идет о смысле онтологическом. То есть о том, чтобы просто выжить, а не только определенным образом организовать жизнь. Ведь организовать-то ее можно, только если ты выживешь! Выжить, чтобы жить по-своему — вот в чем был двуединый (двухслойный) смысл, объединяющий и госстроительство Петра, и госстроительство большевиков. Сохранить суверенитет страны. Не допустить ее распада. Не допустить истребления народа и... И жить по-своему. Да, не совсем по-своему, не до конца по-своему... Да, в травмированном состоянии... Но, во-первых, жить... И, во-вторых, все-таки жить по-своему.

Ельцин построил Российскую Федерацию не для того, чтобы догнать Запад и отстоять свой суверенитет. Он построил ее не для того, чтобы, элементарным образом выжив, хотя бы и за счет ломки укорененных о народе представлений о благе, далее эти укорененные представления тем не менее каким-то образом осуществлять. Ельцин создал государство для того, чтобы эти собственные представления о благе полностью истребить. И за счет этого не отстоять себя в конкуренции с Европой, а слиться с Европой, подчинившись ей полностью.

Если бы Ельцин строил РФ для того, чтобы догнать Запад, и ради этого круто расправлялся с мешающими необходимым переменам представлениями в благе, его еще можно было бы хоть в чем-то оправдать. Но ничего подобного не было и в помине.

Повторяю, Ельцин построил Российскую Федерацию ТОЛЬКО для того, чтобы Россия вошла в Европу и НАТО. Российская Федерация как государство была для него ТОЛЬКО средством этого вхождения. Государственность РФ носила ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО служебный характер. Она должна была ВСЕГО ЛИШЬ обеспечить переход от России как страны, существенно иной, чем Запад, к России как стране, являющейся очень элементарной и донельзя примитивной копией Запада.

Категорически недопустимо называть такой замысел модернизацией или даже вестернизацией. Потому что и модернизация, и вестернизация осуществляются с целью преодоления отставания своей страны от Запада, причем отставания, несовместимого с сохранением государственного суверенитета. А значит, порождающего полное исчезновение всех констант народной исторической жизни. Ради сохранения каких-то, хотя бы и изуродованных, констант осуществлялись и российские, и иные модернизации/вестернизации.

Приведу два самых ярких иноземных примера.

Первый — Реставрация Мэйдзи, известная также как Обновление Мэйдзи и Революция Мэйдзи. Она осуществлялась в Японии в период с 1868 по 1889 год. Группа, осуществлявшая эту революцию сверху, сломала самурайскую систему управления, резко расправилась с японскими традициями, изменила государственный строй и законодательство, методы управления промышленностью и финансами, дипломатию, образование, религию, культуру и так далее. Был нанесен серьезный урон японской идентичности. Но всё это было сделано для того, чтобы просто сохранить Японию. А Япония как раз в этот период могла потерять государственную независимость и рухнуть в историческое небытие. Именно вызов технологической несостоятельности, причем такой несостоятельности, которая угрожала существованию государства и народа, побудил императора Японии Муцухито и его правительство распроститься с очень многим из того, что им было дорого. Уничтожение самурайской системы, причем уничтожение свирепое, оставило неизгладимый след, нанесло огромную травму Японии как историко-культурной личности. Вернуть потерянное стремились многие, но это было уже невозможно. Потому что очень круто с этим расправились.

И тем не менее, к концу XIX века Япония из отсталой аграрной страны превратилась в одно из передовых индустриальных государств мира. Преобразованная столь круто Япония смогла победить Россию в Русско-японской войне, что многим казалось совершенно невозможным. Основным признаком технологической и технической состоятельности любого государства является флот этого государства. Отдавая должное героизму русских моряков, мы не можем не признать, что создание Японией флота, продемонстрировавшего свою самостоятельность в Цусимском сражении, может быть поставлено в один ряд с созданием Петром Великим флота, сумевшего отстоять Россию в схватках с иноземными хищниками.

Другим ярчайшим примером расправы с традициями во имя жизни являются реформы Ататюрка. Их очень часто называют Революцией Ататюрка. Турецкие военные, возглавляемые Мустафой Кемалем, расправились беспощадно со всеми константами традиционной турецкой жизни. В 1922 году они упразднили Османский Султанат. В 1924 году они упразднили Халифат, нанеся тем самым страшный удар по всем основам не только турецкой, но и общеисламской жизни. Они провозгласили республику, создали светское государство, создали политическую многопартийную систему, отделили церковь от государства, провели беспощадные политические реформы. Но всё это было попыткой спасти хоть какую-то турецкую жизнь от ее беспощадного уничтожения соседями, ликовавшими по поводу полной несостоятельности безнадежно отсталой Османской империи.

Ради сохранения самой возможности продлевать какое-то турецкое бытие был нанесен страшный удар по самим основам этого бытия. По фундаментальным смыслам, по образу жизни. Сейчас Турция в существенной степени пытается освободиться от кемализма. Но это не имеет никакого отношения к прямому копированию докемалевского опыта. Реформы Мустафы Кемаля были настолько беспощадны, что вернуться к докемалевскому опыту просто невозможно. Попросту говоря, некуда возвращаться. Докемалевский дом турецкой духовной жизни сожжен дотла. И все нынешние противники кемализма вынуждены отстраивать турецкий дом заново, а не возвращаться в прежний дом. При этом возможно надрывное копирование каких-то элементов прежнего докемалевского турецкого дома. Но это очень надрывное копирование. Причем проводимое в условиях, когда не считаться с результатами послеосманского кемалевского периода просто невозможно.

Я могу приводить и другие иноземные примеры. И каждый из них будет подтверждать мой главный тезис — несводимость ельцинских преобразований к какой-либо модернизации или даже вестернизации. Ельцин и впрямь построил какую-то — более чем проблематичную — российскую государственность, имея в виду нечто, не имеющее никакого отношения к тому, что вдохновляло Петра и Елизавету, Ленина и Сталина, Муцухито и Кемаля. Он построил эту государственность только для того, чтобы, уничтожив преграды на пути слияния России с Европой, обеспечить это слияние и подвести черту под всеми тысячелетними российскими претензиями на особое, отличное от Европы, историческое существование.

Петр и Елизавета, Ленин и Сталин, Муцухито, Кемаль и другие догоняли Запад, дабы он не сожрал народ и государство. Ради этого жертвовали частью исторического бытия и... и лихорадочно строили заводы, создавали мощные армии. Ельцин не построил новых заводов, он разрушил прежние. Что же касается армии, то тут, как говорится, без комментариев.

Все перечисленные мною выше модернизаторы/вестернизаторы были мотивированы страшным технологическим отставанием своих стран от Запада и резко сокращали это отставание. Ельцин же отставание от Запада усугубил. Да и было ли такое отставание СССР от Запада, во имя которого надо было круто ломать сложившуюся жизнь? Не было этого отставания. Было нечто совсем другое. То, что не удавалось ни Петру, ни его последователям, ни японцам, ни туркам, но удалось большевикам, свирепым антисоветским антагонистом которых выступил бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Б. Н. Ельцин.

Что же именно удалось большевикам?

СССР, первым запустив спутник в космос и создав непобедимое ядерное оружие, предъявил иную — не догоняющую Запад — модель технологического развития. Все модернизаторы-вестернизаторы только догоняли Запад. СССР же его по некоторым направлениям опередил. На технологический вызов Запада, тот вызов, на который весь мир отвечал только модернизацией и вестернизацией, СССР ответил иначе. Причем блестяще. Он не ответил на иные вызовы — метафизический, концептуальный, идеологический.

Член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны СССР Д. Ф. Устинов построил непобедимую классическую армию. То есть армию, которую не мог победить весь западный мир. Устинов создал для этой армии великое оружие — прежде всего мощнейшие стратегические ядерные ракеты.

Но другой член Политбюро ЦК КПСС, отвечавший за идеологию, М. А. Суслов, не создал постклассического (метафизического, концептуального, идеологического и иного) оружия той силы, какой обладало классическое оружие, созданное Д. Ф. Устиновым.

Но мы-то здесь обсуждаем фатальность модернизационно-вестернизационной травмы как единственного средства догнать Запад и спасти народ.

СССР догнал и перегнал Запад именно в том смысле, в каком это надо было сделать, дабы спасти народ от гибели в результате военного поражения. А значит, не было никакой необходимости наносить травму той жизни, которая сложилась в СССР. Точнее, не было той необходимости, которая была у японцев, турок, у Петра, у ранних большевиков. Но Ельцин наносил сложившемуся до него историческому бытию более серьезную травму, чем все модернизаторы-вестернизаторы. Повторяю, он наносил ее бессмысленно. Если иметь в виду витальные — модернизационно-вестернизационные — смыслы. Значит, были другие смыслы. Собственно растворительные. И именно ориентируясь на эти смыслы, Ельцин не стал строить новые заводы и перевооружать армию. Не стал напрягать народ в технологической гонке.

Зачем? Ведь Ельцин строил государство не для того, чтобы не раствориться в западной жизни. А именно для того, чтобы в ней оптимальным образом раствориться. Ишь ты, технологический рывок, «понимаешь»... Зачем, если задача в том, чтобы государство, которое ты строишь, просто могло решить частные задачи предуготовления нации к вхождению в Европу?

Увы, очень и очень многие не ощущают до сих пор специфики постсоветского периода, созданной Ельциным. Той специфики, которую Путин не преодолевал. А терпеливо сопрягал с российской государственной жизнью. Между тем, эта специфика носит крайне коварный характер. И чревата теперь очень пагубными последствиями. Мы хотим переходить к той или иной конфронтации с Западом? Хотим учитывать опыт успешных конфронтаций — петровской или советской догорбачевской? Тогда надо с горечью осознать, что и Петру, и большевикам страстно хотелось превращать страну в огромную стройку, страстно хотелось заполучить новые высокотехнологические заводы, причем в огромном количестве. Причем хотелось этого именно для того, чтобы отстоять страну, выстоять в конфронтации с западным миром.

А дальше — всё как в сказке про суп из топора. Помните? Солдат обещал хозяйке, у которой он встал на постой, сварить суп из топора. Пообещать-то пообещал, но понадобились и соль, и перец, и крупа, и овощи, и картошка, и мясо. В результате получился очень хороший суп из топора.

Вот так же и с высокоэффективной армией, способной отстаивать суверенитет твоей страны. Для этого нужен ВПК. А также здоровые и образованные солдаты. Для ВПК нужны инженеры. Инженерам нужны педагоги. Инженеры ничего не могут обеспечить, если нет науки. А еще армии нужна идеология. А она не сводится к написанию идеологических текстов. Нужна культура, проникнутая этой идеологией, и... И многое другое.

Ибо невозможно до конца отказаться от традиции, даже очень круто меняя направление общественной жизни. Кроме того, все эти изменения нужны для того, чтобы отстоять какие-то фундаментальные суверенные константы жизни, не правда ли? Какие константы? С большевиками всё более очевидно. А Петр? Что он хотел отстоять? Ведь что-то он хотел отстоять?

Итак, ельцинское государство — это одно, а Петр и большевики — это не просто совсем другое, это нечто диаметрально противоположное. Ельцину новые высокотехнологические заводы в России были категорически не нужны. Потому что эти заводы уже были на Западе, то бишь в Европе. И Россия должна была вместо того, чтобы строить эти заводы у себя, заполучить эти заводы, став частью Европы и создав единый с Европой производственный контур в рамках определенной модели разделения труда. Россия производит сырье — и получает всё то, что может ей отдать в обмен на сырье единый с нею общеевропейский промышленный (да и аграрный) комплекс.

Именно поэтому Ельцин холодно смотрел за тем, как уничтожаются советские заводы, как разрушается советская наука и техника, советское образование, советская культура и так далее. Потому что на руины должно было зайти всё западное. Точнее, общеевропейское. И цели должны были стать общеевропейскими. Так что не надо мучиться над созданием своих целей — каких-то там национальных идей и прочего. А где нет таких великих целей, там не может быть и великой культуры. Там всё вторично. Там всё носит болезненно-эпигонский, подражательный характер.

Герой Грибоедова мог сказать:

Чтоб истребил Господь нечистый этот дух
Слепого, рабского, пустого подражанья.

Для Ельцина этот дух был абсолютно чистым, а любой другой — абсолютно поганым и бесплодным. И коль скоро мы заговорили на столь больную тему, то не грех более внимательно вчитаться в текст Грибоедова, не ограничиваясь цитированием двух его гениальных строк.

Сначала я процитирую антизападного антигероя — Фамусова. Который произносит много разного, в основном хорошего, но и не только. Но есть у него слова не только блестящие, но и пророческие:

А всё Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас творец
От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!
И книжных и бисквитных лавок!..

Как говорится, «умри, Денис, лучше не скажешь!»

Так описать состояние Кузнецкого моста почти за два столетия до того, как вашему покорному слуге пришлось осуществлять по необходимости встречи в находящихся там ресторанах... Это и впрямь надо быть гением.

Но всё же это сказано ретроградом по фамилии Фамусов. Этаким почвенником, прославляющим кривлявшихся перед троном шутов. А вот что сказано настоящим западником-патриотом Чацким, который говорит «служить бы рад, прислуживаться тошно», в шуты превращаться не хочет и так далее.

Чацкий:

В той комнате незначащая встреча:
Французик из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал — и нашел, что ласкам нет конца;
Ни звука русского, ни русского лица
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;
Своя провинция. — Посмотришь, вечерком
Он чувствует себя здесь маленьким царьком;
Такой же толк у дам, такие же наряды...
Он рад, но мы не рады.
Умолк. И тут со всех сторон
Тоска, и оханье, и стон.
Ах! Франция! Нет в мире лучше края!

Ну и что же вы на это скажете? Тут ведь не разведешь руками — «Ах, ретроград!» Чацкий — человек независимый, блестяще знающий Запад, образованный, современный — и вот что говорит...

Я одаль воссылал желанья Смиренные, однако вслух,
Чтоб истребил Господь нечистый этот дух
Пустого, рабского, слепого подражанья;
Чтоб искру заронил он в ком-нибудь с душой,
Кто мог бы словом и примером
Нас удержать, как крепкою вожжой,
От жалкой тошноты по стороне чужой.

Ну, и где она, эта крепкая вожжа, так нужная, коль скоро мы начинаем строить государство не для поглощения нашего народа Западом? Ведь, скажем честно, слишком многое из того, что позволяет создать эту, не ретроградскую, не оголтелую вожжу, истреблено ельцинской государственностью, специально созданной ЕБН и его соратниками для этого истребления. Может быть, пора хотя бы осознать это перед тем, как браться за дело невероятной сложности?

Поймите, я не к тому, чтобы за это дело не браться. За него надо браться немедленно, засучив рукава. Но нельзя это делать походя, не распростившись со старым, не пережив — прошу прощения за повтор, полноценной трагедии, порождающей полноценное освобождение личности от груза прошлого.

Ну, и наконец, как не привести еще и эти слова Чацкого:

Ах! если рождены мы всё перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев.
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев.
«Как европейское поставить в параллель
С национальным — странно что-то!
Ну как перевести мадам и мадмуазель?
Ужли сударыня!!» — забормотал мне кто-то.
Вообразите, тут у всех
На мой же счет поднялся смех.
«Сударыня! Ха! ха! ха! ха! прекрасно!
Сударыня! Ха! ха! ха! ха! ужасно!»

Хохочут идиоты уже чуть ли не четверть века. И вот-вот дохохочутся до третьей мировой войны.

(Продолжение следует)