Судьба гуманизма в XXI столетии
Меня можно упрекнуть в том, что я порой ссылаюсь на проблематичные источники. Например, на среднегабаритную конференцию по Новикову, на конкретные суждения одного из участников этой конференции... Согласен, такие ссылки не всегда уместны, если речь идет о классическом академическом исследовании. Но заявленную мною тему, стоящую в заголовке, просто нельзя исследовать классическим академическим образом.
Это не значит, что в исследовании иного жанра выводы можно делать на основе проблематичной или даже недостоверной информации. Конечно же, выводы на такой основе никогда не должен делать ни один исследователь — вне зависимости от того, что он исследует и каким способом. Но в исследованиях поискового, а не академического типа (иногда такие исследования называют эвристическими, что не вполне точно, но в какой-то степени отражает суть дела) исследователь может чутко отреагировать на ложную информацию и, дернувшись за счет этого в определенную сторону, наткнуться на находящуюся рядом с ней информацию иного качества — вполне достоверную и крайне для него нужную.
Кроме того, иногда приходится ссылками на чужую информацию подменять ссылки на информацию собственную, которую по определенным причинам приводить не имеешь права. Знаешь, к примеру, что такой-то автор фантазирует с тем, чтобы его было интересно читать. Но знаешь и другое. Что фантазии этого автора случайным или неслучайным образом пересекаются с информацией из твоих серьезных источников, на которые ты ссылаться не имеешь права.
Тогда ты ссылаешься на чьи-то фантазии, используя их в качестве вспомогательных конструкций, которые и помогают тебе добраться до необходимой информации, и позволяют выставлять определенные вехи, не откровенничая сверх меры, для того чтобы поведать читателю, почему на самом деле эти вспомогательные вехи могут быть выставлены. Ты ведь знаешь, что в конечном итоге от вспомогательных вех перейдешь к основным. И уж тут-то обеспечишь и достоверность ссылок, и многое другое.
Высказывание Тюрикова, одного из выступавших на конференции, по сути, посвященной розенкрейцерству Новикова, а значит, розенкрейцерству вообще — это для меня вспомогательные вехи. Но вспомогательные — не значит бессмысленные. Если движешься по поисковому лабиринту, руководствуясь принципом «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», то без вспомогательных вех не обойтись. Тем более что в случае Тюрикова речь идет о не слишком авторитетном источнике, дающем вполне достоверную информацию.
Другое дело, что доказательства ее достоверности потребуют ссылки на другие источники. Но это можно отложить до поры до времени. И осуществить после того, как ты от вспомогательных вех перейдешь к основным.
Пока же я ненадолго возвращаюсь к обсуждению информации Тюрикова, она же — одна из вспомогательных вех, и обращаю внимание читателя на такую мелочь, как выбранные Тюриковым эпиграфы.
Второй из выбранных эпиграфов не заслуживает внимания. Речь идет о цитате из В. О. Ключевского, в которой восхваляется Шварц. Но первый эпиграф совершенно непонятен вне всего, что я уже обсудил выше в связи с темой графа де Сен-Жермена и тех его следов, которые уводят в Тибет. Потому что это эпиграф из книги под названием «Учение Живой Этики».
«Учение Живой Этики» — это книга, написанная Еленой Ивановной Рерих, супругой Николая Константиновича Рериха, выдающегося российского художника и мыслителя, исследователя Тибета и Гималаев, ревнителя тибетско-гималайской мудрости. Елена Ивановна — не только жена, но и верный соратник Николая Константиновича.
Рерихи находились в сложных отношениях с теософами (Блаватской и другими), антропософами (Штайнером и другими). Ведь Рерихи считали, что именно ими открыта тибетско-гималайская мудрость. Что именно их посещает и окормляет учитель Мориа, сообщающий своим избранникам о планах сверхчеловеческого тибетско-гималайского братства, продвигающего вперед человечество. А раз так, то их отношения с Блаватской, Штайнером и другими не могли не быть осложнены указанным обстоятельством (у каждого свои сверхчеловеческие учителя — и как их повеления сопрягать?). Но, расходясь по отдельным вопросам, Рерихи, Блаватская, Штайнер, а также все исследователи Тибета от Бадмаева до Свена Гедина были едины в своей оценке особой роли гималайско-тибетского сокрытого центра, руководящего человечеством.
И то, что Тюриков в статье о Шварце цитирует Елену Ивановну Рерих, на самом деле может быть объяснимо только одним — тем, что Тюрикову интересен не Шварц вообще. Ему интересен Шварц лишь постольку, поскольку есть Сен-Жермен. А Сен-Жермен важен, поскольку есть тибетско-гималайская тема. Мне, конечно, возразят: мол, любой автор может по принципу любых ассоциаций взять себе эпиграф. Формально это так. А по существу — нет.
Тюриков, во-первых, выражает надежду на то, что Шварц встречался не только с руководившим его масонской деятельностью Карлом Гессен-Кассельским, но и с самим графом де Сен-Жерменом — этим, образно говоря, тибетско-гималайским гуру Карла Гессен-Кассельского и Гессенской семьи в целом.
Тюриков, во-вторых, сообщает нам, что Шварц хотел формировать обучение русской имперской элиты, сообразуясь с повелениями Сен-Жермена и его тибетско-гималайских наставников. Читатель, наверное, понимает, что в то время в университетах обучались не будущие рядовые младшие научные сотрудники, что обучающихся тогда в университетах было немного и т. д.
Тюриков, в-третьих, сообщает, что Шварц по наставлениям Карла Гессен-Кассельского и Сен-Жермена сформировал Дружеское ученое общество. А что могло быть конкретным эталоном, сообразуясь с которым, должно было формироваться такое общество? Источником этих эталонов была Италия с ее особыми академиями. Немцы же заимствовали эти итальянские академические лекала и превратили их в свои закрытые духовно-политические структуры (кузницы идей и кадров) еще до создания масонских лож. Ох, уж, эти кузницы идей и кадров...
Тюриков пишет: «В состав общества входили друзья-масоны из ложи «Гармония», преподаватели и студенты университетов».
Тюрикову ничего не стоит перечислить через запятую масонов, преподавателей и студентов, поставив их тем самым на одну доску. Но совершенно ясно, что масоны ковали учителей, а учителя ковали студентов. Так ведь?
Спешу заверить читателя: я не собираюсь, уподобляясь одному из героев Высоцкого, петь песню с припевом «Масоны, масоны, кругом одни масоны». XVIII век — это век масонства. Такая констатация не является моим великим открытием. Она совершенно равнозначна утверждению, что Волга впадает в Каспийское море. Другое дело, что масонами в ту эпоху были почти что все представители элиты — как российской, так и западной. И начинать анализировать тогдашнюю элиту, используя в качестве классификационного принципа «масон или не масон», невозможно. Почти все — масоны. Не только те, кого я уже рассматривал, но и птицы гораздо более высокого полета.
Почему Екатерина II начала гонения на Новикова и других розенкрейцеров? Потому что она обнаружила, что ее сын, будущий император Павел I, не просто благоволит масонам (графу Панину и другим), но и сам принял масонское посвящение. Причем, по-видимому, не абы какое, а розенкрейцерское.
Тут-то и «полетели клочки по закоулочкам». Потому что одно дело — когда твой сынок, находясь в гордом одиночестве, тебя хулит и даже размышляет о том, как соорудить под тебя подкоп. И совсем другое дело — когда у сынка есть целый круг элитных сотоварищей, объединенных в организацию и руководимых из-за рубежа. Сотоварищей, которые поддерживают сынка в нелюбви к мамаше, инструктируют, как с мамашей бороться...
Не масонской революции в России по образцу Великой французской революции боялась Екатерина II. Она боялась, что снюхаются Павел, ее сын и законный наследник, и некие — розенкрейцерские и околорозенкрейцерские — представители элиты, причем вполне могущественные.
Что же касается революции, то роль масонства XVIII и XIX веков в ее осуществлении крайне проблематична. И особо проблематична роль рассматриваемых нами розенкрейцеров, а также представителей близко к ним примыкающих шведских лож, шотландских лож, вообще лож с повышенным количеством иерархических ступеней/«градусов». Именно эти ложи вбирали в себя всю или почти всю европейскую и российскую аристократию. Именно в этих ложах состояли многочисленные царедворцы и отдельные императоры. Тот же Павел I, например... Или Александр I, особо сильно благоволивший к масонам после своего возведения на престол...
В исследованиях масонства, увы, очень много так называемой конспирологической пены. Но ее немало и в исследованиях на другие темы, рассмотрение которых необходимо, коль скоро ты занимаешься историей элиты, актуальными элитными играми и так далее.
Но если эту пену устранить (а это в XXI веке при желании сделать можно), то и впрямь возникает слишком очевидная на первый взгляд картина, не позволяющая осуществить дифференциацию элиты на несколько разнокачественных и разнонаправленных групп.
Конечно, Гёте — масон. Никаких сомнений по этому поводу в принципе нет. Но он и не может не быть масоном. Хотя бы потому, что масонами являются гораздо более высокие фигуры, от которых Гёте зависит.
Карл Август Саксен-Веймар-Эйзенахский, герцог Саксен-Веймарский и Саксен-Эйзенахский (1757–1828) — тоже масон. А Гёте — всего лишь полностью зависящий от герцога интеллектуал при герцогском дворе. Самому этому герцогу власть передала его мать — Анна-Амалия Брауншвейг-Вольфенбюттельская, правившая вплоть до совершеннолетия своего сына (Карл Август потерял отца в возрасте одного года).
В 1774 году Карл Август познакомился с Гёте. Карлу Августу было семнадцать, Гёте — двадцать пять. Они дружили более пятидесяти лет. Но кто тут был хозяином положения, а кто находился на шатких основаниях рядом с этим хозяином, — очевидно.
Кстати, друг и покровитель Гёте Карл Август, достигнув совершеннолетия и получив власть из рук своей матери, женился на Луизе Августе Гессен-Дармштадтской (1757–1830), которая, являлась младшей сестрой великой княгини Натальи Алексеевны, урожденной принцессы Августины-Вильгельмины-Луизы Гессен-Дармштадтской, первой супруги великого князя Павла Петровича, будущего императора Павла I.
Наталья Алексеевна умерла при родах, родив мертворожденного сына.
Когда в 1772 году императрица Екатерина II начала искать невесту для своего сына Павла, то прежде всего в качестве кандидаток рассматривались три гессенские принцессы: Амалия (1754–1832), Вильгельмина (1755–1776) и та самая Луиза, которая стала потом веймарской герцогиней, этакой повелительницей Гёте. Выбор Екатерины пал на Вильгельмину. Она-то и стала великой княжной Натальей Алексеевной. Порой думаешь, ну чем бы была Российская империя без гессенских особ, особо интегрированных в самую разную масонерию? Как, впрочем, и другие высочайшие европейские особы рассматриваемой эпохи.
Ну и что прикажете делать Гёте? Его госпожа — масон. Его господин — масон. Все вокруг масоны. А он что должен делать? Уподобляться Липочке из пьесы Островского «Свои люди — сочтемся», которая говорила: «Кого не заденет за живое: все подруги с мужьями давно, а я словно сирота какая!»
Кстати, немецкий покровитель Гёте Карл Август Веймарский с 1806 года находился на русской императорской службе, был зачислен в свиту императора Александра I, был генерал-лейтенантом русской армии, шефом Киевского гренадерского полка русской императорской армии. И вполне себе обеспечивал контакт между масонами Германии и масонам России. А как иначе-то?
Разумеется, русские масоны взаимодействовали с немецкими (а также с французскими, английскими, шведскими)!
Разумеется, одним из аспектов взаимодействия между Жуковским и Гёте, друзьями Жуковского и тем же Гёте был, конечно же, масонский аспект!
Но, увы и ах, сам по себе этот аспект настолько вездесущ, что, повторяю, никакой дифференциации внутри европейской и российской элиты с его помощью осуществить невозможно.
Розенкрейцерство в какой-то степени более способно оказать содействие подобной дифференциации. Но только в какой-то степени. А вот связь графа Сен-Жермена и Карла Гессен-Кассельского может в гораздо большей степени помочь искомой нами дифференциации. Эта связь общеизвестна. И для того, чтобы ее установить, не нужны среднегабаритные конференции, а также их участники, достоверность суждений которых неочевидна.
Вот как характеризует самого графа Сен-Жермена ландграф Карл Гессен-Кассельский в собственной книге «Воспоминания о моем времени» (Hesse (Karl, Prinz de). Memoires de Mon Temps. Copengagen, 1861): «Он был, вероятно, одним из самых великих философов, когда-либо живших на свете. Покровитель человечества — деньги ему были необходимы только лишь для того, чтобы иметь возможность помогать нуждающимся. Страстный любитель животных, сердце его было переполнено единственной заботой о счастье других».
С еще одним фрагментом из тех же мемуаров Карла Гессен-Кассельского я уже знакомил читателя. Приведу его здесь снова для полноты картины.
«История этого человека, несомненно, содержит в себе некоторые исключительно интересные детали, которые неизменно способны привлечь к себе внимание искренне любопытствующего. Я, пожалуй, попытаюсь вкратце рассказать о нем, стараясь ничего не упустить и передать то, что я слышал от самого Сен-Жермена, прибавляя кое-где для ясного понимания замечания. Он поведал мне о том, что в наши края прибыл, будучи уже восьмидесяти восьми лет отроду, и является, вне всякого сомнения, плодом брачного союза принца Ракоци из Трансильвании с первой его женой по имени Текели. Совсем еще ребенком отдан он был на попечение в дом последнего герцога де Медичи (Джованни Гасто), который обожал младенца и укладывал его на ночь в своей опочивальне. Когда же подросший Сен-Жермен узнал о том, что два его брата, сыновья принцессы Гессен-Ванфридской (Рейнфельсской), оказались подданными императора Карла VI и получили по титулу, называясь отныне Санкт-Карлом и Санкт-Элизабетом, то решил наречь себя Sanctus Germano, то есть Святым Братом (или всё же Святым Германцем — С.К). Я, конечно же, не обладаю достаточными сведениями, чтобы доказать его высокое происхождение, однако о могущественном покровительстве герцога де Медичи, оказанном Сен-Жермену, я премного осведомлен из другого источника».
Я не стану здесь же повторять уже приведенную информацию Чезаре Канту, библиотекаря главного Миланского книгохранилища, подтверждающую сведения Карла Гессен-Кассельского.
Разумеется, в биографии графа де Сен-Жермена находится место для многочисленных мистификаций. Но если, образно говоря, выпаривать из информационной колбы многочисленные фантазии, совсем не укорененные в реальности, то на дне этой колбы останется нечто заслуживающее внимание. В том числе и сведения о том, что граф Сен-Жермен находился в коммуникациях с графом Алексеем Орловым-Чесменским (1737–1807), приближенным императрицы Екатерины II, одним из тех, кто помог Екатерине взойти на престол в 1762 году. На момент этой проблематичной, но далеко не невозможной встречи Сен-Жермена и Алексея Орлова, граф был главнокомандующим русской эскадры, которая вела войну с Турцией на Средиземном море.
Эта информация сама по себе не заслуживает серьезного внимания. Но чуть позже станет ясно, почему я счел необходимым познакомить с ней читателя. А вот другая — и более достоверная, и более значимая для нас информация.
Никто из исследователей биографии Сен-Жермена не оспаривает того, что этот граф достаточно долго находился в Персии при дворе Надир-шаха (1688–1747).
Между тем Надир-шах Афшар — фигура далеко не банальная. Это выходец из туркменского племени афшаров, захваченный в детстве в рабство, бежавший из рабства, ставший известным разбойником. А затем сумевший превратиться из разбойника в полководца.
Полководец, изгнавший афганцев с той территории Ирана, которую они захватили...
Полководец, чудом спасшийся от козней иранского шаха Тахмаспа II, обеспокоенного его возвышением...
Полководец, отвоевавший у турок Азербайджан и лучшую часть Ирака...
Полководец, свергший надоевшего ему шаха Тахмаспа II и посадивший на престол малолетнего Аббаса III...
Полководец, объявивший себя сначала регентом при беспомощном малолетке. А в итоге...
В итоге полководец Надир-шах Афшар стал шахиншахом Ирана.
Он овладел Афганистаном.
Он вторгся в Индию.
Он сверг властителя Индии, представителя династии Великих Моголов Мохаммед-шаха.
Он заключил мир с Россией, предложив ей дружить против османов.
Он долго с переменным успехом воевал в Дагестане, был разгромлен в Аварии, отброшен из Дагестана и в итоге убит одним из своих военачальников.
Я не могу останавливаться на интереснейшей биографии этого персидского властителя. Скажу лишь, что, по сведениям многих биографов Сен-Жермена, этот странный персонаж находился при дворе Надир-шаха с 1737 по 1742 год. А Надир-шах начал победоносную войну с Индией в 1738 году. И захватил Дели в 1739.
Если Сен-Жермен действительно находился при дворе Надир-шаха в 1737–1742 гг., то он просто не мог не оказаться в Индии вместе с шахом, который возглавлял победоносное персидское войско.
Еще раз подчеркну, что никакая информация о Сен-Жермене не может быть достоверной на 100 %. И что в данном исследовании невозможно в деталях разбирать метод, с помощью которого совсем недостоверные сведения можно отделить от относительно достоверных.
Скажу лишь, что с высокой вероятностью относительно достоверными можно считать, например, сведения графа Максимилиана Ламбергского, канцлера австрийского императора Иосифа II. Газеты той эпохи сообщают, например, что в конце июня 1770 года граф Максимилиан Ламбергский удостоил своим посещением Корсику с целью проведения кое-каких исследований. И что в этой поездке его сопровождал сеньор Сен-Жермен.
Граф Максимилиан Ламбергский (1729–1792), он же — граф Максимилиан Ламберг, является автором нескольких книг, в том числе книги «Воспоминания светского человека», в которой есть фрагменты, посвященные графу Сен-Жермену. Биографы Сен-Жермена спорят о том, стоит ли доверять информации графа Ламбергского. Но как минимум налицо прямое свидетельство современника Сен-Жермена, подтвержденное в опубликованной этим современником книге.
Биографы Сен-Жермена ссылаются также на письмо графа Сен-Жермена к всё тому же Максимилиану Ламбергскому. Согласно этому письму, относящемуся к числу относительно достоверных источников, граф Сен-Жермен сообщает Максимилиану Ламбергскому, что «моим познаниям в искусстве плавления драгоценных камней я во многом обязан именно своему второму путешествию в Индию, которое я предпринял в 1755 году в сопровождении генерала Клайва, бывшего под командованием вице-адмирала Уатсона. (Имеется в виду генерал Клайв Индийский, барон де Пласси (1725–1772), глава Британской Ост-Индской компании, утвердивший власть Британии над Индией — С.К.) Во время моего первого путешествия я мог лишь подозревать о существовании столь чудесной тайны».
Итак, есть все основания считать, что граф де Сен-Жермен был в Индии, и не один раз. Первый раз, по-видимому, вместе с Надир-шахом. А второй раз — вместе с генералом Клайвом.
Много путешествуя по миру, граф Сен-Жермен в итоге едет к Карлу Гессен-Кассельскому, в доме которого живет как очень почетный и желанный гость. Прочнейшая связка «Сен-Жермен — Карл Гессен-Кассельский» не высосана из пальца. Она относится к числу немногочисленных надежных исторических фактов.
В своих воспоминаниях Карл Гессен-Кассельский пишет, указывая на связь графа Сен-Жермена и дома Медичи: «Этот дом (Медичи), как хорошо известно, славился своей приверженностью к наукам и искусствам, и поэтому неудивительны его ранние успехи во всех отраслях человеческого знания. Однако к постижению таинств Природы он приступил, руководствуясь исключительно своими стремлениями к ведомой только ему одному цели. Он прекрасно разбирается в травах и деревьях, из которых приготавливает чудесные снадобья, сохраняющие молодость и здоровье, и, возможно, продлевающие жизнь. У меня до сих пор хранятся все его рецепты, однако врачи принимают их в штыки. Одному врачу по имени Лоссау, владельцу аптеки, я платил по 1200 крон в год за приготовление лекарств по рецептам Сен-Жермена, главным образом, особенного чудодейственного чая, который продавался за дорогую цену богатым людям, а беднякам раздавался бесплатно... После смерти этого медика, удрученный сплетнями, долетавшими до меня со всех сторон, я был вынужден забрать все рецепты, и больше не нанимать никого на его место».
Мы видим, что Карл Гессен-Кассельский постоянно отрекомендовывает себя как чуть ли не главного ученика и последователя графа Сен-Жермена.
Мы видим также, что от графа Сен-Жермена нити очевидным образом тянутся в Индию вообще и в ту тибетско-гималайскую зону, которая особо притягивала многочисленных представителей европейской элиты и элиты Российской империи. В числе этих представителей — Карл Гессен-Кассельский, являющийся, как мы убедились, не просто масоном и даже не просто розенкрейцером, а именно почитателем Сен-Жермена. И, будучи таким почитателем, Карл Гессен-Кассельский, конечно же, устремляет свой взор всё в ту же тибетско-гималайскую зону. Одно дело — просто масонство, и совсем другое дело — розенкрейцерство особого рода, начинающее (или продолжающее) разрабатывать тему закрытой тибетско-гималайской мировой власти задолго до Рерихов и теософов, Бадмаева, Доржиева и других.
Еще одним относительно достоверным источником являются мемуары некоего барона Шарля Анри де Глейхена, датского дипломата, находившегося во Франции тогда, когда там блистал граф де Сен-Жермен. Барон Глейхен издал свои мемуары в «Меркур Этранже» в 1813 году. Таким образом, мы имеем дело со столь же сомнительным, как и все остальные, но всё же имеющим право на существование источником.
И Шарль Анри де Глейхен, и другие лица, пристально наблюдавшие за Сен-Жерменом, не только повествуют о разного рода чудесах, творимых графом. Знакомство с многочисленными свидетельствами, обладающими разной степенью достоверности, позволяют утверждать, что в числе ближайших поклонников, почитателей и последователей де Сен-Жермена не только Карл Гессен-Кассельский, не только Глейхен, не только граф Максимилиан Ламбергский, но и (внимание!) мать российской императрицы Екатерины II Иоганна Елизавета Гольштейн-Готторпская (иначе — Иоганна Елизавета Ангальт-Цербстская, 1712–1760) супруга владетельного князя Ангальт-Цербстского.
Представим себе, что вся отобранная нами информация о графе Сен-Жермене, являющаяся хотя бы относительно достоверной (совсем достоверной информации по такому вопросу, подчеркну еще раз, просто не может быть), хотя бы в какой-то степени отражает исследуемую нами реальность. Что тогда получается?
Прежде всего, мы обнаруживаем, что как минимум с эпохи графа Сен-Жермена некая эзотерика, влиятельная в элитных кругах Европы и России (та, которую условно можно называть розенкрейцерской), уже склоняет своих поклонников к признанию особой роли Тибета и Гималаев в управлении миром и отдельными странами.
Невидимые братья, посланные этим регионом для просвещения европейских стран и России...
Великие учителя, отдающие приказы своим ученикам, к числу которых относятся даже некоторые верховные властители, и уж, конечно же, многочисленные представители влиятельной элиты...
Всё это, как мы убедились, существует в Европе и России не с эпохи теософов, Рерихов, Блаватской, Штайнера и других, а как минимум с эпохи графа Сен-Жермена. То есть со второй половины XVIII века. Согласитесь, одно дело — если вся эта устремленность к Тибету и Гималаям рождается лишь конце XIX — начале XX века, а другое дело — если эта устремленность существует в России и Европе хотя бы на столетие раньше, то есть во времена Гёте и его русских поклонников, во времена бурного увлечения масонством вообще и особенно розенкрейцерством как определенной альтернативой так называемому вольтерьянству, каковым именуется атеистический просветительский рационализм.
(Продолжение следует.)
