В ощущении тупика
Окончательно созревший в России в 2012 г. элитный раскол на условно «прозападную» и условно «антизападную» клановые группы прошел не только через частно-корпоративный и властный «олигархат», но и через все государственные институты страны, включая Федеральное собрание, правительство, ФСБ и армию. И почти полностью парализовал систему разработки и реализации сколько-нибудь последовательной экономической политики.
Это резко усилило в России то вызванное глобальным кризисом состояние стратегической неопределенности, которое всегда смертельно опасно для любой долгосрочной хозяйственной деятельности.
А с августа 2012 г. эта неопределенность дополнилась еще одним новым фактором: экономика начала жить по правилам Всемирной торговой организации (ВТО). Российские предприятия столкнулись с ростом конкуренции на отечественном рынке со стороны зарубежных, прежде всего китайских, производителей, товары которых идут в страну как напрямую из Китая, так и через «прозрачную» границу Таможенного союза с Казахстаном.
Эта суммарная неопределенность не могла не сказаться на национальном хозяйстве в виде сокращения инвестиций в расширение и модернизацию производства. Предприятия, сомневаясь в своей способности выдержать конкуренцию с импортом в условиях ВТО и непредсказуемой государственной политики, боятся вкладывать в основные фонды собственные средства. Банки, сомневаясь в конкурентоспособности предприятий и гарантиях возврата кредитов, отказываются рефинансировать старые и выдавать новые кредиты большинству предприятий промышленного и аграрного секторов.
Каковы хозяйственно-экономические результаты?
В начале 2013 г. Минэкономразвития (МЭР) прогнозировало рост инвестиций в основные фонды в текущем году на 2,5 %. Статистика на начало октября показала не рост, а фактическое падение инвестиций на 1,4 %.
Прогноз МЭР по росту промышленного производства на текущий год составлял 4,7 %. В начале декабря Росстат признал, что в этом году рост промпроизводства нулевой. Причем этот «ноль» обеспечивается относительным благополучием в сырьевых отраслях, а по многим отраслям обрабатывающей промышленности, включая автопром и тяжелое машиностроение, налицо падение производства.
Некоторые «провластные» эксперты утверждают, что на самом деле это результаты пока неполной статистики, и по итогам года всё будет лучше. Однако есть такой прямой и оперативный показатель, как грузооборот железнодорожного транспорта. А он с начала года по октябрь упал на 2,5 %.
Еще один симптом надвигающегося системного кризиса — то, что впервые с 2009 г. в России начала расти безработица. Даже по официальным данным Росстата (как считает большинство экономистов, существенно заниженным), она за год поднялась с 5,2 % до 5,5 %. Но это, как говорится, средняя температура по больнице. А в моногородах и депрессивных регионах (в том числе на взрывоопасном Северном Кавказе) безработица составляет устойчивые десятки процентов.
Наконец, в начале года официальный прогноз роста ВВП России на текущий год составлял 4,5 %. В начале декабря глава Минэкономразвития А. Улюкаев назвал новую цифру — 1,4 %. Что практически означает отсутствие экономического роста.
Куда при этом шли деньги банков, которых оказалось лишено большинство предприятий? Прежде всего, на потребительское кредитование населения. Которое и было главным источником потребительского спроса и основным «генератором» российского экономического роста последних лет. К осени 2013 г. суммарная закредитованность российских домохозяйств достигла 15,5 % ВВП.
По меркам развитых стран это не так много. Однако с учетом низких реальных доходов российского населения — это почти пять месячных зарплат на каждого занятого в экономике. Но главное даже не это. В текущем году начала стремительно расти просроченная задолженность по кредитам физических лиц: с января по октябрь она поднялась с 386 до 600 млрд руб.
Знаменательно, что ипотечные (то есть работающие на национальную экономику) займы населения из общей суммы кредитов составляют менее трети. А более 70 % кредитов — это займы (как правило, под очень высокий процент) на приобретение потребительских товаров. Причем товаров почти полностью (примерно на 85 %) импортных. То есть основная доля российского потребительского кредитования — это фактическая поддержка зарубежных экономик в ущерб экономике национальной.
Однако и это не всё. Просроченная задолженность по кредитам — это рост доли «плохих» (то есть сомнительно обеспеченных) активов у банков-кредиторов. А снижение реальных располагаемых доходов населения и рост безработицы в новой волне российского экономического спада (или, как вежливо определяют официальные инстанции, «резкого замедления роста») приводят к массовому обострению «кредитной осторожности» наших граждан. И, значит, еще и к сокращению кредитных процентных доходов банков-кредиторов.
В результате немало российских экономических экспертов (в частности, из Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования) уже с октября говорят о растущих рисках или даже неизбежности общероссийского банковского кризиса.
И дело здесь не только в сокращении возможностей банков полноценно зарабатывать на схлопывающемся инвестиционном и потребительском кредитовании. Дело еще и в том, что очень многие банки вместо такого кредитования занялись высокоприбыльными, но рисковыми операциями игры на финансовых рынках. А некоторые из этих банков ускоренно занялись еще более прибыльными операциями теневой «обналички», а также созданием легальных и криминальных цепочек конвертации рублей в валюту и ее вывода за рубеж. То есть одной из тех форм дерибана национальной экономики, которую мы обсуждали ранее.
Что в результате? Если на пороге 2013 г. Минэкономразвития прогнозировало чистый отток капитала из России в текущем году не более $10 млрд, то последний декабрьский прогноз того же МЭР — не менее $60 млрд.
Всё перечисленное не могло не сказаться на состоянии федерального и региональных бюджетов. Их доходы (исключая стабильные пока(!) нефтегазовые доходы) снижаются из-за недобора налогов в сравнении с планом, поскольку падают прибыли предприятий в производстве, сфере услуг, торговле. И 1 сентября Президент В. Путин объявил о необходимости сокращения бюджетных расходов.
В середине сентября Минфин обнародовал новые проектировки расходов и доходов федерального бюджета. Если ранее в трехлетнем проекте бюджета на 2013–2015 гг. доходы в 2014 г. планировались в 14,06 трлн руб., а расходы — в 14,2 трлн руб., то новые цифры доходов и расходов составили 13,6 трлн руб. доходов и 13,98 трлн руб. расходов. Сокращение на первый взгляд непринципиальное, но... с учетом хотя бы официальной инфляции оно означает уменьшение бюджета примерно на 7 % по сравнению с прежним планом!
Еще сложнее ситуация с бюджетами регионов. Если не считать немногочисленные «благополучные» столичные и нефтегазовые субъекты Федерации, то налицо быстро растущие региональные бюджетные дефициты. Большинство регионов в условиях снижения экономической активности и доходов предприятий «недобирают» налоги и, значит, не могут полноценно финансировать необходимые инфраструктурные, градостроительные и прочие программы.
По объявленной 5 декабря оценке главы Минфина А. Силуанова, суммарный рост доходов регионов России в 2013 г. составил 1 %, в то время как рост расходов — 6–7 %. Но поскольку на регионах лежит большая часть «неотменяемых» социальных обязательств, это вынуждает региональную власть наращивать свои долги перед банками и федеральным бюджетом. Кроме того, немало региональных банков — как и банков столичных — активно участвуют в дерибанной финансовой деятельности, выводя за рубеж капиталы местной (и не только местной) элиты.
В 2013 г. к перечисленному выше добавился еще один существенный для России «кризисогенный» фактор. Уже в 2012 г. наращивание добычи в США и Канаде сланцевых газа и нефти повлияло на мировые рынки энергоносителей и породило в Европе оптимистические ожидания снижения зависимости от энергопоставок из России. При этом рецессия в Европе снизила потребление энергии европейской промышленностью и ужесточила для российского газа конкуренцию на европейском рынке. Это, соответственно, ухудшило прогнозы стабильных поступлений в Россию газовых экспортных доходов.
В октябре 2013 г. в результате остановки (или задержки?) внешней агрессии против Сирии и резкого изменения ближневосточной политики Вашингтона замаячила перспектива задруживания США с Ираном. То есть снятия международных санкций с Тегерана и полномасштабного возвращения на мировой рынок иранского нефтяного экспорта.
В условиях явного обострения отношений между США и Саудовской Аравией такой сценарий, как считает немало экспертов, не исключает отказа нефтяного картеля ОПЕК (где решающую роль по-прежнему играют саудиты) от поддержки высоких мировых цен на нефть. А если в результате вступления в игру Ирана нефтяные цены обрушатся, сразу окажется под вопросом обеспечение российской экономики и российского бюджета главными — нефтегазовыми — экспортными доходами.
Представляется, что США (для которых добыча сланцевых газа и нефти рентабельна только при нынешних высоких энергетических ценах) такого поворота событий постараются (и сумеют) не допустить. Однако дополнительный риск, усиливающий кризисную неопределенность в мировой и российской экономике, налицо, и он не может не сказаться и на экономических прогнозах российской власти, и на экономическом поведении расколотой российской элиты.
Нельзя сказать, что власть этого не понимает. Назначение в июле 2013 г. на пост главы Центробанка Э. Набиуллиной вместо С. Игнатьева привело к активизации ЦБ в части отзыва лицензий у ряда достаточно крупных банков, проблемных и в смысле качества активов, и в смысле обналичной и отмывочной деятельности. Если в первой половине года — при Игнатьеве — ЦБ отозвал лицензии только у трех банков, то во второй половине года — при Набиуллиной — таких банков уже оказалось почти 30, и это, видимо, еще не конец.
Однако внятных разъяснений по поводу причин отзыва лицензий власть не дает. И потому взбудораженная и расколотая элита полна противоречивыми слухами: то ли это один из фронтов экономической войны между элитными кланами, то ли попытка власти прибрать к рукам (то есть перетянуть в госбанки) большинство вкладов населения, напуганного ликвидацией частных банков населения, то ли это политика затыкания дыр утечки капиталов и снижения рисков общего банковского кризиса, то ли, напротив, провоцирование общей финансовой паники и этого самого банковского кризиса.
Также очень по-разному интерпретируется и решение власти посягнуть на «священную корову» двадцатилетней российской либеральной политики в духе «Вашингтонского консенсуса», который мы обсуждали ранее. А именно отказ от хранения полной «корзины» валютных резервов страны в форме ценных бумаг США и Евросоюза (что фактически является валютным финансированием геоэкономических и геополитических конкурентов России) и решение направить часть этих резервов (до 40 % ресурсов Фонда национального благосостояния) на инвестиции в стратегические государственные проекты. Оценки этого решения в расколотом элитном сообществе опять-таки полярные: от разумного стремления власти обеспечить государственно-частным финансированием решение приоритетных инфраструктурных проблем — до попытки «путинского режима» поддержать в кризисе воровские аппетиты приближенных элитных кланов.
В этом же русле — подготовка Госдумой проекта закона «О государственном стратегическом планировании в России», принятия которого В. Путин потребовал в одном из своих майских указов 2012 г., сразу после инаугурации. Злые языки в элите заговорили о «восстановлении Госплана» и «возврате в СССР». Но, хотя это и признак явного отступления Президента от ультралиберальной постсоветской экономической политики «невмешательства государства в экономику», пока совершенно неясно, как возможны разработка и реализация осмысленной долговременной государственной стратегии в отсутствие в стране институтов, кадров и автономных управленческих и финансовых ресурсов государства для такой работы. А также в условиях конфликтного раскола практически всей хозяйственно-экономической и политической элиты.
Еще один новый сюжет, чрезвычайно взбудораживший российское элитное экономическое сообщество, заявил Президент В. Путин 12 декабря 2013 г. в Послании Федеральному собранию. Путин сказал о необходимости «деоффшоризации» российской налоговой системы. То есть о будущих законодательных новациях, требующих от зарегистрированных в оффшорах корпораций, ведущих экономическую деятельность в России, платить налоги в российский бюджет. Очевидно, что попытка создания и реализации такого законодательства (которое, кстати, уже применяется во многих странах) коснется огромной части российской олигархической и властной элиты. И, значит, дополнительно обострит элитный раскол.
Пока признаки обострения этого раскола очевидны в основном в информационно-пропагандистской сфере, где воюющие стороны обмениваются всё более грубыми оценками и эпитетами. Однако можно предполагать, что по мере углубления кризиса основная борьба переместится в сферу изменений законодательства (в администрацию президента, Правительство, Госдуму и Совет Федерации). А затем, не исключено, и на улицы — по нынешнему украинскому образцу.
