Власть языка
Павел Расинский в своей статье «Концепция ликвидации грамотности для сохранения русского языка» поднимает острейший вопрос власти — власти языка.
Разработчики новой концепции преподавания русского языка и литературы в школах ссылаются на необходимость подстраивать преподавание в школах под «интернет-реальность»: под неизбежное и огромное влияние интернета на язык подрастающего поколения. Но разработчики не дают прямого ответа на вопрос, что представляет из себя эта новая «интернет-реальность»? Дело ведь не только в том, грамотно в ней пишут или нет. Дело в ее качестве, в формируемой ею смысловой матрице, выразителем которой является язык. Если на заборе написано слово из трех букв, то вопрос ведь не исчерпывается тем, грамотно оно написано или нет. И если в реальной жизни надпись можно просто стереть и забыть, то в интернет-реальности у «забора» может быть несколько миллионов читателей-подписчиков, и принудительное цензурирование не решит проблему его существования и, главное, запроса на него.
Интернет стремительно идет по пути опрощения, убирая рефлексию (текст и контекст) и сводя всё к символу. Это наглядно видно по инволюции крупных социальных сетей.
«Живой журнал» был запущен в 1999 году и по сей день является наиболее приспособленной для публикации и чтения больших текстов (в формате развернутой публицистики) платформой.
«Фейсбук» запущен в 2004 году и представляет собой формат, наиболее удобный для публикации сжатых (несколько абзацев) текстов и картинок. Аналог «Фейсбука» в России — «ВКонтакте» — начал работу в 2006 году.
Ключевой особенностью «Твиттера», запущенного в 2006 году, стало ограничение на число знаков в одной публикации — не более 140 (это несколько небольших предложений). Для сравнения, в данном абзаце 206 знаков.
«Инстаграмм» в принципе отказался от текста, сделав акцент на фото. Там нет технических ограничений на написание слов, но формат построен так, что слова не нужны. В «Инстаграмме» говорят фотографиями, которые могут быть подписаны, а могут — и нет.
Интересная деталь: наибольшую популярность у звезд шоу-бизнеса получили «Твиттер» и «Инстраграмм». В то время как в ЖЖ они практически отсутствуют.
Интернет-язык — это язык мемов, основанных на символе, который может быть представлен в виде слова и/или картинок (реже — видеорядом).
На языке мемов можно говорить грамотно и даже просоветски: «Антисоветчик — всегда русофоб» — это типичный мем. Но это никак не отменяет «мемонизации» сознания. А это не шутка. Мем — это агрессивное информационно-политическое оружие. Например, Болотная привнесла в Рунет (русскоязычный интернет) такие мемы, как «146 %» (высмеивание «волшебника» Чурова) и «85 рублей» (обвинение оппонента в написании комментариев в интернете за 85 рублей). Евромайдан и последующая за ним гражданская война принесли такие мемы, как «титушка» (любой неугодный мужчина призывного возраста, обвиняемый в агрессивном поведении за деньги противоборствующей стороны), «колорады» (люди, носящие георгиевские ленты) и «ватники» (антифашисты, сторонники налаживания отношений с Россией).
Триада «титушки», «колорады» и «ватники» облегчила части украинских граждан моральную санкцию на геноцид своих же сограждан. Мем как явление существует давно. Раньше их могли называть ярлыками, лозунгам или как-то еще. Но именно в эпоху интернета мем приобрел характер агрессивно саморазмножающегося вируса.
Мем саморазмножается не потому, что «злые силы дурят голову детям» (они дурят, но вопрос в том, за счет чего).
Мем саморазмножается благодаря попаданию в нерв аудитории. Сила мема зависит от того, как сильно и как долго он востребуется массами. В эту игру можно играть, но кто и для чего написал ее правила? Например, выше я уже приводил мем «Антисоветчик — всегда русофоб». Это долгоживущий и мощный мем, который многое изменил в информационном поле. Но что он изменил в реальности? Когда из Гиркина сооружали образ «Стрелкова» (один из мемов, оправдывающих постоянное нытье и капитулянтские настроения: «Игорь Иванович грустит»), в сети было широко известно следующее его высказывание. «Я неоднократно расписывался в уважении к Русскому Корпусу в Югославии (присягнувшему Гитлеру, в итоге ставшему частью РОА Власова и воевавшего на стороне нацистской Германии против Югославии и СССР — А.М.)». Известно было и то, что Гиркин называет группенфюрера СС фон Паннвица «настоящим Героем и Рыцарем Чести». Но часть аудитории, которая по сей день с гордостью несет на своих знаменах мем «Антисоветчик — всегда русофоб», подобные заявления никак не смутили. Она с радостью и, видимо, не без помощи проверенного временем мема «Один раз не пидарас» водрузили на пьедестал «Антисоветчика — Русского Героя Стрелкова».
Интернет-реальность формирует нового человека. Человека уже даже не клипового мышления. Ибо клиповое мышление — это все-таки мышление. Это люди символов — интернет-символов: податливо-приспосабливающиеся, шумно-пассивные и довольные собой. Противостоять этому только запретительными мерами нельзя. Но это не значит, что запретительные меры не нужны вообще. Проблема уже так остра, что в Европейском Союзе приняли решение запретить детям до 16 лет пользоваться социальными сетями без согласия родителей (ограничение вступит в силу в 2018 году). Но дело ведь не только в детях, взрослые дети (совершеннолетняя «школота» — еще один интернет-мем) тоже в зоне риска.
Школа, безусловно, играет огромную, решающую роль в формировании человека. Но ею вопрос никак не ограничивается. Окончательный ответ на вызов нового человека из интернет-реальности может быть только в виде другого нового человека: явления новой жизни (уклада, культурной среды, языка... человека как такового). Только на классику опереться нельзя, так как классическая эпоха в итоге породила то, что мы имеем сегодня.
Интернет же будет всё равно. Вопрос в том, каким он будет и как соединить его с реальностью, преодолев беспомощность людей из интернет-реальности. В краткосрочной перспективе нужно создать плотные микросреды — катакомбы, обладающие главным оружием — своим языком. И строить канал из интернет-микросред в реальность. А в реальности микросреды должны быть готовы принимать людей — это ведь тоже нетривиальная задача.
