1. Экономическая война
  2. Сельское хозяйство ЕС
Париж, / ИА Красная Весна

Сельское хозяйство Франции принесли в жертву ради глобального рынка?

Винсент ван Гог. Ферма в Провансе. 1888
Винсент ван Гог. Ферма в Провансе. 1888

Дезинтеграция французской сельскохозяйственной модели стала запланированной акцией европейских бюрократов ради торжества глобального рынка, 13 декабря пишет французский журнал Le Diplomate.

В то время как французские средства массовой информации (СМИ) отмечают столкновения между правоохранительными органами и фермерами, выступающими против систематического забоя еще здоровых голов крупного рогатого скота в результате единичных случаев заболевания, сельскохозяйственный кризис меняет свой характер. Он перестает быть только социальным и экономическим, становясь всё более политическим и даже стратегическим.

То, что происходит сегодня во французской сельской местности, свидетельствует о глубоком разрыве между европейской технократической логикой, основанной на принципе максимальной осторожности и нормативном управлении, и производственными, человеческими и территориальными реалиями национального сельского хозяйства.

Эти события начинают иллюстрировать постепенную эрозию французского сельскохозяйственного суверенитета в пользу европейской модели, которая становится все более оторванной от интересов производителей, продовольственной безопасности и социальной стабильности.

Забой здоровых коров — это не бюрократическая случайность. Это симптом запланированного распада французской сельскохозяйственной модели, принесенной в жертву ради желания бюрократов превратить в норму свое право управлять всем, в том числе сельским хозяйством, ставя это право выше стратегии.

И эта борьба длится вот уже 40 лет, в течение которых европейские реформы были поставлены на службу глобализованному рынку. С 1980-х годов Европейский Союз постепенно изменил общую сельскохозяйственную политику (CAP). Изначально задуманная как инструмент власти для защиты внутреннего рынка, стабилизации цен и общественных предпочтений она обеспечивала как продовольственный суверенитет континента, так и экономическую жизнеспособность сельского мира.

Первый поворотный момент наступил с принятием единого Европейского акта 1986 года. Сельское хозяйство оказывается втянутым в повсеместную конкуренцию с постепенным ослаблением таможенных мер защиты, что делает европейские производители беззащитными перед воздействием колебаний мирового рынка.

Затем реформы 1992, 2003 и 2013 годов, которые усиливают эту либерализацию: отмена привязки к помощи, экологические условия, отмена европейских преференций. Фермер больше не рассматривается как стратегическая опора суверенитета: он становится оператором в широко управляемой системе, выживание которой зависит от субсидий.

Все это сопровождается стремлением бюрократов из Еврокомиссии ориентироваться на мировой рынок, а не на сельскохозяйственный суверенитет. В итоге импортируемая продукция, к которой не применяются жесткие европейские требования по соблюдение безопасности продукции сельского хозяйства, имеет больше преимуществ перед европейскими фермерами, которые, наоборот, сталкиваются с более жесткими ограничениями.

При этом для еврочиновников свободная торговля становится инструментом влияния, с помощью которого они добиваются промышленных и дипломатических выгод в ходе торговых переговоров. Взамен открывают дорогу бразильскому мясу, украинской курице или южноамериканским цитрусовым, предъявляя им менее строгие правила. К этому добавляется экологическая политика, когда европейских фермеров заставляют соблюдать единые климатические стандарты, часто далекие от реальных условий на местах. И наконец, финансовая зависимость усиливает структурную хрупкость. Субсидии компенсируют доходы без повышения конкурентоспособности. Модель становится социально стабильной, но экономически уязвимой.

В итоге Франция от сельскохозяйственной державы скатывается до административного центра Европейской комиссии. Французские власти наиболее строго применяют европейские стандарты. Такое отношение напрямую способствует ослаблению его сельскохозяйственной модели. Как следствие, происходит потеря суверенного потенциала.

Закрытие скотобоен, ослабление производственных цепочек, неспособность самостоятельно справляться с некоторыми кризисами в области здравоохранения свидетельствуют о том, что государство больше не действует как стратег. Эпизод с узловым дерматозом с массовыми выбраковками иллюстрирует эту зависимость от европейских протоколов в отсутствие соразмерного Национального ответа.

Наконец, Франция последовательно поддерживает торговую политику Брюсселя, даже когда она напрямую угрожает ее сельскохозяйственным отраслям. Она поддерживает международные соглашения, которые подрывают ее животноводство, вместо того, чтобы отстаивать четкие красные линии. Вместо борьбы за свои интересы, государство механически применяет европейские протоколы, не имея стратегического видения национальной продовольственной безопасности.

Таким образом, ослабление французской сельскохозяйственной модели является результатом не серии разовых ошибок, а четко выбранной политической траектории. Европейские решения, подкрепленные чрезмерной транспозицией Франции, постепенно подорвали национальную сельскохозяйственную мощь, ослабили продовольственный суверенитет и ослабили сельские территории.