Азиатская технократическая демократия отменяет «конец истории» Фукуямы — NI

Азиатскую демократическую технократию можно назвать той политической системой, которая вышла победителем в пандемии коронавируса, пишет доктор философии Параг Кханна в статье, опубликованной 6 марта в The National Interest.

«Когда основополагающее эссе Фрэнсиса Фукуямы „Конец истории?“ было опубликовано в 1989 году, в конце заголовка стоял вопросительный знак — и неслучайно. Аналитик выдвигал предварительную гипотезу, а не твердое утверждение, приписываемое ему в последующие годы», — подчеркнул Кханна.

«Но очевидная стабильность условий, которые побудили его написать свою работу, справедливо убаюкивала многих на Западе ложным чувством превосходства. Холодная война должна была вот-вот внезапно и ошеломительно закончиться, поэтому Фукуяма, несомненно, был прозорлив, однако он также ломился в открытую дверь», — добавил он.

Автор напоминает, что и до Фукуямы говорилось о «конце истории», в частности, немецким философом-идеалистом Георгом Фридрихом Гегелем. Фукуяма же видел «конец истории» в победе западного либерально-демократического капитализма после окончания холодной войны. Центром новой мировой идеологии должны были стать США. Тогда большинству политологов было трудно представить себе, какие структурные изменения могут ждать мир в будущем.

«Для большинства политологов многополярный мир был нечетким и отдаленным сценарием. Они, в том числе Фукуяма, сосредоточили внимание на том, что процессы все больше будут вращаться вокруг банальных экономических вопросов, чем и объясняется его знаменитый заключительный отрывок, в котором он сетует, что мир станет скучным», — отметил автор.

Быстрое открытие экономики Китая для внешнего мира и позднесоветское «новое политическое мышление» свидетельствовали о том, что другие великие державы (Китай и сегодняшняя Россия) не будут идеологической угрозой.

«Фукуяма признал, что Китай переживает модернизацию быстрыми темпами, от которых захватывает дух», — продолжил аналитик, указав на то, что Россия превратилась в обладающего ядерным оружием «калеку».

С точки зрения геополитики, ситуация выглядела совсем иначе. Экспертов в этой области мало интересовала природа того или иного режима и гораздо больше — потенциал государства, его формулы могущества, ориентированные на географическое положение и численность населения, наличие природных ресурсов, военную технику и возможности проецирования своей мощи, а также финансовые активы.

«Геополитика — это материализм для идеализма политической философии, благодаря чему он является лучшим противоядием от врожденной идеологической природы политологии», — провел черту Кханна.

Выход на первый план стран Азии представляет собой убедительное свидетельство того, что процессы развиваются по геополитическим, а не по политологическим законам. В чем-то Фукуяма был прав: Китай не выступил с убедительной идеологией, которой хотели бы подражать другие государства.

«Непоколебимое присутствие Китая как сверхдержавы подтверждает, что геополитика впервые в истории стала одновременно многополярной и многоцивилизационной. Но это не делает Китай новым концом истории», — указал он, отметив, что на долю КНР приходится около 15% мирового ВВП, а не 50%, как было в случае с США после Второй мировой войны.

Китаю удалось добиться экономического подъема, пока он цепляется за политический авторитаризм, что подтверждает точку зрения Самюэля Хантингтона о том, что модернизация не означает вестернизацию. В эту новую пост-постколониальную эпоху Китай сталкивается с непреодолимой реальностью антиимперской психологии, из-за которой и у американского, и у китайского «лидерства» мало привлекательности.

К тому же сам Китай уже становится жертвой того, что когда-то он сам сделал с Западом: остальные страны Азии, не желая становиться колониями ни Китая, ни Запада, активным образом встраиваются в цепочки поставок, начинают требовать создания совместных с Китаем предприятий, передавать им технологии, а также строить собственные государственные корпорации.

«Азия также полностью вышла из тени Китая в идеологических дебатах о „конце истории“. В самом деле, если существует политическая система, которая вышла победителем из пандемии коронавируса, это азиатская демократическая технократия», — пишет автор.

Но что еще более важно, азиатские демократии, придерживающиеся золотого стандарта, такие как Япония, Южная Корея и Тайвань, оказались глобальными образцами для подражания благодаря сочетанию компетентности и прозрачности. Они олицетворяют гораздо более сбалансированные и здоровые отношения между рационализмом и свободой, чем сегодня Америка или Британия.

«Эти общества являются авангардом того, что я называю „новыми азиатскими ценностями“ технократического управления, смешанного капитализма и социального консерватизма, которые с гораздо большей вероятностью станут глобальным набором норм, чем постправдивая западная демократия», — утверждает Кханна.

Таким образом, вместо того, чтобы застыть в глобальной иерархии в 1989 году, все подошли к ландшафту как минимум четырех согласованных и жизнеспособных центров глобального лидерства: США, Европы, Китая и демократической Азии (особенно зарождающегося согласия между Японией, Австралией и Индией). С геополитической точки зрения — трое против одного. С экономической точки зрения каждая держава или центр силы сами по себе. И идеологически каждый считает себя выше остальных.

Напомним, Параг Кханна — специалист по международным отношениям, бывший советник по геополитическим вопросам в США, основатель и управляющий партнер FutureMap. Его последняя книга — «Будущее за азиатским миром: торговля, конфликты и культура в XXI веке» (2019 год).