«Мы не учили „жи-ши“, мы не учили чередования в корнях, мы ничего такого не учили»

Разговор с учителем русского языка и литературы ГОУ ЛНР «Свердловская средняя школа № 9 имени воина-интернационалиста Александра Голубкова»

Одно дело — писать учебную программу и даже критиковать, и совсем другое — выходить с ней к семи-, десяти-, двенадцатилетним детям, которые все чувствуют: правду, ложь, уверенность и неуверенность. На освобожденных территориях — свое отношение к украинскому и русскому языкам, к их преподаванию. Это отношение сформировала жизнь.

Корр.: Как изменился украинский язык за последнее время?

Алена Петренко: Я пришла работать в школу в 2011 году, и так как я по образованию учитель русского языка, значит, естественно, стала преподавателем этого предмета. Уже на тот момент меня очень удивило, что я преподавала русский язык как иностранный. Понять я этого на тот момент не могла, потому что как можно преподавать родной язык как иностранный? Жители Донбасса являются русскоязычным населением, и, в общем-то, непонятно было, когда русский стал для нас иностранным.

Корр.: В учебнике для пятого класса, который Вы мне показали, рассказывается, как произносятся буквы. То есть это такая издевка — преподавать язык с той позиции, когда иностранцев учат произносить буквы с транскрипцией.

Алена Петренко: Действительно, было похоже на издевку. Почему? Потому что, когда ты приходишь на урок и начинаешь деткам говорить, как произносятся носовые звуки, они на тебя сидят и смотрят… Это ведь то, что дано каждому ребенку с рождения. Мы говорим на русском языке, а здесь ни с того ни с сего каждый ребенок начинает задумываться, правильно ли у него поставлен язычок во рту и так далее. То есть урок превращался абсолютно не в урок.

Самое интересное для меня было — почему мы не учим детей правильно писать? Мы не учили «жи-ши», мы не учили чередования в корнях, мы ничего такого не учили. Первые полгода мы просто проходили, что такое пословицы. Дети грамотно писать не умеют, но мы учим их правильно произносить звуки, ставить язычок, чтобы он упирался в зубик и так далее. И если в пятом классе русский язык у нас сейчас — 5 часов в неделю, то в 2011 году был два часа в неделю. Программа была странная — почему? Потому что не отводились уроки на повторение, элементарно, на анализ контрольной работы. Контрольная работа прошла, ну и замечательно, идем дальше. А с чем идем дальше — непонятно. Не было совершенно уделено внимание орфографии. Может быть, конечно, это я попала на переломный момент. 2011 год — это уже достаточно сложная обстановка везде и всюду.

Я очень люблю украинский язык. Опять, почему — с точки зрения учителя русского языка? Потому что в украинском есть очень много образных слов. Зачем далеко ходить: вот сегодня мы с детьми разбирали второстепенные члены предложения — определение. В украинском языке определение — это прикметник. Уже в этом слове «прикмета» заложена некая образность!

Изначально, я Вам сказала, у меня позиция была четкая — не нужен учебник украинского языка. Почему? Потому что — насколько он будет целесообразен? Может быть, детям было бы и легче какие-то для себя понятия уяснить. Но… если говорить о том, что он должен быть именно в программе, — нет. В программе он однозначно не нужен по одной простой причине, потому что… Ну, а в чем смысл?

Корр.: Вы не видите, куда его будет можно приложить?

Алена Петренко: В качестве общего развития — замечательно. Но опять, он должен быть изначально чистым украинским языком. Потому что, когда еще я училась в школе, уже на тот момент — школу закончила в 2006 году — начался сбой. Опять же, откуда мы брали украинский язык? Мультфильмы, которые нам транслировали, какие-то фильмы, причем на тот момент четко: даже если русский фильм шел, то внизу — субтитры на украинском языке. И уже тогда родители наши остро на это реагировали, потому что вот «белочка», например, привычное слово — на украинском языке всегда была «билочка». А потом она вдруг стала «выверка». Это, опять же, насаждение либо польского, либо я не знаю какого языка.

Корр.: Это после 2011 года?

Алена Петренко: Нет, это, наверное, еще до того. Оно, знаете, постепенно после 2004 года внедрялось.

Еще пример. Когда я была маленькая, мы всегда на «санчатах» катались — теперь они с какого-то чуда стали «гранжулята», тоже для нас совершенно непонятное слово. О какой чистоте украинского языка может идти речь, если в языке, который есть сейчас на Украине, осталось процентов тридцать, наверное, чистого исконно украинского языка. Поэтому, если говорить о создании учебника — насколько он целесообразен? Если мы его просто создадим, ну замечательно, будет он. Но насколько умело с ним будут обращаться? Он должен быть направлен в правильное русло. Если говорить об авторах, которых туда включить, однозначно это не современные авторы, потому что современный — ничего хорошего не будет. Если они историю переписывают, то что говорить тогда о творчестве?

В 2014 году у меня родилась дочь, украинского языка нигде не слышала уже абсолютно, но так как я сама из Лисичанска, а с 2011 года живу в Свердловске (город в ЛНР. — Прим. ред.), родственники у меня везде — и в России, и по Украине. И когда мы периодически разговариваем по Skype, у мамы, естественно, проскакивают украинские слова — и моему ребенку они очень нравятся. Почему? Ей интересно их произносить. Она просто в восторге от украинских песен. Она не понимает смысла, лишь некоторые слова ловит, но тем не менее…

В этом году у нас очень большой наплыв — детки с освобожденных территорий. Конкретно, в классе с моим ребенком учится девочка София из Северодонецка. Северодонецк — это Донбасс, Луганская Народная Республика сейчас, слава богу. Там люди всегда говорили на русском языке, «украинство» насадили искусственно — дети заговорили на украинском. И когда приехала эта девочка София, нашим детям было забавно: они улыбались, смеялись, по-доброму, естественно. Девочка видела, что вызвала интерес у наших, не растерялась. И с тех пор они иногда подходят к ней: «А скажи вот — как „тетрадь“ на украинском языке?» Она: «Це зошит». Когда наши пытаются повторить украинское слово, это выглядит, конечно, очень забавно, но тем не менее никакого барьера нет в общении. Почему? Потому что языки родственные и слова все более-менее понятны. Но сказать, что девочка из «более украинизированных мест» себя как-то некомфортно чувствует, — нет абсолютно. Дети замечательно общаются.

У моего ребенка чистая «г». В украинском языке — буква «гхэ». И вот дочка приходит и говорит: «Мам, а представляешь, София там читает и „гхе-гхе-гхе“, а все смеются». А я говорю: «Вы что, глупые, это же украинский». То есть, если учебник будет издан, может быть, в какой-то игровой форме детям можно привить интерес к украинскому языку, потому что всё-таки мы — братские народы. И таким образом, мы всё-таки отделим себя от того, что происходит сейчас на Украине. Почему? Потому что там напрочь запретили русский язык. А как можно запретить человеку говорить на том языке, на котором он думает?

Мы смогли бы наперекор всем показать, что мы не такие вредины, как они. И всё-таки у нас нет враждебного настроя, и когда у нас отменили изучение украинского языка, даже многие родители были за то, чтобы украинский язык остался хотя бы факультативом. Так что насчет того, чтобы просто искоренить его — нет. Вопрос в том, насколько целесообразно будет издание этого учебника, будут ли его применять на уроках, чтобы он не просто пылился. Вопрос в том, как будет организована работа. Просто издать учебник, но кто будет им распоряжаться, как его будут внедрять, — мне кажется, работа должна быть проведена просто колоссальная.

Корр.: Нужен ли индивидуальный подход к областям, которые недавно были включены в состав России?

Алена Петренко: Индивидуальный подход нужен не потому, что кто-то на украинском языке говорил, а кто-то — нет, индивидуальный подход нужен в любом случае. Потому что у этих людей сейчас будет невероятнейшая психологическая травма. И хотя бы поэтому нужен индивидуальный подход и нужно учитывать всю специфику. Мне было очень легко переходить к реалиям, которые наступили после освобождения ЛНР. Почему? Потому что мы все этого хотели. Насчет Херсонской, Запорожской областей я не могу ничего сказать, потому что я никого не знаю оттуда, не знаю настрой этих людей. Наш регион сам к этому шел, это было решение большинства, мы этого хотели. Как настроены люди там, нужно дополнительно изучать, и, мне кажется, тут не просто соцопросы нужны, нужно именно проходить всё это изнутри. Узнать, чем эти люди дышат. Если сейчас напрочь перекрыть кислород и запретить украинский язык там, не будет ли это порождением новой агрессии? Ведь то же самое происходило с нами. Мы говорили-говорили на русском языке, а тут нам «хоп» — и перекрывают кислород.

Мы сейчас отличаемся от Украины тем, что мы более лояльны в этих отношениях. Просто посмотрите, насколько там работа направлена против нас! А мы этого не делаем. Это я только пример привела на маленьких детках, которых конкретно знаю, а так у нас много приезжих и в старших классах, и, опять же, никто против них не настроился. Луганские, свердловские дети адекватно принимают тех, кто приезжает оттуда.

А теперь представьте, если кто-нибудь из наших детей поедет туда. Там нас не принимают. С 2014 года у нас были разные люди: кто-то целенаправленно уезжал в сторону Украины, и я знаю точно, что нелегко было даже взрослым. Были случаи, когда и на работу люди не могли устроиться, бывшие госслужащие, потому что они выезжали отсюда. Они не могли устроиться именно потому, что в паспорте стоит наша прописка.

Мы не настроены так. Мы принимаем всех и абсолютно позитивно относимся даже к тем, кто приезжает сюда с Украины. Приехавшие, я думаю, сделали правильный выбор. Не просто так они здесь оказались. Мы не такие, как Украина, — благодаря своему менталитету. Мы воспитаны на правильной литературе. Даже взять меня — в школе, в 2006 году уже, я помню, когда читала что-то вслух, родители спрашивали: «Чего ты там читаешь?» — это было уже не то, что изучали они. Украинские власти поменяли программу в направлении, которое было им выгодно.

И насколько долго там шла эта обработка, пропаганда? Уже не одно поколение выращено, и беда в том, что это поколение уже свое поколение растит и промываются мозги всё дальше, дальше и дальше.

Корр.: Как погружаются в школьную программу приехавшие дети?

Алена Петренко: Русский язык в принципе они не изучали, поэтому, конечно, очень сложно. Да о чем говорить? Даже нашим деткам, которые с 1-го по 4-й класс изучали украинский язык, а с 5-го его у нас из программы убрали как обязательный предмет, тоже было сложно, потому что и буквы немного не так пишутся. В русском языке нет буквы i с точечкой, как в украинском, и апострофа у нас нет и так далее. Но нормально все адаптируются, потихоньку. Младшим, естественно, проще, старшим уже сложнее. В плане орфографии тут уже есть некие препятствия, потому что самое главное в украинском языке — как слышим, так и пишем, а в русском языке нужно правила учить.

Но тем не менее адаптируются. Благодаря чему? Читать нужно правильную литературу. Благо, у нас сейчас учебники правильные, хотя хотелось бы, конечно, чуть-чуть усовершенствовать их. В этом году программа поменялась, и не совсем просто, конечно. Но опять, нужно правильно объяснить ребенку плюсы, показать выгоду и объяснить, почему, допустим, мы изучаем это сейчас, а не в старшей школе.

А адаптироваться — они адаптируются. Языки-то родственные. Поэтому адаптируются нормально. И взрослые тоже. Опять же, почему взрослые сделали выбор в пользу России? Да потому что многие возвращаются на свою родину. У нас очень много случаев, когда люди и бизнес бросили, приехав сюда. Будем помогать им развиваться здесь, поднимать малую родину и работать на благо большой.

Корр.: Спасибо.

Алена Петренко: Не за что, приезжайте к нам еще!