Проект, который осуществлял СССР, не воплотился во всей полноте

Сто лет назад в крайне тяжелой мировой ситуации возникло совершенно новое небывалое государство. Советские люди создавали СССР как огромную мечту. Однако, эта мечта не была до конца осуществлена.

Об этом ИА Красная Весна рассказала ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН, главный библиотекарь библиотеки № 180 имени Николая Федорова Анастасия Гачева.

ИА Красная Весна: Прошло сто лет со дня образования Советского Союза и более тридцати с того момента, как его не стало. Как вы считаете, что изменилось в мире, когда не стало этой страны?

Анастасия Гачева: Я думаю, что, оказалась утраченной та сверхидея, тот сверхпроект, которому было посвящено это огромное, занимавшее шестую часть суши целое.

Проект Советского Союза по-настоящему не состоялся в своих главных основаниях, в своих предельных заданиях. Когда Советский Союз складывался, очень многие деятели культуры, науки, образования видели в советском строительстве проект будущего. Причем будущего для всех. Проект будущего не только для одной шестой части света, а проект будущего для всего человечества, созидательную творческую модель, которая позволит примирить правду личности — личности растущей, творящей, сознающей себя ответственным и благим деятелем в мире — и правду целого, правду человеческой общности, выведет к горизонтам не только земного, но и космического строительства. Не случайно в эпоху зрелости Советского Союза именно Россия стала той страной, которая вывела в космос сначала первый спутник, а затем корабль Юрия Гагарина.

Советский Союз дал новый вектор развития науки и технологий, направленных на созидание. Это прежде всего мирный атом, мирное применение ядерной энергии, в отличие от военной эксплуатации атома в трагическом взрыве ядерных бомб, сброшенных США на японские города Хиросиму и Нагасаки в августе 1945 года. Первая Обнинская атомная станция, запущенная в 1954 году, стала символом использования научных открытий на благо человека.

Проект СССР в своем глобальном задании — созидания будущего, солидарного, творческого будущего для всех, для каждого человека, мирного, многонационального строительства — не осуществился во всей своей полноте.

Ныне торжествует усредняющая глобальность, которая фактически не имеет ничего общего с тем идеалом планетарности и подлинного интернационализма, который звучал в советском проекте, который звучал у таких деятелей науки, как, например, Владимир Иванович Вернадский.

Торжествует торгово-промышленный идеал с очень-очень низким духовным и творческим потолком. Мир откатился к капитализму и его ценностям. Человек важен только как инструмент, как колесико и винтик торгово-промышленного оборота. Не личность стоит в центре мира, а стоит капитал. Не человек, а ценности внечеловеческие.

Советский принцип: «Все во имя человека, все на благо человека» должен быть понят серьезно и кардинально расширен, углублен на основе ценностей, начавших входить в горизонт мысли и действия советского человека в восьмидесятые годы, в эпоху перестройки, когда стало возвращаться задержанное наследие, и прежде всего тексты русских христианских мыслителей XIX–XX вв., для которых свобода — это свобода благого избрания и совершеннолетней ответственности за бытие. Конечно, можно рассматривать перестройку как время начала распада СССР, но можно и как шанс на перезагрузку советского проекта и его выхода на новые рубежи.

Прежде всего речь идет о возвращении к идеалу христианского социализма, о котором говорили Достоевский и один из ведущих деятелей русского христианского возрождения Сергей Булгаков. Для Достоевского «наш русский социализм» — это «всесветное единение во имя Христово». Произошел отказ от воинствующего атеизма, началось обращение к религиозной традиции, к наследию русской религиозной философии. Были, повторюсь, введены в горизонт мысли и действия современности забытые, задержанные, отброшенные по идеологическим соображениям произведения русской мысли и литературы. Все это должно было стать расширением духовного и творческого фундамента строительства будущего. И совершенно не нужно было для этого строительства разваливать СССР.

Утверждение ценностей свободы слова, возможности творческой дискуссии отнюдь не обязательно должно было сопровождаться центробежными тенденциями, национальными обособлениями, раздиранием целой страны. То, что это произошло, свидетельствует о нашем духовном и нравственном «несовершеннолетии», о том, что мы не смогли оказаться на высоте тех заданий, которые были заложены в проекте СССР.

Советский Союз по-настоящему не осуществил свой проект будущего, и, может быть, сейчас, оглядываясь на столетний юбилей, стоит подумать о том, как в третьем тысячелетии все то ценное, что было в советском проекте, — ввести в жизнь.

ИА Красная Весна: Хотелось бы поподробней поговорить про основы советского проекта. В чем ключевые столпы Советского Союза (которые не были до конца осуществлены)?

Анастасия Гачева: Конечно, главное — это идея ответственности, причем всецелой и абсолютной ответственности человека за историю, за будущее. Идея воспитания человека-творца, человека-растущего, принципиально отвечающего за мир и за будущее. Человека не трутня, не просто живущего по принципу «живи как живется» или, как мы сейчас говорим, «не тормози — сникерсни». А человека, понимающего ценность труда, творчества, самопожертвования, делания для других, внутренней аскезы, восценения ценностей нравственного, духовного порядка, их подлинной значимости, несводимости идеала к материальному комфорту. Все эти ценности, безусловно, были свойственны России и до осуществления социалистического проекта. Вспомним знаменитое тютчевское стихотворение:

Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты Русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.

Здесь звучит главное: не ценности материального комфорта, внешнего устроения важны для русской души, а важны религиозная правда, любовь, солидарность, сотворчество. В претворенном виде эти ценности, в конечном итоге, легли и в основу социалистического проекта. Идеалы солидарности, товарищества, братства, общего дела — вот что являлось этическим фундаментом социалистического строительства.

Здесь звучала идея человека-творца, отвечающего за мир, способного ставить созидательные цели и их осуществлять. И это, конечно, уход от рабского сознания, от образа человека-раба, или, если переходить к современности, человека-клерка, который должен эффективно вписаться в жизнь, найти свое место в пирамиде успеха, причем расталкивая локтями других. В противовес принципу рынка и конкуренции в советском проекте утверждался принцип общего дела, товарищества, общих задач, которые стоят перед людьми, и каждый призван внести свою лепту в их осуществление.

Одна из важнейших идей социализма — идея планового хозяйства. Земля является общим благом, общим достоянием, народным достоянием. Это глубоко-религиозный и нравственный взгляд, потому что если земля — народное достояние, это не значит «ничейная», это значит «всеобщая» и каждый отвечает за то, что будет с землей. А не то, что ты себе урвал кусочек земли, его возделываешь, а всё остальное тебя вообще не касается, пусть там будут пустыни, пусть вырубают леса, пусть там будет всё что угодно — моя хата с краю.

Госплан, практика постановки крупных целей в экономике во имя общего блага, долгосрочное планирование, когда рассчитывают не на быстрый эффект, связанный прежде всего с получением финансового прибытка, а развивают масштабные проекты, которые работают на будущее, пусть даже близкого финансового эффекта и не дают.

Многие представители русского зарубежья, крупные наши религиозные философы, — Николай Бердяев, Сергей Булгаков и др. — с большим интересом присматривались к проблеме планового хозяйства, потому что в самой идее планирования они видели приближение к идеалу ответственного хозяйствования человека на планете Земля, которое есть ничто иное, как исполнение Божественной заповеди обладания землей, данной человеку в начале времен.

Сергей Булгаков в 1912 году издал книгу «Философия хозяйства». Это был философ, который в начале XX века двинулся «от марксизма к идеализму». Марксистскую политэкономию он стремился дополнить и перестроить на основе религиозно-нравственных ценностей. Экономика для него — это «ойкономия», домостроительство, возделывание мира, где человек — не вор и разбойник, заходящий в природу с черного хода, чтобы унести побольше чужого добра, а соработник Творца в деле преображения мира в Царство Христово.

Капиталистическая модель экономики критиковалась очень многими христианскими философами XX века, видевшими правду социализма именно в том, что, в конечном итоге, он есть некая, пусть редуцированная, попытка создать рай на земле, Царство Божие на земле. Нельзя смиряться с тем, что история катастрофична, что развитие не всеобщно, что есть неизбежные жертвы исторического действия и это совершенно нормально, что люди имеют разные стартовые условия и это тоже нормально: в протестантской этике, связанной, по Веберу, с «духом капитализма», кто к чему предопределен, тот к тому и предопределен, выскочить из этой предопределенности невозможно. А социалистический проект смотрит на человека совершенно иначе. Скольким талантливым представителям из народной среды был дан в советское время доступ к фундаментальному образованию, открыты возможности стать инженерами, учеными, педагогами и др.

ИА Красная Весна: Вы очень много говорите про религиозные принципы, которые были реализованы в советском проекте, хотя считается, что советский проект очень атеистичный.

Анастасия Гачева: Он внешне атеистичный. Внешне воинствующий атеизм, но внутренне — принцип апостольской общины, объединенной идеалом братства, трудничества, любви. Моральный кодекс строительства социализма — калька христианских заповедей. Об этом хорошо пишет Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма».

Тот коммунистический лозунг, над которым после краха СССР много смеялись, называя его утопическим: «От каждого по способностям, каждому по потребностям», был построен на принципах социальной ответственности и солидарности. Если, допустим, человек болеет и не может трудиться — включаются механизмы социальной и государственной помощи.

Модель социального государства — колоссальная заслуга СССР. Каждый человек имеет социальную защиту, каждый получает доступ к образованию, к медицинской помощи, в том числе высокотехнологичной: то, как тебя будут учить и лечить, совершенно не зависит от толщины кошелька.

Сейчас мы особенно чувствуем эту ценность социального государства, когда сталкиваемся со все большим проникновением в сферы медицины и образования рыночной экономики. Образование и культура не могут быть товаром, они должны быть достоянием всех — для советского проекта это принципиально. А когда речь идет о качестве жизни и здоровья, тем более недопустимо, чтобы они зависели от платежеспособности человека. Новейшие достижения медицины и фармакологии, позволяющие проводить сложные операции, лечить болезни, ныне доступны далеко не каждому. И возникает вопрос: почему то, что спасает жизни, становится предметом торга? Принцип «От каждого по способностям — каждому по потребностям» должен работать и здесь.

Безусловно, принцип «от каждого по способностям — каждому по потребностям» предполагает совершеннолетнюю личность. Коммунистический идеал может состояться только тогда, когда человек, как бы сказал Федоров, достигнет духовного и нравственного совершеннолетия. Ведь потребности могут быть очень разными, и формирование высших потребностей — огромная задача воспитания, педагогики.

Советская педагогика ставила задачу воспитания нравственно-ответственной, творческой, солидарной личности. Она ставила во главу угла не эгоизм «я», а наоборот — потребности в жертве, в товариществе, в творчестве, в общении, в расширении горизонта знаний и умений, а главное — в любви к человеку.

Низшие потребности можно культивировать, и за примерами далеко не стоит ходить: современный искаженный мир дает их достаточно. Да и подчас и культивировать ничего не приходится — низшие потребности сами культивируются. Их можно внешне ограничивать, что малодейственно, а можно — воспитывать человека так, чтобы он сам отказался от дурных потребностей, стал иначе выстраивать свою жизнь. Как раз в этом ценность христианской этики. И советская педагогика, не говоря «Господи! Господи!», отчасти этой этике следовала, хотя христианство в этом смысле идет дальше, апеллируя и к высшему началу в человеке, и к его свободе в Боге.

У христианства нет механизмов внешнего сдерживания, государственного принуждения, внешней регламентации, ограничения свободы человека, лишения его доступа к информации и т. д. Христианство говорит человеку: «Все мне позволительно, но не все полезно» (слова ап. Павла из Первого послания коринфянам). Оно стремится пробудить в личности совесть, чтобы она, обладая полнотой свободы, выбирала благо. Это, конечно, более трудная задача, социальное целое человечества пока, к сожалению, развивается по модели, более близкой модели «великого инквизитора», чем модели Христа, заповедующего ученикам: «Будьте совершенны, как Отец Ваш небесный совершен».

Беда социалистического проекта, его ахиллесова пята и во многом отчасти и причина его краха был воинствующий атеизм, от которого наконец в перестроечное время стали отказываться. Значимость веры и христианства была понята во время Великой Отечественной войны, когда были сделаны первые шаги навстречу Русской Православной Церкви, прошел Архиерейский собор, был избран Патриарх. Возвратилось празднование Пасхи, были открыты новые храмы, началось рукоположение священников, была открыта Духовная семинария. Хрущевская же война с Церковью нанесла огромный урон развитию советского проекта. Отказ от воинствующего атеизма, опора на идеи христианского социализма — то, что могло и должно было спасти советский проект.

И наконец, главное, о чем говорили философы русского космизма еще в начале 1920-х годов. Необходимо было радикально расширить масштаб социального действия и строительства. А. К. Горский, Н. А. Сетницкий, В. Н. Муравьев, выбравшие не эмиграцию, но служение будущему в своей стране, подчеркивали, что не только задачи построения справедливого общества должны быть поставлены во главу угла новой России, но и те задачи, которые формулировал родоначальник космизма Николай Федоров: преодоление смерти и глобальная регуляция природных процессов. Смертный человек не может быть по-настоящему счастлив. Болезни и смерть — это такие же причины неблагополучий и бед человечества, как и социальное неравенство. Для Федорова вопрос «о богатстве и бедности» должен быть подчинен другому, всеобъемлющему, вопросу — «о смерти и жизни». И если мы не решим этот вопрос, мы не построим справедливого и по-настоящему счастливого общества.

Все это хорошо понимали многие из тех писателей, которые приняли революцию, но одновременно по-маяковски задавали вектор движения от социальной революции к «третьей революции духа». Это другая, бескровная революция, не только меняющая социальную практику, но и стремящаяся победить смерть, выйти в космос, вернуть к жизни всех когда-либо живших.

Вот повесть Андрея Платонова «Котлован». Роется котлован под дворец всеобщего счастья. Трудная, тяжелая работа, но строители котлована воодушевлены идеалом будущего счастливого мироустроения. Они понимают, что даже если они не доживут, то будут дети, будут следующие поколения, которые станут счастливыми и свободными жителями нового мира. Символом этого будущего человечества является для них девочка-сирота Настя. Но Настя заболевает и умирает. И они кладут в основание котлована дворца всеобщего счастья трупик ребенка. Хоронят Настю на дне котлована и уходят с места строительства. Их мечта разбилась о «каменную стену» законов природы. Поможет ли борьба с социальным неравенством, когда есть главная причина страдания и зла в человечестве — непреодолённая смерть.

То же самое и в романе Платонова «Чевенгур». Копёнкин, великий романтик социализма, влюбленный в Розу Люксембург, приезжает в город, где строится коммунизм. Крушение его мечты происходит тогда, когда в Чевенгуре умирает ребенок: «Какой же это коммунизм? От него ребенок ни разу не мог вздохнуть, при нем человек явился и умер.Тут зараза, а не коммунизм. Пора тебе ехать, товарищ Копенкин, отсюда — вдаль».

Нужно вспомнить и фигуру философа-космиста Николая Сетницкого, благодаря которому в «План капитального строительства в СССР», опубликованный в 1924 г. Госпланом, были включены задачи «борьбы с языком пустыни», предотвращения той тенденции обезлесивания и иссыхания плодородных земель юга России, на опасность которой в последней трети XIX в. указывали В. В. Докучаев, А. С. Ермолов, В. С. Соловьев, Н. Ф. Федоров.

А в 1933 г. в Харбине, где Сетницкий работал в качестве советского служащего на китайско-восточной железной дороге, он выпустил важную работу «СССР, Китай и Япония: начальные пути регуляции», подчеркивая, что путь к предотвращению военных столкновений между Японией и Китаем, Японией и СССР лежит именно на путях регуляции. Эти страны, в отличие от климатически благополучной Европы, регулярно страдают от стихийных природных бедствий: бездождия, засух, наводнений, землетрясений, муссонов. Соответственно и созидательной почвой сотрудничества могут и должны стать дождевание, превращение в плодоносные оазисы пустынных, безводных пространств, «овладение воздушной стихией», атмосферическая регуляция, а в будущем — и космические программы.

Так вот Сетницкий в 1936 году, вернувшись из Харбина в Москву, пишет письмо Горькому. Он и раньше состоял с Горьким в переписке, писал ему об идеях Федорова и Горький отвечал, что ему интересны эти идеи, в том числе идеи продления жизни, регуляции природы. Известно, что Горький активно поддерживал проект создания ВИЭМ — Всесоюзного института экспериментальной медицины. Так что Сетницкий понимал, что пишет во многом единомышленнику.

«Трагично то, что никто из строителей социализма не рискует сказать, что без борьбы со смертью нельзя и думать о социализме и что коммунизм не может быть построен без победы над смертью», — утверждает Сетницкий в своем письме, указывая на необходимость решения не только социальных, но бытийных проблем. Задачу борьбы со смертью он считает актуальной и в связи с необходимостью противостояния фашистской идеологии. Философ подчеркивает, что борьба с фашизмом «сводится к простейшему рецепту: „отрази фашиста“, а чаще даже более простому: „убей его“».

Но убить фашиста — не значит убить идею фашизма. Фашистская идеология строится на смертопоклонничестве, и для действенного противостояния ей нужно противопоставить фашизму полноту солидарного, жизнетворческого сознания. Поэтому социализм, если он хочет победить фашизм, должен поставить задачей преодоление смерти, борьбу с болезнями, возвращение к жизни всех когда-либо живших. Такая вот дерзновенная задача, и русские космисты именно так видели перспективы социалистического проекта. Я уверена, что в такой дерзновенной постановке проект должен был бы состояться.

ИА Красная Весна: Мы видим, что сегодня мировая и российская культура заражена этим вирусом смертопоклонничества. Что на это можно ответить?

Анастасия Гачева: Она заражена вирусом смертопоклонничества, как это ни парадоксально, из-за глубинного страха перед смертью. Еще в семидесятые годы (и это именно советская психологическая школа) — много писали о том, что серийные убийцы, извращенцы, находящие в убийстве источник черного наслаждения, — на самом деле страшные невротики смерти. Они свой страх смерти транспонируют вовне, проигрывают на своих жертвах.

Глубинное ощущение непрочности жизни, находящее такой уродливый выход, — вот что лежит в основе подобных сатанинских эксцессов. Как и в основе всей смертопоклоннической культуры нашего времени, которая играет со смертью, делает ее предметом любования, эстетического наслаждения. Российский философ Татьяна Горичева точно называет эту культуру эвтаназийной.

Кроме того, смерть удобна. Удобна как инструмент управления. Кажется, что страхом смерти, тем же введением смертной казни, отбраковки негодных и неугодных можно действенно решать проблемы социума и держать массы в узде. Но это злая иллюзия, исток которой — в неверии в человека.

Если мы идем к федоровской, космистской модели, при которой во главу угла развития социума ставится личность, каждый рожденный на земле человек, то мы должны думать о том, как создать такую модель воспитания и такие социальные условия, чтобы деструктивные начала в человеке и социуме преодолевались сознательно и свободно. А пока идет манипуляция человеком, пока смерть продолжает быть орудием этой манипуляции, мы будем буксовать, будем постоянно низвергаться в локальные и глобальные конфликты.

ИА Красная Весна: Какие ещё основы Советского Союза стоило бы подчеркнуть, по вашему мнению?

Анастасия Гачева: Конечно, визитной карточкой Советского Союза стал космический проект. Причем, космос не прагматический, а космос абсолютно романтический, соединённый с перспективой выхода на новый виток развития цивилизации, когда homo sapiens становится homo cosmicus, когда мы, земляне, становимся, по определению Циолковского, «гражданами Вселенной». Космос не как объект дележки и соперничества, а как пространство сотрудничества, общего дела.

Именно эту идею солидарного, творческого, братского освоения космоса и выдвигала советская космическая программа. Королев, великий романтик и мечтатель, впитавший в себя идеи Федорова и Циолковского, именно так видел будущее. Советская космическая программа была ориентирована в поле сверхидей и сверхценностей. А что мы имеем сейчас?

Когда космос становится площадкой соперничества, борьбы экономических интересов или тем более военного противостояния — это абсолютно не та модель космического будущего цивилизации, о которой говорили философы-космисты.

В последние годы активно продвигается идея космического туризма. Космический туризм — это опять из разряда «не тормози — сникерсни»: «Ну, слетаю в космос, посмотрю, потусуюсь». Не для этого нужно лететь в космос, в представлении, скажем, советской научной фантастики, которая была проектированием будущего, с точки зрения того же Александра Беляева, Алексея Толстого или Ивана Ефремова. В космос летит человек-деятель, человек-творец, человек, отвечающий за бытие, а не отдающий себя расслабленному, эгоистическому времяпрепровождению. Это другая модель человека, и для ее формирования нужны колоссальные усилия воспитания и самовоспитания.

Ну и, пожалуй, главное, что сейчас мы особенно остро ощущаем как величайшую ценность советского проекта: интернационализм, многонациональность, мультикультурность в масштабах единой страны — во имя строительства созидательного будущего для всех. Мы говорили о том, что у нас единая общность — советский народ. Но частью советского народа являлись все малые и большие народы, которые населяли пространство СССР и которым советская власть открыла новые возможности развития национальной культуры, а с другой — приобщения к мировому культурному опыту.

Здесь фактически рождалась та перспективная модель, при которой национальное, раскрывается во всечеловеческом, народы, не утрачивая своей национальной идентичности, образуют всечеловеческую, братскую общность. Эта модель очень интересовала многих деятелей русского зарубежья. Например, евразийцы в 1930-е годы, осмысляя опыт советского интернационализма, выдвигали идею идеократического интернационала. А философ Лев Карсавин, опираясь на христианскую идею соборности, выдвинул идею симфонической личности, подчеркивая, что народы земли — это коллективные, соборные личности, состоящие из множества лиц-человеков, и из них слагается человечество как собор культур и народов.

Умение жить общим домом, не соперничая, а сотрудничая, развивая межнациональные, межкультурные связи, осуществляя творческий взаимообмен — колоссальное достижение советской эпохи. Люди разных национальностей могли жить в разных республиках и между ними не было розни.

А что мы имеем сейчас? Мы имеем ощетинившиеся друг против друга, страшно обиженные мининациональные образования, которые, по большому счету, выстраивают себя только на безумной ненависти, на противостоянии «колониальному» прошлому.

Но применять к Советскому Союзу риторику колониализма — это глубоко неправильно. СССР — это как раз антиколониальный проект, потому что он предполагал базовое равенство всех национальностей. Советский народ — это и русские, и армяне, и грузины, и украинцы, и белорусы, и литовцы, и латвийцы, и эстонцы, и чеченцы, и осетины… Список можно продолжать и продолжать.

И если двигаться к идеалу планетарности, если интернационалистский проект расширять до всечеловеческого, то можно сказать: «мы земляне». Или «земляниты», как называл людей, осваивающих Вселенную, художник Казимир Малевич, который, как многие деятели русской культуры, был затронут идеями Федорова. Но это не значит, что мы отрицаем существование латышей, русских, французов, немцев и так далее. Так что и в плане диалектики национального и вселенского советский проект — значимая и конструктивная модель будущего.

Наконец, предельным заданием советского проекта была идея мира. Всеобщего мира. Не гонки вооружений, а мира. Мирного солидарного человечества, трудящегося на планете Земля. Если вы прочитаете пролетарских и новокрестьянских поэтов первых лет советской эпохи, вы почувствуете эту миротворческую устремленность идеала социализма. У них возникает образ земного шара, на котором люди разных национальностей не воюют друг с другом, а трудятся — солидарно, творчески, братски. И вот это сверхценность и подлинная модель будущего, а не идея геополитического соперничества и неравноправия, превращения одних регионов мира в доминирующие, других — в доноры, третьих — в рынки сбыта, ну и так далее.

ИА Красная Весна: Есть такое представление, что если этого соперничества не будет, то, получается, не будет и развития. С чем будет тогда соперничество, в случае если все объединятся?

Анастасия Гачева: А нужно ли соперничество? Идея соперничества, представление о том, что человеку обязателен нужен какой-то пинок в виде конкурирующего ближнего, — это падшее представление о человеке. В СССР была идея социалистического соревнования, кстати, весьма плодотворная. Но соревнование — это не конкуренция, которая предполагает вытеснение соперника из той отрасли, в которой сталкиваются интересы и действия разных компаний. Социалистическое соревнование стимулировало лучше, больше, честнее трудиться на общее благо и, как и в спорте, предполагало уважение к сопернику.

Впрочем, слова «соперник», «соперничество» я вообще не люблю. Если ставятся такие задачи, которые касаются всех и каждого, например, творчества и сотворчества, освоения новых планет, борьбы со смертью, с болезнью, а тем более возвращения к жизни всех когда-либо живших (дерзновеннейший проект Федорова), то что тут можно делить? Какая тут может быть конкуренция? Тут, наоборот, солидарность и огромная радость, когда твой собрат по человечеству в чем-то продвинулся больше тебя, ибо это продвижение приближает осуществление чаемой цели. Вспомним, как люди в СССР строили новые города, осваивали целину. Когда чего-то добивались вместе, понимали: это для всех.

У Достоевского в Пушкинской речи возникает образ России, призванной «изречь слово общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову, евангельскому закону». С Пушкинской речью тогда многие спорили, упрекая Достоевского в розовом христианстве, в том, что он не учитывает трагизма истории и противоречий человеческой природы. Но Достоевский как раз природу человека очень хорошо понимал. И при этом был убежден, что даже в самых эгоистических натурах все равно теплится чаяние любви, родства, братства, взаимопомощи. Если эгоистический ген пересиливает — это не значит, что так будет всегда.

Отвечая своим оппонентам, он моделирует такую ситуацию: «Представьте, что в будущем обществе есть Кеплер, Кант и Шекспир: они работают великую работу для всех, и все сознают и чтут их. Но некогда Шекспиру отрываться от работы, убирать около себя, вычищать комнату, выносить ненужное. И поверьте, непременно придет к нему служить другой гражданин, сам пожелает, своей волей придет и будет выносить у Шекспира ненужное. Что ж он будет унижен, раб? Отнюдь нет». Это не рабство, а служение, соучастие в общем деле.

В советском проекте не было гордынного разделения специальностей. Трудящийся человек был признан, был оценен. Его работа была так же важна, как работа ученого, как труд педагога, работа железнодорожника, дворника — не менее значима, чем работа врача и так далее. Потому что речь шла о строительстве солидарного общества, в котором для блага всех нужно совестливое, ответственное и творческое действие каждого человека.

России, в которой, как писал Достоевский, живет потребность «всеслужения человечеству», необходимо на собственном примере показать миру такую модель развития социума, его экономики, политики, педагогики, культуры, которая не насильственно, а сознательно и свободно привлечет к ней другие народы. Но для этого необходима радикальная «перезагрузка» страны, необходимо преодоление бюрократизации и культуры имитации, глянцевых отчетов, которая процветает на всех уровнях развития государственного организма. Процветает именно потому, что у общества нет целостной, вдохновляющей идеи, нет одушевленности будущим. Одно дело, когда должность воспринимается как кормушка и другое — когда она становится инструментом делания на благо людей. В советском проекте была установка на это делание, хотя так бывало далеко не всегда.

ИА Красная Весна: Как вы считаете в целом — Советский Союз в будущем или уже в прошлом?

Анастасия Гачева: Я считаю, что будущее — за моделью христианского социализма, за идеями русского космизма, за принципом Федорова, который призывал «жить не для себя и не для других, а со всеми и для всех».

ИА Красная Весна: Спасибо большое за это интервью, очень было интересно!