Латынина и иже с нею. Либеральный фашизм как он есть — 4
Свою прошлую статью я начал с разговора о западных предтечах социофашизма, без которых мог бы и не сложиться обсуждаемый нами паноптикум человеконенавистников. И что за беда, коли Соросы и Латынины обитают по разные стороны Атлантического океана! Идейное родство сказывается на любом расстоянии, как и сквозь десятилетия. Коллективный Иван Карамазов с Запада нашел благодарного ученика в лице коллективного Смердякова из России. Продолжим же наш разговор о вершках и корешках либерального фашизма.
«Открытое общество» и его главный враг
У той концепции, которую к запоздалой радости наших либеральных фашистов продвигали Поппер и Сорос, давно есть имя. И учитель, и ученик мнили своим идеалом так называемое «открытое общество». Сразу хочется спросить: навстречу чему оно должно «открываться»? А главное: кто и почему мешает ему «открыться»? Ответ на второй вопрос подскажет обложка главного труда Поппера — «Открытое общество и его враги». Что же это за супостаты, бороться с которыми завещано не сталинским тройкам, а самым что ни на есть демократическим институтам?
А ну как первым врагом подобной «демократии» окажется то самое «необразованное, серое, запуганное и ксенофобское» большинство, каковым его боится назвать Поппер, но охотно именует Роман Доброхотов? Ведь когда врага не находится ни внутри, ни вовне, его остается только выдумать, дабы эфемерная ткань «открытого общества» не расползлась по швам. И если фантазии недостает, а совесть спит крепким сном, то на эту роль проще всего назначить народное большинство. Впрочем, дадим слово самому Попперу.
«Демократию нельзя сводить к власти большинства, хотя институт общих выборов является наиболее важным ее элементом. Ведь большинство может править и тираническими методами. (Большинство людей, рост которых меньше 6 футов, может решить, что меньшинство людей ростом выше 6 футов должно платить все налоги)», — писал он на страницах вышеупомянутого опуса. Из этого напрямую следует, что «демократическая» власть должна защищаться не только от посягательств отдельных популистов, но и от узурпации большинством, а в пределе — народом! И вульгарно-механический подход к проблеме не спасает Поппера от неизбежных последователей — уже вполне законченных народофобов. Скорее наоборот: к либерально-фашистским догмам от чисто арифметического представления о большинстве скатиться куда легче, чем с высоты понимания, что народ — «дело тонкое».
Здесь-то и открывается простор для «власти меньшинств», которую Сергей Ковалев лукаво отождествил с демократией и которая на деле всегда оборачивается свирепой диктатурой — по крайней мере, в наших реалиях. Ведь публичные институты, на которые уповает Поппер в борьбе с «врагами открытого общества», пополняются «просвещенным» меньшинством а, значит, им же и управляются. Вряд ли нужно повторять, что в наших краях из себя представляет это меньшинство. В конце концов, взгляните на свежий список российских «моральных авторитетов» по версии Colta.ru и вздрогните! Воистину, лучше обойтись без пророков в своем Отечестве, чем внимать «пророчествам» из уст Варламова или Макаревича. Не говоря уж о том, чтобы жить под властью подобных персонажей, если это можно будет назвать жизнью.
Ад «просвещенного» скептицизма
А вот «пророчествам» Сороса в 1990-е годы у нас внимали, как ничьим другим. Сам же «филантроп» не спешил отзываться отеческой взамностью на наши упования. «Большинство людей не любят признавать своей неправоты», — писал Сорос в своей книге «Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности». А вот самому скандальному миллиардеру, как он охотно признается, выявление и исправление своих ошибок всегда «определенно доставляло удовольствие». Не обернется ли демократия по Соросу, для поддержки которой по всему миру он учредил аж целый фонд, диктатурой таких же «просвещенных» скептиков, каким себя мнит он сам? Для каждого, кто застал «лихие девяностые» в сознательном возрасте, такой вопрос риторичен. Все мы уже вдосталь насмотрелись на то, как Сорос «исправлял» ошибки Советской власти в ельцинские времена, когда ему подобным позволялось хозяйничать в России, будто у себя дома.
К счастью, «исправить» их окончательно не позволили ни Соросу с подельниками, ни нашим местным «прорабам перестройки». В противном же случае «русский вопрос» оказался бы на грани своего «окончательного решения». И жить бы нам тогда не в проблемной России настоящего, а в резервации, где «мушиный» статус большинства был бы закреплен не только в законе, но и на уровне слова. Зря что ли Рудольф Карнап — еще один борец с «химерами» идеального — так старательно преодолевал метафизику «логическим анализом языка»? Справедливости ради, сам он, в отличие от Поппера, скромно возделывал свою академическую делянку и даже слыл истым демократом и пацифистом. Но кто сказал, что лингвистические идеи Карнапа не перекочуют из философии науки, где они имеют хоть какое-то право на существование, в политическую практику? И разве засилье пресловутой «постправды» — не первейшее свидетельство того, что они туда уже перекочевали?
У Джорджа Оруэлла в знаменитом романе «1984» целый штат лингвистов корпел над созданием «новояза», грамматика которого исключит любое «мыслепреступление» (англ. thoughtcrime) против Большого брата. Так и на «безошибочном» жаргоне Карнапа нельзя будет ни признаться в любви, ни выразить сочувствие товарищу — разве что отразить голую фактуру повседневности. Главный же «факт» будет состоять в том, что люди не равны по своей природе. Чем не ад, который, по Эриху Фромму, есть жизнь «в полном разъединении и отчуждении, не преодолеваемом и в любви»? В этом свете едва ли случайно, что Поппер допускал эволюцию «открытого» общества в «абстрактное», где индивиды станут совершать «все дела в полной изоляции», практически никогда не встречаясь «лицом к лицу».
И пока рядовые «юниты» абстрактного общества будут поодиночке влачить безгражданственное существование, сильные мира сего продолжат крепить зловещее единство своих рядов. Ведь у любого ада — хоть библейского, хоть земного — всегда есть хозяева. И если дантовская преисподняя — частная собственность дьявола, то ад абстрактного общества — сугубая вотчина «просвещенных» скептиков, которые готовы усомниться в чем угодно, вплоть до единства рода человеческого. И в то время как соросы еще сомневаются, сотворены ли все люди равными, латынины уже давно определились в своей ненависти к унтерменшам — «анчоусам», «мухам» и «злобным дебилам» в их пакостной терминологии.
Ходячие бумажники или живые люди?
Впрочем, безраздельного социального высокомерия не занимать ни тем, ни другим. «Люди в большинстве своем, похоже, голосуют бумажниками», — пишет Сорос в другой главе той же книги. Вспомните о теперешних либеральных проклятиях в адрес «продажных бюджетников» и сопоставьте их с тем презрением, которое так и слышится в процитированных словах миллиардера. Впрочем, Сорос не выплескивает это презрение сполна, а источает его понемногу — ровно настолько, насколько оно совместимо с образом респектабельного западного бизнесмена.
Что же до Латыниной и K°, то им респектабельность ни к чему. Ведь чего стесняться, коль скоро на благословенном для них Западе решили окончательно «добить гадину» в лице России? И кто бы ни подписал этот приговор — хоть Сорос, хоть черт с рогами — наши местные либеральные фашисты всегда будут готовы его исполнить, как исполняли каратели и полицаи изуверские приказы гитлеровских гауляйтеров.
Главное, чтобы этот черт имел западную прописку, заполучить которую в награду за свое палачество не прочь и его российские слуги. Подзабыв, что «дьяволом для грязной работы» Запад числит как раз-таки их самих. А коль так, то и поступят с ними сообразно их дьявольской природе, лишь только «дело» будет сделано. Правда, все это случится уже в мире без России, которому мы, смею надеяться, никогда не дадим сбыться. А латынинской братии мы не сторожа, даром что и не палачи — пусть о ней пекутся те, кому худой мир с нынешним Западом дороже спасительной ссоры с ним.
Черта не вызывали?
Успешная передача эстафеты от западных демиургов к их российским подмастерьям определялась не тем, сколько раз Сорос приезжал в Россию и как часто в 1990-е гг. переиздавались труды Поппера на русском языке. Иван Карамазов у Достоевского тоже не грезил убийством своего отца ночи напролет и тем более не искал встречи с чертом. Он только на мгновение допустил мысль — а не пора ли старику отправиться в мир иной? Так и теоретикам «открытого общества» достаточно было хоть единожды усомниться в правоте народного большинства, чтобы открыть дверь либеральному фашизму. Где же было расцвести этому фашизму, как не на «русском поле экспериментов», если почву для него «заботливо» подготовили именно у нас?
Злые языки, конечно, скажут, что Латынина и K° — отнюдь не первые в череде тех, кто хотел бы пустить нашу Родину на опыты. Стоит ли удивляться, что в этом преступном желании несправедливо укоряют большевиков, если даже Г. Зюганов готов унизиться до того, чтобы назвать Великую Октябрьскую революцию «экспериментом»?! Пусть только не кивают на Горького, который в 1917 году хоть и сравнил русский народ с лошадью для большевистских опытов, но быстро осознал всю «несвоевременность» таких аналогий. Чем же именно Владимир Ильич Ленин, у которого, к слову, на днях был день рождения, отличался от фашиствующих либеральных экспериментаторов? Об этом я и расскажу в следующей статье.
(Продолжение следует)
