«Я русский, хочу говорить на русском!» — 26-я годовщина Бендерской трагедии

19 июня для Приднестровья такая же по значимости дата, как и 22 июня для всего русского мира. В этом году исполняется 26-я годовщина Бендерской трагедии. В 1992 году народ Приднестровья с оружием в руках доказал свое право на жизнь, доказал право говорить, писать, думать на русском языке. Война в Приднестровье — это один из кровавых этапов развала нашей великой Родины — СССР. За 26 лет после окончания кровопролития мировым сообществом так и не была дана правовая оценка действия кишиневских карателей, которые пришли «огнем и мечом» выжигать русскость с приднестровской земли.

Только подумать, уже выросло новое поколение, которое родилось после войны. Поколение, которое знает об этой войне только из рассказов родных и из учебников истории. За 26 лет многое изменилось, Приднестровье окончательно оформило свою государственность, пусть и не признанную. Но все начиналось с простых людей, которые не побоялись дать бой румынским фашистам. Простым рабочим с фабрик и заводов пришлось взять в руки оружие. Теперь это история, которую несут в себе люди, живущие в государстве, которое сами создавали. Интересно, как говорят, из первых уст услышать мнение, воспоминания участника тех трагических событий. Публикуя это интервью, имя ополченца было изменено, так как молдово-приднестровский конфликт не закончился, а всего лишь затих.

Корреспондент (К)

Ополченец — Юрий Васильевич (ЮВ)

К: Как это все начиналось (события 1992 года)?

ЮВ: Начиналось все, в принципе, так же как и на Украине. К власти начали приходить карьеристы, элита румыноязычная. Первое, что они сделали — это продвинули закон о латинице (закон о языках — прим. ИА Красная Весна), потом флаг (румынский триколор — прим. ИА Красная Весна). Извините, два этих слова — «латиница» и «триколор» — в Приднестровье до сих пор не любят.

К: Юрий Васильевич, а вот возвращаясь в 90-е, когда стало понятно, что придется брать в руки оружие?

ЮВ: Ну еще в 90-м году. Был поход на Гагаузию. Когда Кишинев объявил, что наведет порядок в Гагаузии. В Приднестровье просто собрали колоны автобусов с рабочими и поехали в Гагаузию. И Кишинев немножко одумался, не пошел на обострение. Они поняли, что полицейские с дубинками не решат вопроса порядка в Молдавии. Они поняли, что нужно двигать армию, впрочем, даже наши поняли, что в следующий раз румыны приедут не с дубинками.

К: Как образовывалось ополчение? Как вы собирались?

ЮВ: Это было, хм... митинги на заводах, добровольцы, все такое. Вот пример: мой товарищ говорил, что в 1992 году он входил в десятку самых высокооплачиваемых людей на заводе. Он все это бросил и пошел на войну, почему? Потому что он считал, что за правое дело идет, понимаешь? Все мы так считали, честно говоря.

К: А сколько Вам лет было на тот момент?

ЮВ: 29 лет.

К: А почему пошли (на войну)?

ЮВ: Потому что я не хочу писать на латинице. Ее, конечно, можно выучить, не из-под палки, не из-под кнута. А нам именно это и обещали.

К: Ну а какую цель Вы преследовали?

ЮВ: Я русский, и хочу говорить на русском! Не потому, что нельзя выучить молдавский, а потому что меня хотели заставить разговаривать. Заставить! Заставить учить этот язык, понимаешь? Если бы там были какие-то льготы (мягкий режим введения молдавского языка — прим. ИА Красная Весна), семинары, обмен делегациями... Ну, просто так перемешаться с молдаванами на свадьбах, именинах — да, это одно. А когда тебе говорят, вот придет к тебе дядя с кнутом и научит тебя — это совсем другое. Вот и в Донбассе тоже самое, т. е. им сказали: «ребята, сейчас мы придем и научим вас любить Бандеру». И пришли учить… Просто, понимаешь, что с нашей стороны, что с их стороны, в 92 году Советский Союз у каждого был в сердце, в душе. Они не знали, что можно там организовать войну, и за это не понести никакой ответственности. Точно так же и наши, не знали, что можно расколбасить этих румынов и занять всю Молдавию. Не было такой задачи, просто, понимаешь? Не знали, что можно было так сделать.

К: Не зря была война?

ЮВ: Никто, ни один из тех, кто был на войне, не сказал, что зря была. Это самые яркие впечатления практически у всех.

К: А кроме впечатлений?

ЮВ: У меня был друг, молдован, так вот он рассказывал, что ездил к сестре в Кишинев, несколько лет назад. Ну как обычно выпили, посидели, вышел на лестницу покурить. Вышел сосед, живет напротив. А он был как раз с молдавской стороны. Мол, а сепаратист, привет-привет. Ну, молдоване же, разговорились. Тот молдован выдал: «Да», — говорит, — «дураки, не в ту сторону стреляли», ты не поверишь, все кто сидел в окопах с нашей стороны, сейчас говорят то же самое: «не в ту сторону стреляли». Из тех, кто активно воевал, да что-то бизнесменов то не очень ярко.

К: В каком смысле «не в ту сторону стреляли»? Вы хотели, что бы сейчас в Молдавии жили, а не в Приднестровье?

ЮВ: Нет. И окопные молдоване, и окопные русские, скажем, через 20 лет после войны поняли, что враги не те, кто в окопе напротив тебя, а те буржуи, которые тебя заставляют воевать, понимаешь? Уже тогда эта война была за материальные ресурсы.

К: Есть обида? На что?

ЮВ: Почему обида?

К: Разочарование?

ЮВ: Я не люблю демократов, не люблю либералов, нынешние коммунисты мне тоже не нравятся. Просто, так скажем, эта война была одна из первых на территории Советского Союза и сейчас по истечении этих лет, пользы от этой войны, в принципе никакой… Враги рабочего класса — это не молдоване, враги рабочего класса — это другие люди совсем.

К: Получается Вы воевали за Советский Союз, а не за отдельно созданное государство?

ЮВ: Фактически да. Мы не могли поверить, что его нет (в смысле нет СССР — прим. ИА Красная Весна) и не будет, вот в чем дело. Мы были ориентированы на Россию, именно, что воевали за русский язык, за русский мир.

К: Спасибо большое, что поделились воспоминаниями!