Чему современных идеологов научит Николай Фёдоров? Интервью

8 ноября президент России Владимир Путин, выступая на пленарной сессии клуба «Валдай», заявил, что не хотел бы возвращения России на путь «завуалированной интервенции», которым страна шла до 2022 года.

Собственный путь предполагает свое мировоззрение и свои ответы на те сущностные вызовы, которые нам ставит время. Рассматривая пути русской мысли, ИА Красная Весна продолжило разговор с философом, старшим преподавателем СЗИУ РАНХиГС при президенте РФ Никитой Сюндюковым, затронув на этот раз «Философию общего дела» Николая Фёдорова; личности, которая, не принадлежа к какой-то конкретной идеологической группе, оказала большое влияние и на последующее формирование русской идеи, и на технологические достижения нашего государства в космической сфере.

ИА Красная Весна: Наш разговор о наследии Николая Фёдорова проходит на фоне очень показательных и симптоматичных событий в нашей стране. Начало осени ознаменовалось скандальной свадьбой Константина Малофеева и омбудсмена по правам детей Марии Львовй-Беловой, двух ярчайших поборников традиционных ценностей, которые бросили свои прежние семьи ради, судя по всему, создания новой. Мы помним нашумевшие уроки о священных рунах, которые в сентябре этого года проводила Поклонская в начальной школе. Мы также можем заметить, как сильно за последнее время вырос спрос на разного рода эзотерику: натальные карты, карты таро (которые теперь можно приобрести в Эрмитаже), курсы по взаимодействию со вселенной и т. д., с недавнего времени всё это стало пугающей обыденностью.

Не кажется ли Вам, что всё это проявление одного большого идейного вакуума в России? Отсутствия идеи, которая для большинства людей определила бы их нравственный облик и ответила на предельные вопросы? В чем нам сегодня может помочь в этом отношении Фёдоров, который ощущал схожий холод в Российской империи и, разрабатывая свой сотериологический проект, пытался остановить его?

Никита Сюндюков: Меня самого посещали схожие мысли о сложности нашей ситуации. С одной стороны, нам на самых верхах говорят о традиционных ценностях, об уникальной самобытности России, о семье, консерватизме… С другой стороны, история с Поклонской мне напомнила — в данном случае я сравниваю только симптомы одной и той же болезни, а не людей — ту духовную атмосферу, которая царила в Серебряном веке. Мережковский, Философов, Гиппиус, Белый и др., с их именами связаны, с одной стороны, отчаянные религиозные поиски, так как их не удовлетворяло предлагаемое позитивизмом, сциентизмом и другими секулярными типами мировоззрения сведение человека к скотине. А с другой стороны, их не удовлетворяла и церковная мысль, которая, по выражению Достоевского, оказалась в параличе.

Оставался третий путь — эзотерика, теософия, антропософия и др. Не конвенциональные пути религиозности. Когда церковь по тем или иным причинам не отвечает на задаваемые современностью экзистенциальные и сущностные вопросы (не важно, по причине своего союза с государством или по причине недобросовестности отдельных ее представителей), естественным образом вырастают еретические цветы, будь то теософия или неоязычество Поклонской.

Однако, что в Российской империи, что в современной России религиозная потребность жива, поскольку сильно внутреннее желание людей не сводится к материальным радостям жизни. И Николай Федоров был человеком, который попытался в такой ситуации пойти созидательным путем. Он не говорил о мистических тайных знаниях, скрываемых от нас церковью, он просто брал актуальный материал христианской культуры и пытался приспособить к тому историческому времени, в котором жил. Конечно, что не все его тезисы соответствуют ортодоксии, но это была честная, искренняя попытка человека, с благоговением относившегося к официальной религии.

ИА Красная Весна: В чем основные идеи проекта Фёдорова, проекта Русского космизма?

Сюндюков: Говоря о Фёдорове, мы чаще всего вспоминаем о воскрешении мертвых и освоении космического пространства, хотя данные пункты скорее завершают его теорию, а не находятся в ее основании.

Мне же близка позиция Гачевой, которая в качестве ядра философии Фёдорова определяет понятие «сыновства». Сыновство противопоставляется понятию «человек», на котором формировались представления европейского гуманизма, служившего отправной точкой и идеям всеобщего братства, и проектам эпохи просвещения, Великой французской революции и т. д. По мысли Фёдорова «человек», как понятие, чрезмерно абстрактен и не выражает всей своей сути. Мамардашвили говорил, что Дьявол играет с нами, когда мы мыслим неточно. Когда мы мыслим абстрактными категориями, мы мыслим, в какой-то мере, безответственно и оставляем огромное пространство для произвола и, следовательно, для зла. Как, например, слово «традиция», в которое вливается сейчас всё, что угодно.

Сыновство содержит в себе понятие «человек», однако само слово подсказывает, что ключевым свойством индивида является не его единичность, а родство всех со всеми, наличие некоторого лица, продолжением которого человек является. Ты не можешь быть сыном без отца. Отец же всегда предполагает связь с конкретной здесь-и-сейчас землей, родом, страной, отечеством. Называя себя сыном, ты говоришь о возможном существовании твоих братьев и сестер, что предопределяет необходимое к ним отношение, поскольку они часть тебя. «Сыновство», таким образом, подчеркивает родовую сущность человека. Более того, от самого слова веет каким-то теплом и живым чувством к нему.

Другим немаловажным образом или термином в системе Фёдорова является Троица. Троица — это мистический образ сосуществования нескольких лиц, находящихся в состоянии абсолютной любви. При этом ни одно из лиц Троицы не отказывается от собственных черт инаковости, они не сливаются между собой в каком-то абсолюте, как это было, например, в неоплатонизме.

Троицу Фёдоров противопоставляет той фундаментальной константе человеческого существования, от которой выстраивается западная гуманитарная мысль, в частности, система Гегеля: в корневище истории лежит антагонизм и борьба всех против всех. История, по Гегелю, есть результат противоборства и парадоксального слияния двух противоположных элементов в нечто третье.

Фёдоров борется против данной константы жизни. Для него борьба и взаимное уничтожение одной макросоциальной общности (народа, цивилизации, класса) другой — это то, что должно исправить. И Троица — этот идеал соработничества и любви — является максимой человеческого бытия, которое, подчеркну еще раз, не предполагает растворение человека в некоторой общности, а является гармоничным сожительством элементов, основанных не на диалектических законах борьбы, а на принципах любви.

Эта интуиция свободы в единстве, которая обнаруживается уже в построениях славянофилов о соборности, является, в целом, ядром русской философии. Тогда человек обретает свою личность сполна, когда, не отказываясь от себя, преклоняет голову перед чем-то большим. Такое понятие свободы в единстве сохраняется и у Федорова, и в дальнейшем найдет свое отражение в построениях Соловьева о всеединстве.

ИА Красная Весна: Значит ли это, что Фёдоров не согласен лишь с тем, как именно Запад использует понятия «Человек» и «Прогресс»?

Сюндюков: Можно сказать, что Запад мыслит географически, когда речь идет об объединении человечества. Все мы — люди, живущие на одной планете. Фёдоров к фактору единства добавляет временную ось: есть не только человечество здесь-и-сейчас, но есть человечество, которое существовало до нас, и человечество, которое будет существовать после. Мы не можем поэтому игнорировать то, что для наших отцов было живым и священным, мы не можем игнорировать те идеалы, за которые предыдущие поколения проливали кровь и умирали. Более того, если мы действительно хотим понять человечество в его полноте, мы не сможем ограничиться узким срезом сегодняшнего дня. Мы должны учитывать ту страсть, которую наши предки вкладывали в отстаивание и развитие своей общности и родства, будь то в форме народа, национальности или социального класса.

Большое значение Фёдоров придавал понятию «Земля». Это не какая-то абстракция, не какая-то единица в статистическом отчете или гектар. Это реальная почва, омытая потом и кровью многих поколений. Сама земля исторична, потому что именно эта земля содержит в себе усилия и волю живших до нас людей.

Историческая общность, существующая на конкретно данной территории, и стремление людей ко все-человечеству, идею, которую отстаивал и Достоевский. Казалось бы, как одному с другим сочетаться в рамках одной теории? Здесь стоит вспомнить фразу Фихте: «единственный путь к универсализму — это патриотизм». Мы не можем прийти к некому универсализму через радикальный отказ от своего исторического опыта. Говоря языком Маркса, мы в итоге получим ложное сознание, химеру, плохо согласующуюся с реальностью. Поэтому путь к все-человечеству лежит через признание родства и привязанности к конкретному историческому и географическому феномену, которым является наша Родина.

ИА Красная Весна: Многие события, описанные в пророческих христианских текстах, Фёдоров понимал, как поставленную задачу для человечества. В частности, он утверждал, что человечество должно построить Царствие Божие на земле, избежав таким образом Страшного суда. Что он понимал под этой утопией?

Сюндюков: Для Фёдорова было ключевым, что материя обладает определенной витальностью. На нашей планете, шире — во всей вселенной, циркулируют разные типы энергий. Ничто материальное не уничтожается в полной мере, а лишь приобретает новую форму, становится составной частью другого. Человечество должно научиться направлять материю в созидательное русло, выполнив, таким образом, свое главное, по мысли Фёдорова, предназначение — воскрешение отцов.

На мой взгляд, весь пафос мысли Фёдорова — борьба с главным законом бытия, со смертью. Единственное, что мы знаем наверняка о себе, людях, обо всём, что нас окружает, это то, что всё рано или поздно умрет. Это коренная несправедливость мира, которая должна быть исправлена. В этом отношении Фёдорова можно назвать материалистом, хотя, конечно, это совсем не тот материализм, который фиксируется на бытовых потребностях субъекта. Скорее, это одухотворенный материализм, в этом смысле наиболее высший.

Можно вспомнить и заочный спор Белинского с Гегелем, или чем Фёдоровский проект отличается от коммунистического. Гегель считал, что исторический процесс — это самооткрытие мирового духа, постепенное уяснение понятия свободы. Всё, что происходит в мире, закладывает фундамент для последнего поколения, которое и будет в полной мере свободным. Белинский отказывался принимать такую рациональность мира, он не может спокойно наблюдать страдание ближнего, которое, быть может, окупится счастьем будущих поколений.

У Фёдорова та же интуиция. Мы сколько угодно может следовать прогрессу, но это всегда будет ложный путь, потому что последующее поколение всегда эксплуатирует достижения предыдущего, покоясь, как бы, на плечах гигантов.

ИА Красная Весна: Не кажется ли, что здесь Фёдоров критикует именно классическое буржуазное понимание мира? И социалистов, в частности, марксистов, он критиковал преимущественно, как явление западное. Ведь когда были опубликованы тезисы о Фейербахе К. Маркса, Фёдоров в статье «Кризис марксизма» напишет, что попытка философского обоснования марксизма так или иначе приведет «к замене вопроса о богатстве и бедности вопросом о смерти и жизни».

Более того, для Маркса был важен образ Прометея, титана, который дал людям, в каком-то смысле, власть над своей судьбою. Он подарил им огонь, который мыслители античности сопоставляли с искрой человеческого Разума. И когда марксизм говорит об обусловленности человека чем-то или кем-то, он говорит об этом лишь для того, чтобы человек эту обусловленность преодолел.

Сюндюков: Фёдоров как раз критикует прометеевскую культуру. Когда ты становишься Прометеем, ты перестаешь быть объектом и неизбежно делаешь объектом что-то другое, например, природу, что неприемлемо. Конечно, в первую очередь Фёдоров критикует капиталистическую систему, процесс индустриализации. Но поскольку человек — это часть природы, и более конкретно, наши предки, которые после смерти ушли в землю и срослись с нею, эксплуатация мира является эксплуатацией предков.

Всякая эксплуатация окружающего мира, любое подчинение объекта субъекту есть коренное зло, основание Не-братства. В Братство входят не только люди, но и птицы, растения, животные, звезды, вся природа. Главное в человеке — сознание, позволяющее проективно относиться к природным процессам, отчасти в которые входит он сам. Ты не противопоставляешь себя природе, а позволяешь ей говорить через себя.

Человек становится голосом природы, которая, не имея собственного языка, издает голый стон общемирового разобщения. Этот «голый стон» человек способен проговорить, а значит, и исправить, что и приведет к Воскрешению.

ИА Красная Весна: И тем не менее, ассоциативная связь между знанием и господством наиболее характерна для мысли Нового времени, когда товарные отношения на Западе полностью утвердились и стали нормой. Об этом и писал Маркс в «Экономико-философских рукописях 1844 г.», где на примере отношений человека к природе и женщине, доказывал, как жизнь субъекта находит свое отражение в его мышлении и поведенческих стереотипах. В системе товарных отношений мы аналогично начинаем относиться ко всему, что нас окружает. Отсюда и миф об обобществлении жен при коммунизме, хотя в действительности задача состояла в том, чтобы, сняв «товарную» картину мира, сделать женщину человеком. Можно сказать, что в построениях Маркса коммунизм должен был определить и вернуть развитию человека и природы их изначальную суть.

Сюндюков: В таком случае можно сказать, что Фёдоров развивает ту же линию, что и Маркс, но доводит ее до того предела, когда уже необходима метафизика. Высвобождая элементы из эксплуатации или объективации, мы непременно придем к идее воскрешения отцов, результатами усилий которых мы безответно пользуемся. Они тоже должны быть соучастниками благой жизни, которую мы строим. Это та проблема, которую ставил Белинский перед Гегелем, и та проблема, которая в марксизме, скорее всего, сохранилась.

Кто искупит жертву пролетариев, сражавшихся в XIX веке за эмансипацию человека, солдат, проливавших свою и чужую кровь на полях сражений гражданской и Великой Отечественной войн? Это же вопрос этический: живя в коммунистическом раю, как можно не чувствовать ответственности перед теми, кто пожертвовал собой ради твоего счастья?

Когда твоя благая жизнь построена на крови твоего отца, который не входит в Царствие Небесное? Когда он не является частью мира, где достигнуто гармоническое сожительство всех со всеми? Когда он на метафизическом уровне отчужден от мира, в котором демонтированы любые субъект-объектные отношения между кем бы то не было и чем бы то не было?

ИА Красная Весна: Читая работы Фёдорова, поражаешься, как человек мог в себе сочетать идеалы эпохи Просвещения с его рационализмом, ориентацией на практику и религиозный пафос. Как одно с другим могло сочетаться?

Сюндюков: Христианство, как минимум от ислама и иудаизма, кардинально отлично в своем отношении к человеку. Человечество и Бог в христианстве практически соразмерны между собой. Поэтому Христос и стал человеком. Приняв ради всего человечества свой крест, он наделил людей божественным достоинством. Коль скоро это так, то созданное человеком есть созданное Богом. Пропуская через себя и голос природы, и голос Бога, человек созидает прогресс, продолжая таким образом шестиднев. Участвуя в седьмом дне творения, он не просто орудие Бога, он — его соработник.

Но человек также творит и зло. Тем не менее, коль скоро зло направлено на разрушение мира (природного, социального, духовного), то человек в первую очередь сам подвергается данному разрушению и несчастью.

ИА Красная Весна: Фёдоров верил, что необходимым фактором достижения Царствия Небесного является технологическое развитие. Однако наше время показало, что это условие недостаточное. Что же пошло не так?

Сюндюков: Можно вспомнить Хайдеггера, который много дискутировал со сторонниками технократического взгляда, согласно которому техника — это просто инструмент, никуда не ведущий за собой человека. Но сегодня мы прекрасно понимаем, что техника потворствует низшим инстинктам человека, которые являются проявлением нашей внутренней материальной инерционности.

Фёдоров это прекрасно понимал. Он писал о веке торгашества, тотальности рекламы, порождающей в тебе такую нужду, которую ты до этого не знал. Современная реклама, журналистика, политика, экономика направлены на то, чтобы создавать для человека излишние, абсолютно ему не нужные потребности и убедить в том, что в этом-то потреблении и есть его счастье! Сосредоточься на нем, а не на взаимодействии с другими людьми, и ты обретешь бесконечное блаженство! Способствовать восхождению, а не нисхождению, техника сможет только тогда, когда мы подчиним ее своему проективному начинанию. Мы не должны противостоять своей внутренней материальной инерционности и держать технику под жестким контролем.

ИА Красная Весна: Как в человеке проявляется эта внутренняя материальная инерционность?

Сюндюков: По Фёдорову, нагляднее всего это видно в сравнении человека и животных. Животные всегда уходят от своих родителей, в отличие от человека, который остается в общности, в семье, ибо осознает свою моральную ответственность.

Техника, взятая сама по себе, пытается нас друг от друга отгородить. Общение опасно, ведь оно требует отказа от собственной идеализации, признания права другого на свою точку зрения, на возможный конфликт с тобой. Эти неприятные, но полезные процедуры, предлагается отсечь.

Мы всё больше замыкаемся в своих маленьких комнатушках, предпочитаем не создавать семьи, а говорить о «партнерстве» между мужчиной и женщиной. Мы всё меньше взаимодействуем с обычными продуктами, предпочитая доставку, которая привезет готовую еду, упакованную и запечатанную. Мы всё больше отчуждаемся от себя в пользу индивидуального, инерционно-материального, животного по сути состояния.

Возрастание научно-технического прогресса, конечно, приближает нас к лучшей жизни, но оно должно идти рука об руку с ростом нравственной ответственности человека, чего не смог обеспечить буржуазный миропорядок.

Капиталистический или посткапиталистический мир притупляет наш религиозный инстинкт, заставляет забыть наших отцов. Мы начинаем считать, что для достижения некой технократической утопии нужно отмести в сторону «этот проклятый» консерватизм, можно убить в себе чувство преемственности и наслаждаться достижениями научно-технического прогресса, который должен всё больше и больше высвобождать нас от уз природы. Но такая позиция идет в разрез с той великой целью, которую ставит перед человеком любая религия, христианство, прежде всего. Человечество не может долгое время существовать без задачи, которая как-то бы оправдывала конечность человеческой жизни. Без нее оно, скорее всего, сойдет с ума, погрузившись в бойню взаимного пожирания.

ИА Красная Весна: В таком случае, какая у человечества будет цель после воскрешения отцов и обретения бессмертия?

Сюндюков: За воскрешением следует космическая литургия. Помимо своих предков, человечество должно освободить от оков смерти всю природу, очеловечив и обессмертив весь космос.

Но Вы спросите, а что дальше? Быть может, где-то на границе бесконечности человек, бороздя космическое пространство, научится управлять временем и выйдет из темпорального пространства, где, продолжая мысль Фёдорова, каждая новая секунда убивает предыдущую. Это будет не мефистофельское «остановись, мгновение…», которое на деле есть убийство времени, а воскрешение дней, годов, человеческих эпох, которые сосуществуют в мире, в мире, где можно увидеть «с Каином играющего в шашки Христа». Такого рода вечность вполне близка христианскому представлению о трансцедентальной реальности, выходящей за пределы эмпирического трехмерного пространства.

С другой же стороны, нам трудно помыслить, что будет по ту сторону нынешней конечной цели, которая определяется нашим Духом и материальными возможностями. О том, что вместе с качественно новым преобразованием природы меняется и бытие человека, в том числе и его духовное измерение, мы знаем, в основном, благодаря марксизму, однако нечто схожее, более экзистенциально окрашенное было сформулировано Хайдеггером, который сказал: «производящий будущее порождает нужду».

Нужду по новому, которое стало именно сейчас гипотетически возможным. И Фёдоров был одним из тех, кто это будущее производил. Он со всей своей силой и философской страстью заявил о нужде по космосу, вдохновив Циолковского, Умова и других мыслителей, которые направили всю свою энергию на познание природы, дабы сделать будущее явью. И плоды их стремлений — результаты нашей космонавтики в XX веке.

ИА Красная Весна: Действительно, мы можем только догадываться о том, какие вызовы, внутренние и внешние, подстерегают человечество по ту сторону преодоления смерти. Как именно будет уточняться наше представление о гармонизации Мира? Предугадать духовные поиски человечества на следующих этапах истории сродни попытки вычислить, какое именно полотно выйдет у художника в момент творчества.

Сюндюков: Герой «Записок из подполья» писал, что человеку при достижении цели важен сам процесс движения. Когда же цель близка, он начинает саботаж, ибо боится, что по ту сторону цели встретит пустоту. Но то, что мы там встретим, это не предмет знания, а, скорее, предмет веры. Веры в то, что человечество на новых витках истории сохранит свои созидательные возможности и еще более окрепнет нравственно. Таким образом оно сможет продолжить свою эволюцию, и среди нас всегда будут философы будущего, каковым был Николай Фёдоров.

ИА Красная Весна: В своих работах Фёдоров исполнен оптимизма по поводу человека, что также сближает его с веком XVIII-м. Однако Ф. М. Достоевский, принимавший идеи Фёдорова «как бы за свои», сделал немало для критики века просвещения, а также часто в своем творчестве рассматривал проблему субъектности зла (образы Великого Инквизитора или Петра Верховенского, желавшего задушить в каждом младенце Моцарта), которое хочет прогресс остановить. Разрабатывал ли Фёдоров это проблематику?

Сюндюков: Добавлю: почему Верховенский хотел душить Моцартов? Потому что Моцарт — это тот самый производитель будущего. Своим музыкальным словом он открыл для людей ту сторону бытия, которая им была не ведома, породив нужду по красоте новой.

В отличие от Достоевского, у Фёдорова не так просто найти объяснения сознательного творения зла. Но можно предположить ход мысли, посмотрев на его критику статьи Канта «Что такое просвещение?». По мысли Канта, просвещение есть возможность мыслить собственным путем, возможность, отказываясь от традиции, выстроить систему знаний на собственном основании. Для Фёдорова такая радикализация индивидуализма — это путь в регресс, попытка вырвать одного человека из жизненного потока всего человечества.

ИА Красная Весна: Такая личность, отвечая на вызов смерти, скорее всего, будет творить зло по той причине, что только за счет другого она и способна созидать благо. Усматривая в своем основании только себя, она осознанно отказывается от неотменяемого человеческого свойства — любви, духовного единения с ближним. Открещиваясь от ключевого, насколько можно судить, по Фёдорову свойства, человек в конце концов отказывается и от своей созидающей роли во Вселенной, которая так или иначе ему предназначена. В итоге он не может не обратится ко злу и разрушению, как единственно доступному для него средству утвердить себя. Но от того, что в этой личности всё-таки остается крупица человеческого, боль его вряд ли утихнет.

Сюндюков: И даже если им будет добыто индивидуальное бессмертие, он всё равно останется несчастным. Тем не менее Фёдоров признает историческую необходимость индивидуализма. Он часто в своих текстах прибегает к образу Блудного Сына, как человечества, которое должно сперва уйти от Отца, чтобы потом к нему вернуться. Люди не могли сразу прийти к Воскресенью, находясь в родоплеменных отношениях и ощущая себя объектом природы. Сначала человек осознаёт свою субъектность, становится кантовским человеком просвещения, и только затем, понимая порочность выстроенной на принципах не-братства системы отношений, приходит к настоящему просвещению, которое знаменуется снятием конфликта между началом индивидуально-подвижническим, и традицией.

ИА Красная Весна: Какое влияние наследие Фёдорова оказало на развитие русской мысли в дальнейшем?

Сюндюков: Наверное, главное, что осталось после Фёдорова в русской мысли, начиная с теософии, антропософии и заканчивая работами С. Булгакова, — это обязанность человека придать живой материи ее истинное лицо, упорядочив и гармонизировав природу. В этом отношении, мне кажется, Фёдоров больше натур-философ, нежели космист, в отличие, например, от Циолковского. Из этой миссии вытекает обязанность для человека воцерковления всего космоса, где, используя образ Максима Исповедника, даже планеты и звезды будут петь песни Богу.

ИА Красная Весна: На Западе очень часто Фёдорова представляют как одного из основоположников трансгуманизма. Насколько это правомерно?

Сюндюков: Мне вспомнился забавный случай. Будучи относительно недавно в Луганске, мне довелось поговорить с местными интеллектуалами, у которых я спросил: «А что вы вообще ждете от России?» И один молодой философ мне ответил: «Мы хотим большой идеи!» «Хорошо, а какой, например?» «Например, трансгуманизм», — отвечают мне. «Погодите, — говорю — мы же, вроде как, воюем против таких вещей?» «Да что вы!, — отвечает парень — трансгуманизм — это Фёдоров! Это и есть наш русский логос!»

Тем не менее, не смотря на схожий пафос, фёдоровская философия принципиально отличается от трансгуманистической. Трансгуманисты относятся к материи и к человеку, в частности, как повар к картошке. Фёдоров же, в свою очередь, понимал, что материя не может быть сведена к научному познанию, которое до сих пор смотрит на природу через призму цифр. Цифра, взятая сама по себе, это нечто статичное, это модель, из которой вынуто всё потенциальное и волевое содержание. Материя для Фёдорова витальна, жива, и потому в каком-то смысле имеет священный характер.

ИА Красная Весна: Тем более, если мы разумно, математически подойдем к проблеме совершенствования человека, то мы придем скорее к производству гомункулов, опциональных недолюдей, в которых, по Фёдорову, не будет жизни, либо она будет страшно поломана. Но несмотря на такой «вне-человеческий пафос», современная западная идеология способна вести за собой молодых людей. Что на Ваш взгляд можем предложить мы в качестве проекта или утопии, претендующей на жизненную цель целых поколений? И чему в этом отношении нас может научить Николай Фёдоров?

Сюндюков: Несмотря на то, что о Фёдорове я говорил по большей части, как о натур-философе, его мысли об освоении космоса являются сейчас очень ценными в построении идеологии. У того же Трампа, например, одна из ключевых программ — космическая, он активно говорит о том, что Америка должна осваивать космос.

Мне кажется, что нашей задачей было бы, говоря метафорически, поиск каких-либо внеземных цивилизаций для того, чтобы позже принять их в Церковь. Ведь у нас имеется очень давняя традиция, имеющая в основном христианские корни, осмысления места и роли человека во Вселенной.

Мы должны вспомнить, как бы не критиковали антропоцентризм, что человек, как существо сознающее, — это великое существо. Это венец творения, который обязан распространять свет своего разума и творческого воображения во все дальние уголки космоса. Появление такого человека может стать нашей задачей, в орбиту которой постепенно будет втягиваться вся вселенная.