История Шелкового пути стала орудием борьбы Китая и Индии
Статью о том, как британские историки неожиданно для себя стали инструментами в идеологической борьбе Дели и Пекина, опубликовал 2 января независимый британский политико-новостной портал UnHerd.
Само название портала переводится как «не стадо», и он предъявляет претензии на то, чтобы стать площадкой для интеллектуалов, не согласных с мейнстримной политической и новостной повесткой.
Автором статьи является профессор колледжа Святого Эдмунда в Оксфорде и автор книг по истории Индии в XX веке Пратинав Анил. Профессор Анил — плоть от плоти той самой белой британской колониальной системы, к которой он питает сложные чувства, но которая воспитала его и в которую он вписался. Поэтому, хотя его статья проникнута критикой имперскости и национализма, она касается в первую очередь не Британии, — а Китая и Индии, хотя последняя и является его исторической родиной. При этом автор указывает, в какие крайности можно впасть в борьбе с западной гегемонией в культурном дискурсе и как эта борьба преломляется в столкновении интересов растущих азиатских держав.
ИА Красная Весна публикует перевод этой статьи на русский язык.
Ожидайте кровопролития. Между Индией и Китаем прогремели первые залпы в причудливой азиатской Historikerstreit (нем. «спор историков» или «битва историков» — отсылка к дискуссии западногерманских историков о значении нацизма, которая завершилась победой сторонников идеи о беспрецедентном характере преступлений гитлеровского режима — прим. пер.). Как ни странно, начали ее два британских историка — Питер Франкопан и Уильям Далримпл, которые в существенных аспектах друг с другом согласны. Но это не имеет большого значения. Поскольку история, по-видимому, слишком важный предмет, чтобы оставить ее историкам.
К спору присоединились националисты, для которых история — не более чем амуниция для отстаивания справедливости собственной позиции. Таким образом, довольно малоизвестный научный диспут, касающийся экономики древних времен, приобрел новое геополитическое значение. В нем в грубом приближении Франкопан выступает за Китай, а Далримпл — за Индию.
Хотя по факту они на одной стороне. Главная идея их книг «Шелковый путь» и «Золотой путь», посвященных мировой торговле, — разбить старого врага, серьезно ослабленного, но не добитого: евроцентризм. Отсюда и акцент на распространении культуры, которое в массовом сознании воспринимается только как передача западного наследия погруженному во мрак Востоку. У этих же авторов, напротив, цель состоит в том, чтобы показать, что движение шло в значительной степени, хотя и не только, в обратном направлении.
Конечно, в их оценках есть разница в акцентах: Франкопан — византинист, а Далримпл — индианист. Однако всемирно-историческая цель у них одна и та же, что, можно предположить, связано со схожими условиями их интеллектуального становления. Франкопан, родившийся в семье уроженца Далмации и уроженки Швеции, увлекался лекциями Джонатана Шепарда, кембриджского специалиста по Византии. Его дебютом стал рассказ о Первом крестовом походе, в котором он заменил латинские источники греческими, перевернув тем самым привычный взгляд на это историческое событие. Шотландский аристократ Далримпл также учился в Кембридже, а потом стал автором книг о путешествиях и объездил те же страны, что и некоторые из его предков. У обоих в биографии было то, что всерьез воспрепятствовало формированию у них ограниченного мировоззрения. С таким прошлым неудивительно, что они не стали англичанами-изоляционистами.
Подобный образ мыслей сочетался с восприимчивостью эпохи к истории. Далримпл и Франкопан, родившиеся в 1965 и 1971 годах соответственно, принадлежат к одному поколению, став зрелыми писателями в то время, когда британская читающая публика с удовольствием поглощала тысячестраничные тома, посвященные, скажем, французской и русской революциям. Это была эпоха, когда книги по истории продавались на каждом шагу, как кулинарные книги для фритюрниц, то есть благоприятная для истории, обращенной к общественности. Им повезло, что это было время, когда почти не было сомнительных контрактов и напыщенного постмодернизма; высот общественного интеллектуализма многим позднее помешали достичь финансовые соображения и стилистический диктат академических кругов. Далримпл начал с популярной истории, издав четырехтомник Company Quartet про Британскую Индию — мрачную вариацию на трилогию Яна Морриса, — а затем обратился к древней истории Индии. Франкопан, напротив, двигался в двух направлениях сразу, описывая долгий период в истории Великого шелкового пути и изменения климата.
Объявив свою книгу «Шелковый путь» «новой всемирной историей», Франкопан предложил весьма своеобразный взгляд на историю мира, давая нам возможность взглянуть на нее, так сказать, со стороны. Хэлфорд Маккиндер назвал описываемый им регион «хартлендом» (англ. Heartland — «сердцевина», срединная земля — прим. пер.), и утверждал, что контроль над ним является непременным условием глобальной гегемонии. Этот аргумент звучал провокационно, когда он выдвинул его в 1904 году, однако в наши дни такая точка зрения считается общепринятой в среде аналитических центров.
Критика Франкопаном Ахеменидов и Аббасидов и восхваление персов и монголов, изображенных не как кретины и варвары, а как основоположники развитой цивилизации, несомненно, отдает консервативной политической позицией, подтверждая ироничное наблюдение историка Герберта Баттерфилда о том, что сжатие исторического времени часто приводит к чрезмерной оптимистичности описания. Отсюда понятно, почему китайцы от него без ума. На страницах этой книги торговля занимает первое место. Войны и ущемления прав — между арабами и евреями, христианами и мусульманами — часто уходят на второй план. Именно такая приятная история подходит архитекторам нового Шелкового пути.
Тем не менее Франкопан приложил все усилия, чтобы доказать, что сам термин «Шелковый путь» на самом деле появился совсем недавно. Он не стал заходить так далеко, как иранский историк Ходадад Резахани, который назвал Шелковый путь «дорогой, которой никогда не было», но при этом настаивал, что торговля между Востоком и Западом — когда перевозились деньги и болезни, товары и боги — проходила в основном через индийские порты. Сухопутные маршруты из Китая были по вкусу лишь меньшинству. Факт заключался в том, что ни в древности, ни в Средние века «Шелкового пути» как такового не существовало. Римляне и китайцы едва ли знали о существовании друг друга. С другой стороны, это не мешало Риму и Индии активно торговать друг с другом бриллиантами и наркотиками, аметистами и евнухами, волосами и прозрачными тканями. Перенесемся на тысячелетие вперед, в IX век нашей эры, и мы увидим, что по-прежнему основная торговля идет через гуджаратские торговые центры (расположенные на юге современной Индии — прим. пер.), такие как Басра или Сираф в Персидском заливе.
Исторически сложилось так, что верблюды и караваны не могли сравниться с кораблями. По всей Центральной Азии нормой было отсутствие контактов, а не наоборот. Как тогда, так и сейчас морской транспорт был значительно дешевле наземного. Благодаря революции в области контейнерных перевозок в наши дни доставка ваших джинсов через полмира практически ничего не стоит; реальные затраты и вред окружающей среде связаны с доставкой до пункта назначения на последнем этапе. Как бы то ни было, Шелковый путь стал реальностью только в 1877 году. Именно тогда прусский географ барон фон Рихтгофен, которому было поручено составить вычурную «генеалогию» железной дороги, соединяющей Берлин и Пекин, придумал этот термин. Еще позже, в 1938 году, он вошел в английский язык.
Но публике, прочитавшей «Шелковый путь», оказалось плевать на эти тонкости. Поскольку книга вышла в период возвращения Поднебесной на мировую арену под эгидой государственного капитализма, она отлично подверстывается под инициативу «Один пояс, один путь», ставшую новой попыткой Китая приобрести друзей и влияние. Поэтому Пекин предпочел реальной истории ее ностальгическую версию. Как остроумно заметил американский писатель-постмодернист Дон Делилло: «Тоска по несбыточному — это по большому счету есть то, что творит историю». Проще говоря, древний Шелковый путь стал хорошим пиар-ходом, еще одной победой китайской «дипломатии наследия».
Поэтому вполне логично, что Британский музей увековечил его химерическое существование в своей выставке-блокбастере. Конечно, выставка «Шелковый путь» ни в коем случае не является элементом китайской пропаганды, но тем не менее вносит вклад в ложное возрождение Шелкового пути. Распространяя посыл о глобальных взаимосвязях, она тем самым неизбежно, хотя и непреднамеренно, закрепляет в общественном сознании свой образ как авангарда инициативы «Один пояс, один путь». Слишком большой чести удостаивается шелк — товар, который почти не представлен в международной торговле. Если говорить с исторической точки зрения, акцент на более важных товарах — хлопке, перце, слоновой кости, сандаловом дереве — выдвинул бы на первый план Индию. Действительно, как утверждает Далримпл, поражает вопиющее отсутствие внимания к Индии на выставке, несмотря на то, что происхождение многих экспонатов с этого субконтинента совершенно очевидно. Можно предположить, что это упущение было вызвано зашоренностью заведующих выставки, а не желанием как попугаи вторить Пекину, но всё равно оно является показательным.
В этом смысле книга Далримпла «Золотой путь», опубликованная в 2024 году, является спасительным средством против сциллы синоцентризма. Однако ее бодрый индоцентризм делает ее уязвимой для харибды индуистской националистической апроприации. Далримпл утверждает, что было время, когда Индия занимала первое место в мире и была источником математики и медицины, музыки и мифологии, религии и архитектуры для того, что он называет «Индосферой» — «санскритской ойкуменой» для умников — и куда включает территории от Кандагара до Сингапура в период с 250 года до нашей эры по 1200 год нашей эры.
Эта история неизбежно вызовет восторг националистов-индусов не в последнюю очередь потому, что Индосфера имеет отдаленное сходство с «Акханд Бхарат» — Великой Индией, занимавшей большую часть Юго-Восточной Азии и находившейся под прямым управлением Дели. По-видимому, именно так обстояли дела в далеком прошлом Азии. Историк Сара Перланджели показала, что наиболее пустоголовые националисты-индусы продолжают фантазировать о «морской индуистской нации» под защитой Дели. Можно предположить, что предвосхищающее такую ошибку возражение самого Далримпла, высказанное в «Золотом пути», о том, что древняя «индийская» мягкая сила была преимущественно буддийского, а не индуистского толка, остается незамеченным в среде этих неразвитых людей.
К сожалению, историки не могут контролировать то, как воспринимают их книги читатели. Франкопан не питает иллюзий. «Я знаю свое место как комментатора, и оно заключается не в том, чтобы давать ответы политикам… Я простой историк, сижу в Оксфорде», — сказал он со смиренной искренностью. Версия Далримпла могла бы звучать так: «Сижу на ферме в Мехраули».
Золотой и Шелковый пути обрели самостоятельную жизнь, став символами забытого доколониального национального величия. Изначально задуманные как поправки к евроцентристской истории, в определенных кругах они будут восприняты в совершенно ином свете. Для приверженцев китайской «дипломатии волка-воина» — например, редактора Global Times Ху Сицзиня (который однажды сравнил Великобританию с «сукой, напрашивающейся на взбучку»), или руководителя европейского бюро China Daily Чэнь Вэйхуа (который однажды назвал американского сенатора «сукой до конца дней своих») — рассказы о Великом шелковом пути, без сомнения, послужат утешительным напоминанием о казавшемся бесконечным золотом веке, предшествовавшем «веку национального унижения» страны. В Индии также предания о доколониальной славе прекрасно придутся ко двору в среде, переполненной постколониальным негодованием. Можно представить себе, как министр иностранных дел Индии Джайшанкар выберет себе лакомый кусочек из «Золотого пути» для включения в речь, в которой он повторит свои обязательные выпады в адрес Запада и его «старой привычки» к империализму.
Тем не менее вряд ли можно отрицать, что и Индия, и Китай уже давно перестали быть колониями. Теперь они сами являются колониальными державами. Китай больше не «больной человек Азии», а крупнейший в мире коллектор долгов. Экспортируя свой избыточный капитал и демонстрируя военную мощь, ее правящий класс стал относиться к большому куску Юго-Восточной Азии — всему, что находится к западу от его так называемой «линии девяти пунктиров» (линия на карте, которую использует Китай для определения его территориальных требований в Южно-Китайском море — прим. пер.), — как к своему личному саду. Демонстрация силы в открытом море шла рука об руку с экономической эксплуатацией за ее пределами, когда китайские магнаты скупали всё — от замбийской меди до либерийского красного дерева.
Правящий класс Индии также пришел к выводу, что он является единственным владельцем ключей к Индийскому океану, поддерживая благосклонно расположенные к нему режимы от Маврикия до Мальдивских островов. Опять же, попытка индийской национальной нефтяной компании установить контроль над суданской нефтью и монополизация индийским миллиардером Мукешем Амбани сети 5G в Гане едва ли являются уроками солидарности стран Третьего мира.
Неудивительно, что забытые истории азиатского величия пользуются таким спросом. Как сказал Бенедетто Кроче, «вся история — это современная история».
