В память о выстоявших

Восьмидесятилетие начала Великой Отечественной войны наша страна отмечает, пребывая в состоянии, не имеющем ничего общего с тем, в котором находился советский народ 22 июня 1941 года. Ленин говорил о декабристах, что «страшно далеки они от народа». Наблюдая происходящее, с прискорбием констатируешь, что «страшно далеки» от тогдашней внутренней мобилизованности одновременно и власть имущие, и широкие народные массы.

В преддверии начала Великой Отечественной войны высокая готовность к отпору темным силам зла была порождена целым рядом обстоятельств, рассмотрение которых мне представляется актуальным как в силу того, что данный материал имеет юбилейный характер, так и в силу необходимости донести до современников всю специфичность нынешней российской ситуации.

Так что же это за обстоятельства?

Обстоятельство № 1 — актуальная кровавая память.

Ее порождало и то, что Гражданская война закончилась всего лишь за двадцать лет до начала Великой Отечественной.

И то, что до Гражданской свирепствовала Первая мировая война. Она погубила, ранила или обожгла миллионы и миллионы отцов и дедов тех, кто определенным образом в силу этого осмысливал свое военное будущее. Сплав той, тоже не слишком далекой, обожженности и задетости с актуальностью переживания Гражданской войны как героического деяния, эстафету которого надо перенимать, создали эту самую актуальность кровавой памяти. Ее можно назвать также первичной военной настороженностью. То есть иногда неявным, а зачастую так и вполне явным признанием того, что война есть очень понятный, умственно, эмоционально и даже телесно осязаемый, почти привычный на уровне памяти духа, души и тела, а значит, как минимум не очень отторгаемый, а иногда и вполне желанный способ человеческой жизни.

Именно по поводу подобного настроя Владимир Высоцкий написал далеко небезусловные строки: «А в подвалах и полуподвалах ребятишкам хотелось под танки».

Почему не безусловные? Потому что согласно этим строкам из позднего произведения Высоцкого, носящего на себе соответствующий диссидентский отпечаток, под танки хотелось только низам советского общества, тяготящимся жизнью в подвалах и полуподвалах. Где, кстати, после конца войны жило далеко не большинство населения.

На самом же деле героический подвиг отцов детям хочется повторить вне зависимости от того, в каких условиях они живут. Так что правда Высоцкого в том, что под танки послевоенному поколению действительно хотелось. А неправда в том, что такое хотение якобы было вызвано социальным неблагополучием. Им лишь одним, и только.

Перед началом Великой Отечественной войны такой разогрев нового поколения ожиданиями повтора героического подвига отцов и дедов был очень мощным. Он базировался как на позитивных утопических ожиданиях разогретой молодежи, согласно которым

«Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя»,

так и на хмуром понимании более взрослых людей того очевидного обстоятельства, что империализм советское государство в покое не оставит. Об этом говорилось и в политических документах весьма авторитетной коммунистической партии, и в поэмах, и в стихах, и на языке сугубой повседневности.

В спину дышали две войны — империалистическая и Гражданская. Реальность была наполнена разного рода ультиматумами, которые убедительно доказывали хрупкость достигнутых международных договоренностей. Хасан, Халхин-Гол, война в Испании, очевидное развертывание ненавидящего коммунизм гитлеровского рейха, его очевидная направленность на войну, очевидная же шаткость договоренностей 1939 года — всем этим был пропитан воздух эпохи.

Обстоятельство № 2 — так называемый мирный труд был по сути своей непрекращающимися сражениями на фронтах индустриализации, коллективизации и культурной революции.

Ни на уровне идеологических установок, ни на уровне бытовой реальности этот труд никак нельзя было назвать мирным по своему духу. Этому противоречили и заявляемые цели, согласно которым главным было не просто достижение определенных показателей, говорящих о том, что мы развиваемся, а значит, сможем лучше жить. Главным было форсированное достижение определенного труднодостижимого состояния, мотивированного целями выживания. Говорилось о том, что мы должны свершить немыслимое во имя этого выживания, «иначе нас сомнут». Об этом «сомнут» говорилось постоянно, а жизнь доказывала, что это не пустые слова.

Обстоятельство № 3 — мобилизационное состояние общества достигалось за счет убедительного сопряжения целей выживания с очевидно мессианскими целями. Да, нам было нужно развиваться, для того чтобы захватчик не пришел в наши дома и избы. Но нам надо было развиваться еще и потому, что если бы «нас смяли», то смяли бы не просто любимое Отечество, но и страну победившего социализма, священный град, сулящий спасение от погибели всему человечеству.

Если кто-то захочет подробно ознакомиться с документами эпохи, то он сможет без труда убедиться в том, что я не работаю под идею, а объективно отражаю существо тогдашних общественных умонастроений, тогдашнего стиля жизни и так далее.

Обстоятельство № 4 — тогдашняя советская элита, как ее ни называй — номенклатурой или верхушкой госкапиталистического по своей сути советского общества, — очевидным образом не была укоренена на территории своего потенциального противника.

Ни у Сталина, ни у его ближайших соратников, ни у кого-либо из родственников этих советских руководителей не было дорогой недвижимости за границей, счетов в западных банках, никто из тогдашних руководителей и членов их семей не мог позволить себе иметь родственников за границей и, уж конечно, размещать за границей свои семьи.

Сегодняшняя наша элита и тем более ее семейно-родственное окружение укоренены на Западе фантастически прочно. И тут речь не только о материальном укоренении, но и обо всей системе ценностных установок.

Советская элита именовала мир своего иноземного врага «городом желтого Дьявола», источником чудовищного капиталистического зла, врагом человечества. И она в это искренне верила.

Сейчас всё не просто иначе. Сейчас всё обстоит диаметрально противоположным образом. А вопли по поводу обид, наносимых нам Западом, очень напоминают письма жен в советские парткомы: «Мой муж негодяй, верните мне моего мужа». Горькая обида на непризнанность, порождающая в лучшем случае вопли по поводу того, что западный виноград, видимо, зелен и потому неприемлем, — вот всё, что мы имеем на сегодня.

Обстоятельство № 5 — тогдашняя советская элита сама была обожжена огнем двух войн. И уж как минимум огнем Гражданской войны. Она сама ходила в штыковые атаки и водила за собой отряды яростных ревнителей нового устройства мира, освобождения человечества и так далее. И здесь мы тоже очевидным образом имеем дело с тем же соотношением между «таперича» и «давеча».

Обстоятельство № 6 — за деньги не умирают. За деньги убивают. А умирать можно только за что-то, стоящее над деньгами. Притом что это стояние над деньгами является для тебя убедительным, эмоционально значимым, определяет весь склад твоей души и так далее.

Обстоятельство № 7 — советские граждане, принявшие на себя чудовищный удар 22 июня 1941 года, жили аскетично. И по преимуществу вели здоровый образ жизни. Они уж точно не сидели на игле, не были погружены в ту или иную расслабуху. Их побуждали к здоровому образу жизни, готовности к труду и обороне. И побуждения эти были крайне убедительными.

Считаю нужным в очередной раз констатировать, что Советская армия, победившая гитлеризм, при всей важности вхождения в ее состав городской интеллигентной молодежи, жившей на Арбате или в других местах, была существенно крестьянской. И существенно приученной к тяжелейшему крестьянскому труду. А значит, особо подготовленной к тяготам даже вне всех «готовностей к труду и обороне».

Между тем и эти готовности, которыми гордились (значки ГТО и БГТО были тогда ничуть не менее модными, чем сегодняшние признаки сопричастности почитаемым кумирам), тоже немало значили. Интересно, какое количество нынешней российской молодежи способно выполнить те нормы ГТО, которые с легкостью выполнялись 80 лет назад?

Говоря о том, что не «дети Арбата» создавали костяк Советской армии, победившей Гитлера, я вовсе не хочу бросать камень в сторону этих детей Арбата. А также улицы Горького, Замоскворечья и других точек советской городской жизни. Советская интеллигентная молодежь сформировала существенную часть младшего офицерского корпуса, без которого войну выиграть было нельзя. Она вела себя героически и жертвенно.

С войны пришла лишь малая часть этой молодежи. Статистика утверждает, что 3% юношей 1922–23 годов рождения вернулось с войны живыми. А это значит, что пришедшие не нашли ни одного своего живого соседа по парте.

Я только хочу сказать, что и телесно, и духовно тогдашнее советское население было несравненно более боеготовым, нежели нынешнее население РФ.

Обстоятельство № 8 — советский народ не только после победы в Великой Отечественной войне, но и до победы обоснованно считал себя народом-победителем. На месте Российской империи возникло огромное государство, явившее миру неслыханные образцы своей эффективности.

Никоим образом не солидаризируясь с пресловутым «лес рубят — щепки летят», считаю необходимым констатировать, что даже в колхозах, которые оказались под наибольшим социальным прессом, уровень жизни очевидным образом менялся к лучшему. Дети учились, техника постепенно приходила на поля, массовые неурожаи продолжали приводить к тяжелейшим последствиям (кстати, не только в СССР, но и в других странах), однако постоянная полуголодная безнадега, сочетаемая с социальной бесперспективностью, необразованностью постепенно уходила в прошлое. В прошлое уходила и социальная дифференциация внутри сельского населения. Плохо жили все. И все понемногу начинали жить лучше. Как минимум те, кто жили плохо, не должны были любоваться господами в сюртуках и барышнями в кринолинах или горбатиться на местных кулаков.

Отсутствие этих до боли знакомых по прошлому негативов плюс постепенное завоевание каких-то новых перспектив — вот что определяло жизнь даже в тех колхозах, об ужасе которых с таким смаком повествует наша интеллигенция, холодно глядящая на зарастающие сегодня деревьями поля и спивающееся современное сельское население.

Между тем опыт Первой мировой войны убедительно показал, что стойкость на ее фронтах определялась ситуацией в тылу. Причем не только ситуацией с поставкой боеприпасов и снаряжения, но и всем тем, что именуется «солидарностью в условиях беды».

Сидевшие в окопах ненавидели шикующий тыл. А письма из сел, где царило отчаянное неблагополучие, никак не укрепляли боевой дух тех, кто знал, что их гибель или инвалидность породит чудовищные последствия для семьи.

Ничего подобного к 22 июня 1941 года не было и в помине. Повторяю, это справедливо даже по отношению к колхозному населению, на которое обрушились максимальные тяготы. И это тем более справедливо по отношению к городскому населению — рабочему классу, интеллигенции.

Что же касается столь страстно обсуждаемых репрессий, то они, в отличие от коллективизации, затронули очень узкие группы населения. И не привели к отчуждению даже представителей этих групп. Я знал людей, отсидевших по 15 и более лет и пришедших из лагерей убежденными коммунистами и даже сталинистами.

Гитлер рассчитывал на то, что репрессии подорвут мотивации в просвещенных слоях советского общества, что коллективизация родит массовые антисоветские настроения в крестьянских массах, что драконовское трудовое законодательство озлобит рабочий класс, что молодое офицерство не сможет проявить должной компетенции при выбивании репрессиями старшего офицерства.

Всё это на поверку оказалось измышлениями немецких аналитиков, подогреваемых нашими белогвардейцами, пошедшими на услужение немцам. Все слои советского общества оказались достаточно прочными, консолидированными и способными выдерживать неслыханную нагрузку. И это определялось тем содержанием, которое наши просвещенные круги до сих пор называют «совковым».

Внимательное наблюдение за тем, что происходит сейчас, обнаруживает в той «совковости» неслыханный для современного общества потенциал консолидации, идеализма, жертвенности, трудоспособности, эффективности и жизненного оптимизма. Наверное, всё это наши просвещенные слои и именуют «совком», почему-то всё еще отказываясь ставить в один ряд с этим «совком» героев Фермопил или Жанну д’Арк. Впрочем, по-видимому, вскоре такой единый ряд будет сформирован и назван коллективным сумасшедшим фанатьем, препятствующим реализации правильного образа жизни.

Только вот сформирован этот ряд будет уже на обломках РФ, потому что крест государственности, особенно такой, как наша, может нести только это самое фанатье, беспощадно истребляемое общемировым гедонизмом и его особо ядовитой российской модификацией.

Обстоятельство № 9 — сталинская коллективизация и индустриализация вкупе с культурной революцией действительно дали стране возможность оказаться не на шестом и не на седьмом месте в числе развитых экономик мира, а в каком-то смысле выйти чуть ли не на второе место. По крайней мере это, безусловно, касалось всего, что связано с обеспечением обороны и социальной устойчивости.

Не было бы десятикратного роста оборонных возможностей, завоеванного за десять лет форсированного развития, — нас бы действительно смяли в одночасье.

Не было бы возможности усадить за современную военную технику мало-мальски образованную часть населения — вся техника оказалась бы либо не задействована, либо задействована крайне неэффективным образом.

Обстоятельство № 10 — общий военный настрой, унаследованный людьми, стоявшими у репродукторов 22 июня 1941 года, сочетался с особым военным настроем, создаваемым великими произведениями нашей культуры, такими как «Александр Невский».

И тут опережающим по отношению к развороту событий оказалось соединение советского мессианского пафоса с дореволюционным российским мессианством, которое перестали третировать.

Советский и досоветский героизм оказались соединены на уровне очень высокого культурного синтеза. Сравните образцы этого синтеза с недавно показанным фильмом «Девятаев», и вам станет ясно всё. И падение уровня, и упрямая деструктивность нынешней идеологической установки.

Осознание пагубности ситуации всегда вызывает панику у слабых людей. И напротив — порождает определенный тип мобилизованности у людей, хоть как-то сопричастных силе тех, кто стоял у репродукторов 22 июня 1941 года.

Поскольку слабые сейчас не в счет, то эти свои размышления я адресую хотя бы относительно сильным людям, ощущающим запах гари. А также мертвым, которые спасли человечество от гитлеровской погибели и лицезреют нынешнюю похабель. Пусть они знают, что они далеко не всем безразличны.

До встречи в СССР!