120 лет назад появился на свет камертон советской эпохи
30 января 1900 года появился на свет будущий великий советский композитор, дирижер и педагог Исаак Осипович Дунаевский. Неслучайно, что его жизнь началась с годовым затактом от «рождения» грозного и великого XX века. Дунаевский будто бы успел вобрать в себя суть человеческих борений в веке XIX, чтобы передать ее XX веку. Своим творчеством, близким простому народу, которому предстояло явить миру советское рукотворное чудо, Дунаевский наполнял сердца советских людей верой в Человека, в светлое будущее творческого человечества.
Об общечеловеческом значении одного из величайших музыкантов XX столетия и об актуальности его творчества для настоящего и будущего России и мира в беседе с корреспондентом ИА Красная Весна рассказал композитор, художественный руководитель фестиваля русского искусства «Петербургская осень», директор Музыкально-просветительского колледжа имени Б. И. Тищенко Михаил Журавлев.
Читайте также: Советский Моцарт. Кто нам 100 лет строить и жить помогает
ИА Красная Весна: Здравствуйте, Михаил Георгиевич! Расскажите, чем дорого творчество Дунаевского для Вас как композитора и гражданина? Какие произведения из его творческого наследия Вам ближе всего?
Михаил Журавлев: Песня вообще жанр, не всякому композитору дающийся. Кажется, что это простейшая форма. Но в том-то и секрет, что тиражируемое среди профессионалов такое к ней отношение превращает огромное количество создаваемых песен в одноразовые «звуковые обои». Великих песенников не так-то и много. Шуберт, Булахов, Малер, Гершвин, Синатра, Дунаевский, Соловьёв-Седой, Азнавур, Дассен, Леннон, Эшпай, Петров, Гаврилин. Некоторые остаются в истории авторами одной прославившей их песни: Руже де Лиль и его «Марсельеза», Гурилёв и его «Колокольчик», Брамс и его «Спокойной ночи», Ежи Петербургский и его «Синий платочек»…
Главное в песне — запечатлеть в очень коротком и ёмком интонационном пространстве звуковой код эпохи. В крупных формах это может быть многословное и многослойное описание этого кода без него самого, или, как в Девятой симфонии Бетховена, постепенное и длительное выстраивание этого кода. Формат песни не дает такой возможности. Здесь синицу в руки надо схватить сразу. У Дунаевского почти ни в одной песне не было промаха мимо звукового кода эпохи. Мне иногда кажется, что спустя столетия песни Дунаевского будут давать больше представления об эпохе победившего социализма, чем десятки книг. Поэтому мне очень трудно выделить, какое именно из его произведений мне ближе.
Как композитора меня, пожалуй, более других восхищает песня «Летите голуби, летите». В ней столько глубинной пронзительности, соединенной с ярким светом! Исходный гармонический оборот, сопровождающий вступительный вокализ, это абсолютно гениально, готов слушать без конца: в нем столько внутренней силы, рожденной из осознанного диалектического соединения двух начал — мажора и одноименного минора, данного полуросчерком, в мягком проходящем движении. И нет в этом никакой позы, никакого мудрствования! Та же могучая экспрессия, вытекающая из той же диалектики, во вступлениях в «Песне о Родине» и «Марше» из «Весёлых ребят». А то, насколько Дунаевский вокально безупречен, выводит его музыку в один ряд с лучшими образцами бельканто, хотя к этому стилю он не имеет отношения.
ИА Красная Весна: А в чем, на Ваш взгляд, вклад Дунаевского в построение и развитие СССР, идей социализма?
Михаил Журавлев: Когда идея овладевает массами, она становится материальной силой. И одним из решающих факторов здесь является инструмент, посредством которого эта идея овладевает душами людей. Дунаевский в ряду других деятелей искусств СССР — Верой Мухиной и Григорием Александровым, Николаем Островским и Петром Дайнеко, Василием Лебедевым-Кумачом и Николаем Черкасовым — создавал своего рода канал связи между идеей и людскими сердцами. Воодушевленные песнями и архитектурной средой, впечатленные скульптурами и вдохновленные литературой люди загорались делать великие дела. Вряд ли возможно возведение ДнепроГЭС, Магнитки или ТрансСиба людьми под впечатлением песен Юрия Шевчука или прозы Владимира Сорокина. И дело здесь не в уровне таланта, а в векторе движения.
ИА Красная Весна: Часто приходится слышать, что Дунаевского называют Советским или красным Моцартом? С чем это связано, на Ваш взгляд? В чем трагизм творческой личности композитора? Говорят, что он хотел написать большую оперу, но не вышло…
Михаил Журавлев: Признаться, никогда не встречался с таким сравнением. Но что-то в этом есть: и у Дунаевского и у Моцарта была чрезвычайно «лёгкая рука» в написании музыки. И оба удивительно солнечные авторы. Хотя очень по-разному. Один представляет венский классицизм в его расцвете, а второй — сталинский нео-классицизм. И оба фантастически талантливы от природы были. Думаю, сравнение правомочно. Что касается трагизма, то здесь, полагаю, всё очевидно. Истово преданный тому, что мы сейчас обобщенно называем «красной идеей», Исаак Осипович не смог пережить начала развенчивания своих идеалов.
Если бы даже он и остался в живых, в хрущевскую эпоху он просто сошел бы с ума. А разве не нечто сходное с безумием случилось с гениально одаренной ученицей Шостаковича Галиной Уствольской, которую сорванные шлюзы «железного занавеса» в начале 1960-х сперва привели к полному творческому молчанию после десятилетия плодотворной работы на стезе, пронизанной светом оптимизма советской музыки, а потом к колоссальному внутреннему перерождению, породившему феномен самой загадочной и закрытой музыкальной личности ХХ века? Она же просто наложила запрет на свою музыку, перекрыла все личные контакты и отгородилась от мира почти непроницаемой стеной, посвятив свое позднее творчество исступленной молитве.
Находящийся в глубинном противостоянии с окружающим враждебным к нему миром Советский проект не мог не защитить свое сокровенное содержание надежным щитом «железного занавеса». И пока этот щит держался, возможно, было созидание в сфере духовной. Когда в конце 1950-х он рухнул, возник феномен «шестидесятников», чье творчество интересно прежде всего тем, что оно глубоко рефлективно, постепенно дрейфуя к беспросветной трагедийности. В атмосфере таких интонаций, таких образов Дунаевскому ни как личности, ни как художнику выжить было бы совершенно невозможно. Если говорить о других трагических сторонах, то это удел любого большого художника, чей талант больше его самого: жизненных ресурсов не хватает на реализацию. Вот и Дунаевскому просто не хватило времени и сил на оперу.
ИА Красная Весна: А в чем актуальность Дунаевского для 21-го века? Для воспитания молодежи, которой, по словам самого композитора, он «мысленно адресовал» каждое музыкальное произведение?
Михаил Журавлев: Перед нами сейчас одна общая задача. Вернуть в мир солнце. Кислота, синтезированная в 1960-е годы, разъела самые химические основы того твердого мироощущения, которое единственное и могло сподвигнуть людей на движение вперед. Мы сейчас, не задумываясь, ехидно посмеиваемся над этим словосочетанием «к светлому будущему». Но ведь если будущее не светлое, тогда зачем к нему идти? А поскольку время неумолимо движет нас из прошлого в будущее, и мы не вольны остановить этот процесс, мы начинаем делать всё, чтобы будущее вообще не наступило. Либо пытаясь растянуть до немыслимых размеров настоящее, либо искусственно погружаясь во вневременные просторы архаики всех сортов.
Вот вам и бесчисленные неоязыческие культы, и актуализация самых архаических верований и обрядов, и гадалки и много чего еще. Мы неосознанно отказываемся от будущего, если оно не светлое. И это означает смерть цивилизации, погибель. Распространяя знания, заново настраивая души на восприятие позитивно устремленных вперед образцов художественного творчества гениев сталинского времени, мы даем молодежи шанс вырваться из круга мрачной предопределенности, в который нас всех загнал отказ от мечты ради комфорта.
Музыка Дунаевского, между прочим, совсем не комфортна: она предъявляет высокие требования к исполнителям, она заставляет душу трепетать и волноваться, она не потакает низменному вкусу даже в самом легком жанре оперетты. Но если к ней прислушаться, она начинает вести за собой. И так она устроена, что это движение всегда восходящее — ввысь, к горним просторам. Поэтому эта музыка не только не потеряла своей актуальности сегодня, она приобрела еще одну актуальность — лекарственную. Она способна помочь человеку преодолеть тотальную депрессию, охватившую поголовно всех в нашем комфортном потребительском мире без будущего.
