Академик Лаврентьев — кем был основатель новосибирского Академгородка?

19 ноября отмечается день рождения академика, основателя Новосибирского научного центра Михаила Алексеевича Лаврентьева. Лаврентьев был фигурой нетривиальной, он уехал основывать Академгородок из благополучной Москвы, уже имея солидное положение в обществе, его поступок выглядел довольно необычно.

Что двигало ученым? Об этом кандидат исторических наук, сотрудник Института истории Сибирского отделения Российской академии наук Вадим Журавлев побеседовал с ИА Красная Весна.

ИА Красная Весна: Лаврентьев является ровесником века. Академгородок основан в 1957-м году, когда Лаврентьеву было 56–57 лет, и он уже был академиком, орденоносцем, он получил две сталинские премии и так далее, то есть являлся более чем заслуженным человеком. Тут он вдруг сорвался, и поехал за три тысячи километров от Москвы. Собственно, как понять этого человека?

Журавлев: Начнем с того, что фигура академика Лаврентьева относится до сих пор к тем фигурам советской истории, которые остаются загадками. Они совершенно не поняты, в частности потому, что мы не имеем полноценных собраний текстов этих людей: речей, публицистики и особенно — переписки.

Это странно, вроде бы классик, объект некоторого локального культа, но зачастую именно это мешает осмыслению и исследованию этой фигуры. А есть пять-шесть расхожих цитат, которые переходят из одной юбилейной речи в другую.

Есть четкая связка между институцией — между поныне существующим Сибирским отделением Российской академии наук и этой фигурой, которая является своего рода символическим знаком этой социальной структуры. Но что такое был Лаврентьев как явление, мы не знаем. В частности, потому, что никто или почти никто не собирается читать то, что он написал.

ИА Красная Весна: Он же еще работал над закрытыми тематиками?

Журавлев: Конечно, конечно. Но и вообще это был человек русского двадцатого века. Его публичные речи не прочитаны, не проанализированы, не истолкованы. Более узкие, частные источники, в которых отразилась его позиция, они вообще неизвестны или известны в какой-то микроскопической доле людей. Никто это не анализировал и не ставил задачу понять, чего он хотел.

ИА Красная Весна: Тем не менее, есть же какие-то представления о Лаврентьеве?

Журавлев: Есть разные точки зрения на фигуру Лаврентьева. Несколько упрощая, можно сказать, что имеются следующие концепции Лаврентьева. Есть такая точка зрения, что Лаврентьев — это типичный руководитель науки той эпохи, выходец из оборонной проблематики, жесткий, организованный, с той организационно-управленческой культурой, которая была свойственна «сталинским директорам».

Он действительно занимал большие посты в период до Сибирского отделения: после войны восстанавливал академию наук УССР, другими вещами организационно очень крупными занимался. Итак, это первый взгляд на Лаврентьева — это взгляд на него, как на такого «сталинского» руководителя, очень крупного, очень жесткого, очень закрытого, который своими реальными целями ни с кем не делится, и который может произносить любые речи, но речи эти имеют значение исключительно ситуационное и прикладное.

Другой взгляд на Лаврентьева, — это взгляд на такого беглеца, почти диссидента, который пытался всю жизнь вырваться из тисков системы и вдруг придумал такой коллективный побег в Сибирь, где можно было получить глоток свободы. Это такая «перестроечная» концепция, которая скорее относится к какому-то сказочному образу, рисовавшемуся в сознании определённого слоя.

Следующая концепция Лаврентьева такова. Некоторые считают его очень простым технарем-математиком, гуманитарно почти не образованным, в этом смысле сухарем, человеком вообще крайне далеким от любой общественной проблематики, «технократом». То есть может быть и организатором, но организатором именно техническим, которому было интересно именно хорошо организовать технику процесса производства научных знаний. И в общем, только об этом он якобы и думал, а все остальное его вообще не волновало.

Это картинка такого масштабного по сфере деятельности, но одновременно достаточно ограниченного человека, по своему мышлению очень простого, который вообще не задумывался ни над какими «высокими» вещами. С этой точки зрения, он потерпел элитное поражение, когда у него его детище отобрали. И это произошло неслучайно, потому что он сам якобы не был никаким стратегом, а являлся просто очень успешным тактиком и техником по мышлению. Это третья концепция.

Мне кажется, что все эти концепции — это мифологемы, которые к настоящему Лаврентьеву имеют очень отдаленное отношение. То есть, какая-то связь там есть, какие-то моменты улавливались людьми, которые так говорят, но именно только какие-то аспекты. Тут нет целостной картины.

ИА Красная Весна: Какой же концепции придерживаетесь Вы?

Журавлев: Я не знаю, каким был Лаврентьев, кто он был и так далее. Нужно довольно много итераций, приближений по кругу, чтобы построить какую-то концепцию Лаврентьева.

Конечно же, существует гигантская культурная и национальная задача — это научное издание наследия Лаврентьева. Это важно не только для Академгородка, это важно не только для Новосибирска, это, в каком-то смысле, важно даже не только для России, это такая довольно серьезная общекультурная, вполне себе мировая задача. Потому что Академгородок не был локальным феноменом, его история — это не история Советского района города Новосибирска, а это история чего-то значительно большего.

Итак, во-первых, есть проблема этого наследия, но к изданию источников всё дело не сводится — это фундамент, это основа, но это еще не решение проблемы. Нам нужно очень серьезно вглядываться в другие источники знаний о мышлении Лаврентьева. Знаете, в Евангелии есть принцип известный: «По плодам их узнаете их».

В первую очередь, этот человек основал город. И в этом смысле он сделал нечто, скажем так, соприродное действиям Петра Великого по основанию Петербурга. Есть картина Алексея Венецианова, как Петр Первый выбирает место на берегу Финского залива среди сосен. Вы знаете, там можно просто нарисовать на месте Петра Лаврентьева, а больше ничего менять не надо. Потому что такие же холодные воды Обского моря, и вот эти сосны вокруг, и это Петербург. Но дело, конечно, не в соснах, как вы понимаете, но в то же время не без них дело.

Сделаем еще один шаг. Мы очень мало знаем про Юрия Долгорукого и про основание Москвы. У нас в культуре Петербург все время противопоставляется Москве, а между прочим, с точки зрения исторического образа основания, между ними очень много общего. Слушайте, это был медвежий угол, холм, на котором расположен Кремль, называется Боровицким от слова «бор», сосновый бор. Там сосны росли. Вот все говорят, что у нас главное национальное дерево — это березка, ну может оно и так, я не знаю, но вот почему-то сосны всё время повторяются. Из них строить очень удобно. И вот этот сосновый бор в медвежьем углу, где можно начать что-то очень большое с точки зрения будущего, притом, что вроде бы никто в такие места добровольно не поедет. Вот так началась когда-то Москва — крохотная охотничья заимка. Петербург начался почти так же. Посмотрите на домик Петра Великого. Недаром у Лаврентьева — тоже домик и так далее, и так далее. И недаром Морской проспект (улица в Новосибирском Академгородке), который прямо апеллирует к проспекту Невскому.

ИА Красная Весна: Интересные параллели, никогда не задумывался.

Журавлев: А задуматься надобно. Здесь было множество «цитат». Я хочу подчеркнуть, что свое детство — формативный период свой — Лаврентьев провел в Германии, причем в особенной Германии, в Геттингене, в Германии университетской, в Германии начала двадцатого века, которая была, в частности, перенасыщена античной культурой. Для Лаврентьева античность играла совершено особую роль. Гуманитарная подготовка Лаврентьева была совсем не так банальна. Другое дело, что мы очень мало знаем о круге его, условно говоря, нематематического чтения. Еще раз, у Лаврентьева, несомненно, было несколько культурных тематик, которые были для него чрезвычайно важны.

В следующей части интервью мы затронем тему отношений Лаврентьева с его учителем, основателем московской математической школы Николаем Лузиным.