Стратегические прорехи в хозяйственно-экономическом развитии России. Часть III
Советское планирование второй половины ХХ века: успехи и проблемы
По мере усложнения экономики и номенклатуры обращающихся в ней типов продукции и услуг — матрица планирования быстро разрастается в размерности. Тогда для ее полного описания требуется не только собрать информацию по всем видам продукции и всем цепочкам ее производственного и потребительского использования (от гайки с нужной резьбой и буханки хлеба до космодрома и крупной хозяйственной отрасли), но и рассчитать эту балансовую матрицу. Причем рассчитать матрицу нужно несколько раз, с последовательными приближениями, учитывающими реальные возможности отраслей и предприятий, демографические и иные потребности, а также целевые государственные приоритеты изменения этих возможностей и этих потребностей.
При этом нужно учитывать, во-первых, то, что объем расчетов такой матрицы с ростом ее размерности увеличивается примерно пропорционально факториалу размерности. Например, объем расчетов для матрицы, в которую входит 6 позиций товаров, составляет 1×2×3×4×5×6, или 720 условных единиц, а для матрицы из 10 позиций — уже 1×2×3×4×5×6×7×8×9×10, или 3628800 условных единиц, то есть примерно в 5 тысяч раз больше.
Во-вторых, для производства одного и того же товара на разных предприятиях и по разным технологиям потребуется — и это тоже надо учитывать в плане — разное количество материала, энергии, рабочего времени. Например, изготовление колесного диска для вагона из круглой болванки способом токарно-фрезеровочных работ требует гораздо больших затрат металла, энергии и времени, чем изготовление такого же диска способом литья в форму или горячей штамповки.
В результате детальное точное планирование сталкивается с двумя основными проблемами.
Прежде всего, полное описание (информационное обеспечение) матрицы планирования большой размерности требует крайне развитой и совершенной по достоверности системы сбора и обработки первичной статистической информации для плана. Неточные, ошибочные или фальсифицированные исходные статистические данные обесценивают и обессмысливают точное планирование.
Но и обсчет полной детальной матрицы для современного сложнейшего хозяйства национального уровня, с его сотнями тысяч или миллионами позиций товаров и услуг, — неподъемен даже для большинства нынешних сверхмощных ЭВМ. Тем более средств для таких расчетов не было ни в 30-х, ни даже в 80-х годах ХХ века.
Потому уже в период второй-третьей советских пятилеток и при сборе и анализе первичной статистической информации, и при расчете плана начали использовать так называемые «агрегированные» показатели — укрупненные отрасли, товарные группы и так далее — и за счет этого резко снижать размерность матрицы плана.
План по агрегированным показателям рассчитывать, естественно, было гораздо легче. Это уже была вполне реальная, посильная работа. Тем более, что в ходе Второй мировой войны и после нее в мире начали появляться для таких расчетов вполне подходящий математический аппарат и все более совершенная техника.
Кибернетика и электронно-вычислительные машины в планировании
Новые возможности для перевода математических расчетов самого разного типа в машинную форму давала возникшая в 1940-х годах кибернетика. При этом зарубежные «пионеры» кибернетического подхода к машинным вычислениям (Норберт Винер, Джулиан Бигелоу, Артуро Розенблют, Джон фон Нейман и др.) недолго оставались в одиночестве. Уже в 1948 г. в СССР под руководством Сергея Лебедева была создана, причем независимо от Дж. фон Неймана, теоретическая концепция машинных вычислений с программами, хранимыми в машинной памяти, и начата разработка первых электронно-вычислительных машин (ЭВМ).
Так что перестроечно-постсоветский миф о том, что СССР в этой сфере якобы безнадежно отстал от Запада потому, что у нас кибернетика была объявлена лженаукой, — это откровенная ложь.
На деле кибернетика и техника машинных вычислений уже на рубеже 1950-х годов стали в ряде советских вузов обязательными дисциплинами в рамках учебного курса «Теория автоматического управления». На деле в СССР было создано множество передовых, именно прорывных научных и технологических решений в области кибернетики. Без которых — о чем и у нас, и в мире написаны горы книг и статей, — были бы невозможны такие советские опережающие мировой уровень разработки и достижения, как первая носимая самолетом термоядерная бомба, стратегические ракеты, а также запуск в космос первого спутника и первого космонавта.
Далее, уже в середине 1950-х годов, в СССР началось создание мощных специализированных вычислительных центров. Сначала в институтах, ведомствах и на предприятиях оборонной промышленности: в Минобороны (ВЦ № 1), в НИИ экспериментальной физики (Арзамас-16), в НИИ «Алмаз», в НИИ теоретической физики (Челябинск-70), — а затем и в Академии наук СССР (ВЦ АН), в Академии наук Украины (ВЦ АН УССР), в крупнейших вузах (НИВЦ МГУ), в академических институтах (ВЦ Института прикладной математики и др.).
В октябре 1959 года Постановлением Совмина СССР был создан крупнейший вычислительный центр при Госплане именно для проведения плановых расчетов, который последовательно оснащался наиболее передовыми для своего времени компьютерами и просуществовал до ликвидации Госплана в 1991 году при развале СССР.
Тем не менее в 1950-х годах в сфере ЭВМ широкого (невоенного) применения американцы нас действительно довольно заметно опережали. Прежде всего, за счет более совершенной технологической базы производства элементов ЭВМ — миниатюрных электронных ламп с высоким быстродействием, а затем транзисторов. Первые ЭВМ широкого применения в США появились уже в последней трети 1940-х годов, а в СССР такая ЭВМ — малая электронно-вычислительная машина МЭСМ — начала выпускаться лишь в 1951 году.
Однако уже в 1952 году под руководством Юрия Базилевского в подмосковном Специальном конструкторском бюро № 245 была разработана ЭВМ «Стрела» с быстродействием 2 тыс. операций в секунду. А в 1953 году группой Сергея Лебедева была создана БЭСМ-1 — вычислительная машина с быстродействием в 10 тыс. операций в секунду, таким же, которого тогда достигли лучшие в мире американские ЭВМ.
Одновременно в СССР под руководством Исаака Брука была выпущена малая вычислительная машина под названием М-2, которая вскоре одержала победу в мировом турнире по шахматам между ЭВМ. А далее в СССР началось форсированное создание ЭВМ оборонного и общего назначения (как на электронных лампах, так далее и на транзисторах) с оригинальной и все более эффективной машинной архитектурой системы решения задач и возрастающим быстродействием. Так, в 1966 году на основе ЭВМ 5Э92б с быстродействием 500 тыс. операций в секунду, созданной группами Сергея Лебедева и Всеволода Бурцева, в СССР была развернута система противоракетной обороны Москвы.
Видимо, вершиной этого этапа создания советских ЭВМ, способных, в том числе, решать стратегические задачи сложного планирования и прогнозирования, стала разработанная коллективом Сергея Лебедева к 1967 году машина БЭСМ-6 с быстродействием 1 млн операций в секунду, то есть на уровне лучших зарубежных аналогов, — так называемых «старших моделей» американской машины IBM 360.
В частности, известно, что в 1975 году, в ходе реализации советско-американского космического полета «Союз-Аполлон», комплекс советских машин БЭСМ-6, интегрированный в автоматическую систему АС-6, который применяли советские Центры управления полетом, — неоднократно опережал в скорости расчетов коллег из американских Центров управления полетом.
В дальнейшем советские разработчики приступили к разработке супер-ЭВМ с наивысшим быстродействием собственной оригинальной архитектуры. Несколько таких супер-ЭВМ были построены и в 1980-х годах уже использовались для сложнейших расчетов в «оборонке» и научных исследованиях. Так, группа Всеволода Бурцева создала и в 1980 г. запустила в серийное производство ЭВМ «Эльбрус-1» с быстродействием 15 млн операций в секунду, а в 1985 году — «Эльбрус-2» с быстродействием 125 млн операций в секунду. К 1990 году появился «Эльбрус 3–1» с быстродействием до 500 млн операций в секунду. Причем последние версии «Эльбрусов-3» по быстродействию вдвое превосходили наиболее мощную на тот момент американскую ЭВМ Cray Y-MP.
В 1980 году был также запущен в серийное производство советский многопроцессорный вычислительный комплекс ПС-2000 с быстродействием более 200 млн операций в секунду, разработанный Институтом проблем управления и Научно-производственным объединением «Импульс». Изюминкой архитектуры этой ЭВМ стало использование нескольких десятков «медленных» (и потому сравнительно нетребовательных к технологии изготовления и дешевых) процессоров с тактовой частотой всего 3 мегагерца в согласованных параллельных вычислениях, благодаря чему достигалась эффективная тактовая частота более 100 мегагерц.
Новаторская архитектура параллельного исполнения команд позволяла использовать ПС-2000 для решения сложнейших задач комплексной расшифровки геофизической информации при поисках полезных ископаемых в недрах, для обработки телеметрии космических данных, для управления системами противоракетной обороны, компьютерного моделирования физических процессов и т. д. Причем именно особая архитектура машины и новые программные решения позволяли этой ЭВМ решать указанные задачи во много раз дешевле, чем это делали лучшие зарубежные аналоги.
Однако, несмотря на несомненные успехи СССР в разработке и выпуске ЭВМ, достигнутые в 50-х и первой половине 60-х годов ХХ века (особенно в создании «больших» машин для «оборонки»), в сфере ЭВМ среднего и малого классов широкого применения, необходимых для инженерно-технических и экономических расчетов и автоматизации производственных процессов, в эти годы нарастал все более недопустимый разнобой. Многочисленные советские математические и инженерные коллективы разрабатывали и выпускали в серийное производство машины примерно одного класса, но с разной системной архитектурой, разной элементной базой, отличающимися периферийными устройствами и программным обеспечением.
В результате близкие по характеристикам и возможностям ЭВМ разных, причем конкурирующих между собой, разработчиков и производителей (семейства «Минск» и «Урал», варианты ЭВМ М-20, «Днепр», «Наири», Весна» и т. д.), — оказывались аппаратно-технологически и программно несовместимы. Что партийно-хозяйственное руководство страны считало — причем совершенно справедливо — недопустимым разбазариванием материальных и интеллектуальных ресурсов страны и серьезным препятствием для быстрого развития компьютерной отрасли и широкого применения ЭВМ в народном хозяйстве. В том числе в обеспечении организации планирования.
Для эффективного планирования на каждом сколько-нибудь серьезном предприятии (в организации, в совхозе или колхозе) была нужна не просто любая ЭВМ, обеспечивающая быстрый сбор статистической информации для планирования, а также первичную обработку и передачу данных в планирующие органы «верхнего уровня». Эта ЭВМ должна была обеспечивать передачу (и получение от вышестоящих организаций) отчетных и плановых данных в стандартном электронном виде.
То есть для серьезной организации развитого планирования требовалась именно система ЭВМ разного уровня, совместимых по программным свойствам и периферийным устройствам, то есть способных «понимать» друг друга без дополнительного «перевода». Кроме того, поскольку таких ЭВМ разных классов (уровней) стране требовалось очень много, они должны были быть еще и технологически близки (по элементной базе, конструктивным принципам и техническому обеспечению производственных линий) для организации их относительно дешевого массового серийного производства.
Именно с учетом этих — вполне обоснованных — соображений ЦК КПСС и Совет министров СССР в конце декабря 1967 года приняли совместное постановление «О развитии производства средств вычислительной техники», которым Министерству радиопромышленности поручалось разработать единый комплекс информационно-вычислительных машин «Ряд» и организовать их серийное производство.
Но далее последовали властно-организационные решения, которые трудно понять без краткого рассмотрения некоторых аспектов международного и внутрисоветского политического контекста, малоизвестных большинству читателей.
От политики разрядки — к «конвергенции» на условиях США
В середине 1960-х годов СССР обеспечил себе «ядерный паритет» с США. Его появление отмечалось введением в международные отношения понятия «взаимного гарантированного уничтожения» в случае развертывания между нашими странами глобальной ядерной войны. В результате и в СССР, и в США сформировались достаточно влиятельные властно-политические круги, которые стремились остановить сверхзатратную и все более опасную гонку вооружений и улучшать взаимные политические и экономические отношения в условиях мирного сосуществования и соревнования двух систем.
В международную повестку отношений прочно входила идея разрядки международной напряженности. В том числе за счет разрешения на основе переговоров наиболее острых и болезненных проблем отношений между Западным и Советским блоками.
В контексте политики разрядки в июне 1967 года в американском городе Гласборо прошли переговоры между президентом США Линдоном Джонсоном и председателем Совмина СССР Алексеем Косыгиным, где были оговорены основные согласованные подходы к развитию разрядки.
В ноябре 1969 года в Хельсинки начались переговоры между СССР и США об ограничении стратегических наступательных вооружений, которые в 1972 году завершились подписанием Договора об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) и Соглашения «О некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений» (ОСВ-1), а также еще десятка важных Соглашений в разных сферах международного взаимодействия СССР и США.
В августе 1970 года в Москве был подписан Московский договор между СССР и ФРГ, по которому ФРГ отказывалась от претензий на территорию бывшей Восточной Пруссии (в том числе, на Калининградскую область), а СССР заявил, что «не будет препятствовать» мирному объединению ФРГ и ГДР, «если для этого в будущем возникнут соответствующие условия».
На этом фоне разрядки на Западе начала все более активно обсуждаться идея социально-экономического сближения (конвергенции) двух систем — капиталистической и социалистической, — которая была впервые выдвинута в книге «Россия и Соединенные Штаты» русским эмигрантом, американским экономистом и социологом Питиримом Сорокиным еще в 1944 году, на исходе Второй мировой войны.
Западные идеологи и авторы теории конвергенции — Раймон Арон, Джон Гэлбрейт, Уолт Ростоу, Ян Тинберген и др. — указывали, что дальнейшая конфронтация между Западом и Востоком создает все более высокие риски новой мировой войны, способной привести к гибели человечества. И настаивали на том, что вполне возможно сближение двух систем и мирное объединение их лучших черт на основе гуманизма, культурного, социально-экономического, организационно-экономического и научно-технологического «взаимопроникновения систем».
В частности, Гэлбрейт в книге «Экономическая теория и цели общества» отмечал, что на Западе доминирующие крупные корпорации фактически составляют «планирующую подсистему» национальной экономики, а мелкие фирмы — «рыночную подсистему» экономики, и что в этом смысле западное планирование по своему содержанию не отличается от планирования советского. Потому Гэлбрейт считал, что содержательная близость механизмов хозяйственного управления должна в итоге привести к «эволюционной конвергенции» рыночной и плановой экономической систем.
На этом же фоне (разрядки и надежд на конвергенцию) в 1968 году по инициативе итальянского промышленного магната Аурелио Печчеи была создана международная общественная аналитическая организация «Римский клуб». По замыслу создателей, Римский клуб в каждый момент своей деятельности объединяет сотню представителей мировой политической, финансовой, культурной и научной элиты и ставит перед собой цели выявления и анализа встающих перед всем человечеством так называемых глобальных проблем, а также выработки предложений по разрешению этих проблем.
На основе выявленных Клубом глобальных проблем крупным ученым даются заказы на составление «Доклада Римскому клубу», который затем обсуждается Клубом и предоставляется «на публичное рассмотрение человечеству». С 1972 года Клуб начал выпускать серию «Докладов Римскому клубу» под общим названием «Трудности человечества», в которых формулировались глобальные проблемы и приводились составленные на основе компьютерного моделирования прогнозы перспектив мирового развития в разных аспектах этого развития, причем эти доклады сразу получали очень большой научный, общественный и политический резонанс.
Определенные научные и властные круги СССР не только проявляли интерес к идеям разрядки, конвергенции, а также к созданию и деятельности Римского клуба, но и принимали активное участие в обсуждении и, в какой-то мере, в реализации этих идей. В частности, активным поклонником идей конвергенции, включая ее политический аспект, еще с 1960-х годов был академик Андрей Сахаров.
А во властных кругах одну из ключевых ролей в установлении научных и отчасти политических связей с Западом, в том числе по линии Римского клуба, играл Государственный комитет по науке и технике при Совмине СССР (ГКНТ). На ГКНТ еще при его создании в 1948 году было возложено «определение основных направлений развития науки и техники в СССР, а также планирование и организация разработок важнейших, имеющих общегосударственное значение научно-технических проблем, организация внедрения в производство открытий, изобретений и результатов поисковых исследований».
В рассматриваемый период заместителем председателя ГКНТ, физика и специалиста по энергетике Владимира Кириллина, был Джермен Гвишиани — выходец из весьма элитной спецслужбистской семьи, философ, социолог, специалист в области управления, доктор философских наук. И «по совместительству» — зять председателя Совета Министров СССР Алексея Косыгина, муж его дочери Людмилы. Именно Гвишиани в ГКНТ курировал определение основных направлений развития науки и техники, в том числе работу Министерства электронной промышленности СССР, а также Комиссии по вычислительной технике при ГКНТ. Кроме того, Гвишиани курировал международные связи СССР в сфере науки и техники и, в частности, связи по линии Римского клуба.
Гвишиани задолго до создания Римского клуба установил контакты с его основателем Аурелио Печчеи, и еще в середине 1960 годов был инициатором и организатором первых поставок в СССР компьютеров принадлежавшей Печчеи фирмы «Оливетти». Далее Гвишиани стал членом Римского клуба, а затем одним из инициаторов основания в 1972 году в замке Лаксенбург под Веной Международного института прикладных системных исследований (МИПСА), а также председателем Совета МИПСА. Через четыре года в СССР был создан, фактически как дочерний филиал МИПСА, Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований ВНИИСИ, который сразу возглавил все тот же Гвишиани.
Формально МИПСА был создан для исследовательской поддержки работ по глобальной проблематике, в том числе по темам докладов Римского клуба. Реально, как утверждают многие источники, близко знакомые с деятельностью ГКНТ и МИПСА, это было совместное творение определенной части американских и советских спецслужб, предназначенное для подготовки особого типа конвергенции двух систем. А именно — для конвергенции советской системы в направлении системы американской. Без всякого планирования, экономического равенства и «слишком затратных» систем социальной защиты граждан.
Сейчас уже известно, что идеологами и инициаторами создания Римского клуба и затем МИПСА были властно-спецслужбистские круги США, в том числе так называемый «Комитет 303», созданный при американском правительстве для организации и координации секретных операций в сфере национальной безопасности США. В частности, известно, что «Комитет 303» только за 1961–1967 годы одобрил и координировал более 160 секретных операций США против иностранных государств — от операции против Кубы в заливе Свиней до тайной войны во Вьетнаме.
Одной из главных фигур в международной деятельности по созданию Римского клуба, а затем МИПСА был советник президентов США Джона Кеннеди и Линдона Джонсона по национальной безопасности, с 1964 года — председатель «Комитета 303», Макджордж Банди. Хотя с 1966 г. Банди покинул пост советника президента США и стал президентом Фонда Форда, из секретной американской политики Банди вовсе не ушел. (Отметим в скобках, что Банди на посту советника президента США по безопасности заменил его помощник, бывший спичрайтер президента Дуайта Эйзенхауэра и идеолог «конвергенции» Уолт Ростоу).
(Продолжение следует.)
