«Планида» поэта-разведчика Владимира Карпеко
Зачем поэт на войне? Вопрос странный и неуместный. На войне плечом к плечу встали все, кто был способен бить врага, любым способом — из винтовки, из пушки, из танка. На необозримых полях Священной войны тяжелое ратное бремя несли все — рабочие, колхозники, учителя, врачи, строители, моряки, шахтеры.
И поэты тоже. Кто-то из этих отчаянно молодых поэтов (многим было по 19-20 лет!) попал в пехоту (как Борис Смоленский), кто-то угодил в пулеметчики (как Николай Майоров), кто-то в военные корреспонденты (как Всеволод Багрицкий), а кто-то в разведчики.
Давид Самойлов, который рвался на фронт и, попав туда, сначала был пулеметчиком, а потом разведчиком, позже написал о своем поколении:
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
Давид Самойлов — известнейший советский поэт-фронтовик, шагнувший прямо со студенческой скамьи гуманитарного вуза во фронтовой окоп.
Но сейчас я хочу вспомнить о другом, отчасти забытом поэте-фронтовике, тоже разведчике — Владимире Карпеко. Когда-то давно запала в душу его поэтическая фраза:
Земля рождена для света,
Ее я не дам в обиду,
Такая моя планета,
Такая моя планида.
Удивительно ёмко и коротко здесь сформулировано, если можно так выразиться, кредо всего предвоенного молодого поколения Советского Союза — быть в ответе за целую планету. Для этих совсем еще юных людей было совершенно естественно — подумать только! — взять на себя задачу «не дать в обиду» планету Земля! Это первое. А второе, чем дышит короткая строфа — убежденность в том, что «Земля рождена для света». Не для мрака, не для тьмы, а для света!
Биография Владимира Карпеко в некотором смысле типична для довоенного поколения. И именно благодаря своей типичности и в то же время уникальности ее можно рассматривать как некую линзу для понимания духа того времени.
Владимир Карпеко родился в 1922 году на Украине. В 1937 году его отца-железнодорожника репрессировали. Точные причины и последствия этой репрессии (расстрелян? осужден? был ли виновен или оклеветан?) не известны. Но в любом случае ясно, что для семьи это была тяжелая травма. Известно, что мать Владимира вместе с двумя сыновьями (еще был младший брат Марат) уехала с Украины к сестре в Белоруссию.
Карпеко после окончания средней школы в 1939 году поступил в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта, но окончить его не успел, так как уже в августе 1941 года был призван в ряды Красной Армии. Ему было 19 лет. С марта 1942 года он в действующей армии, на фронте.
Все три года, пока был на фронте, служил в полковой разведке. Получил пять ранений и две контузии. Участвовал в боях за Прибалтику, переправе через Одер. Штурмовал Берлин.
И все это время писал стихи. О боях, о смерти товарищей и фронтовых реалиях. Вот, например, стихотворная зарисовка о тяжелой переправе при отступлении и о старшине-оптимисте. Она рисует образ простого русского солдата-победителя, вытерпевшего четырехлетний адский труд войны, который пострашнее «дантова ада». Образ этот не парадно-глянцевый, он такой, какой есть, — правдивый.
Мы отходили… Дым пожаров
Стоял как черная стена.
Над ледяной осенней Нарой
Ругался хрипло старшина…
Он направлял угрюмо к броду
Всех уцелевших от огня…
Солдаты пробовали воду,
Погоду чёртову кляня.
А немец бил без передышки,
К снаряду рядом клал снаряд!
Кромешный ад… Не тот, из книжки,
Уже не страшный дантов ад!
Но адом-ад, а там, за речкой,
Уж свой не сменишь гардероб,
Не баба ждёт на тёплой печке,
А тот же стылый ждёт окоп.
И потому обмундировку
Несли, раздевшись донага,
Ремнями пристегнув к винтовке,
Приклад — вперёд, штык — на врага.
Одной рукой держа вещички,
Сигали вниз из-под куста,
Другой, как в бане, по привычке
Прикрыв причинные места.
И старшина сказал со вздохом:
— Ну, энти фрица будут бить,
Коли в таком переполохе
Не забывают стыд прикрыть!
…Уже в Берлине, в сорок пятом,
Когда кончали мы войну,
Я вспомнил Нару, брод треклятый
И оптимиста старшину…
Вообще надо сказать, что в стихах и прозе писателей-фронтовиков есть особая достоверность — они ничего не сочиняли, их произведения — художественные свидетельства очевидцев.
Поэт-разведчик Владимир Карпеко воевал мужественно, имел награды. На сайте «Подвиг народа» можно прочесть описание одного из эпизодов, за который он был представлен к награде. Приведу текст выписки из наградного листа полностью:
Тов. Карпеко в боях при освобождении от немецких захватчиков Латвийской ССР показал себя смелым, решительным разведчиком. Не один раз он давал ценные сведения о противнике. В бою при форсировании р. Гауя 12.10.44 г., действуя с группой разведчиков, под огнем противника, рискуя своей жизнью первым ворвался на мост противника и убил немецкого сапера, пытавшегося подорвать переправу, что помогло выполнить боевую задачу по овладению переправой. При дальнейшем преследовании противника также действовал смело и решительно. Достоин правительственной награды ордена «Красная звезда».
Командир 559 стрелкового Нарвского полка майор Никифоров.
Начальник штаба 559 стрелкового Нарвского полка капитан Парфилов.
Правда, несмотря на рекомендацию командира полка наградить смелого разведчика орденом «Красная звезда», по неизвестным причинам Карпеко был награжден орденом Славы III степени.
Кстати сказать, в наградных документах при описании героических действий разведчика 559 стрелкового полка Владимира Карпеко упоминается река Гауя в Латвии. Так вот, действие повести «Без риска остаться живыми», которую Владимир Карпеко написал в соавторстве с писателем Игорем Акимовым уже после войны, в 1968 году, происходит как раз неподалеку от реки Гауя.
В этой повести описан один эпизод в ходе Прибалтийской операции в сентябре — ноябре 1944 года. Группе разведчиков дали задание найти «пропавшего» противника: «Накануне — это было 18 сентября — под вечер дивизия вышла к Гауе. Истекали третьи сутки, как противник исчез». В повести Владимир Карпеко описал реальные события, в которых сам участвовал.
В этой же повести есть интересный «физиономический» эскиз — в некотором смысле портрет «коллективного немца» и «коллективного русского». По сюжету произведения группа советских разведчиков (которые были в немецкой форме) внезапно натолкнулась на группу немецких разведчиков. Командир нашей группы лейтенант Пименов должен был за мгновение (даже не за секунду) понять, кто перед ним — свои или враги, ведь одежда ничего не говорила и только путала. Командир увидел лица — «отчетливо очерченные» — и нутром понял, кто перед ним. Вот как об этом говорится в повести «Без риска остаться живыми»:
«…И, наконец, эти физиономии, отчетливо очерченные, в которых не было и следа той славянской неопределенности, той непостижимой для иных народов материи, из которой, как грандиозные скалы из тумана, выступают то меланхолия, то скорбь, то веселье, необузданное до куража, до донышка, то самопожертвование безоглядное во имя друга, или родины, или ребенка, при этом даже не важно, чей он, — короче говоря, та самая таинственная русская душа, никем так до конца и не расшифрованная, — здесь ею, как говорится, и близко не пахло».
Но вернемся к стихам Владимира Карпеко.
Одним из самых сильных его стихов о Великой Отечественной войне считаю вот эти, где поэт говорит от имени погибших солдат:
Мы лежим под снегами,
А вверху, в ослепительной сини,
Словно белые птицы,
Плывут и плывут облака.
Вы не плачьте над нами,
Голубые березы России,
Вы не плачьте — вы ждите пока…
Нас, омытых дождями,
Отпетых степными ветрами,
Все зовешь ты, Отчизна,
Оглохших твоих сыновей.
Но услышим тебя мы,
Как весной затоскует над нами,
Затоскует взахлеб соловей.
Мы — не прах. Мы — нетленны.
Мы еще, дорогие, вернемся.
Над родимой землею
Весенней грозою пройдем.
Мы подснежником первым,
Мы колосом спелым пробьемся,
На ромашки росой упадем.
Мы лежим под снегами,
А вверху в ослепительной сини,
Словно белые птицы,
Плывут и плывут облака.
Вы не плачьте над нами,
Голубые березы России,
Вы не плачьте — вы ждите пока…
Удивительна строка в этом стихотворении: «Мы — не прах. Мы — нетленны». Это их голос. Как сохранить этот голос сражающихся и погибших предков? Его ни в коем случае нельзя забывать. Но и только помнить — мало. Нужно ответить: «Вы — не прах. Вы — нетленны». И делать все, чтобы память о подвиге отцов, дедов и прадедов не угасала в сердце народа.
Поэт Владимир Карпеко после войны жил в Крыму, у него вышло 18 сборников стихов и прозы. Часто и подолгу бывал в Москве. На его стихи написаны песни в кинофильмах «Страницы былого» (1957), «Исправленному верить» (1959), «ЧП» (1958), «Вдали от Родины» (1960), «Голубая стрела» (1958) и многих других.
Умер Владимир Карпеко 1993 году, похоронен в литературном некрополе в Переделкино — в Подмосковье.
О том, каким он был и какие имел убеждения, судить можно только косвенно. Скатился ли он в болото антисоветского скептицизма и брюзжания по поводу недостатков советского строя, столь характерное для интеллигенции «эпохи застоя»? Вряд ли.
Журналист Дмитрий Шеваров в одной из статей в Российской газете за 2011 год рассказал интересную историю, по которой можно судить о позиции Владимира Карпеко. Шеваров пишет: «Вот эпизод, о котором мне рассказал писатель, хорошо знавший Владимира Карпеко. История эта относится к концу 1970-х годов. Однажды в Малеевке, в Доме творчества, у кого-то в комнате собралась теплая компания. Тара-бары-растабары. А потом кто-то предложил: давайте читать антисоветские стихи. И начали. Когда очередь дошла до Карпеко, он сказал: „А у меня нет антисоветских стихов“».
А ведь казалось бы — в далеком 1937 году арестовали отца, Владимиру Карпеко было уже 15 лет, наверняка все хорошо запомнил. Но зла не затаил. Антисоветчиком не стал. В Великую Отечественную войну преданно и храбро служил Родине. После войны честно работал, писал замечательные стихи и повести о разведчиках.
В завершение — не военное, а «звездное» стихотворение Владимира Карпеко.
Так бывает порою — навалится
ворох мелких и суетных дел,
и душа неприкаянно мается,
проклиная свой жалкий удел.
И, устав бесполезно сутулиться,
над рифмованной грудой муры,
звездной полночью выйдя на улицу,
я гляжу на иные миры.
Сколько их на ночном небосводе!
Размерцалась разверстая высь…
И в усталую голову входит
стародавней занозою мысль:
может, тоже кому-то не спится
где-то там, где черна высота?
Или впрямь одиноко кружится
во Вселенной Земля-сирота?
Переливчато звезды искрятся,
неизведанной тайной маня.
И уже начинает казаться,
Что оттуда глядят на меня,
в любопытстве своем откровенны,
миллионы нацеленных глаз…
Настороженно смотрит Вселенная
изучающим глазом на нас.
Как пытливо глаза её светятся!
Над Землею, раздумьем полна,
вопросительный взгляд Медведицы
нерешительно чертит она.
Поэт смотрит в глаза Вселенной и как бы чувствует на себе ее вопросительный взгляд. Она, Вселенная, «полна раздумьем» и «настороженно» смотрит на нас (на человечество?) «изучающим взглядом». Вновь планетарный масштаб, вновь космический уровень (помните — «Такая моя планета»?).
Может быть, было в советском проекте что-то такое, не до конца реализованное, что делало нормальным и даже привычном постоянное введение в текущую жизнь космической темы? В конце концов, именно Советская держава открыла человечеству путь в Космос.
