Военный поворот

Сергей Кургинян в телепередаче «Право знать» на ТВЦ 17 сентября 2022 года

Американская концепция «средней войны в серой зоне»

У американцев понятие «средней войны в серой зоне» стоит во главе угла. Надо запомнить это понятие — средняя война в серой зоне.

Это очень важное понятие, потому что, исходя из него, говорится следующее: «Вот сейчас кто-то там выпендривается, кто-то приподымается, кто-то опускается. А как проверить-то экспериментально, кто чего стоит и кто что может? А давайте мы, как говорят в народе (не в американском, а в нашем), — померяемся! Реально — в серой зоне, конвенционально, чуть-чуть — на такой территории, на какой можно, поймем, кто чего стоит, и тогда начнем какую-то следующую фазу».

Я всегда говорил тем американским экспертам, которые предлагали эту концепцию в качестве краеугольной, что такая серая зона быстро начнет расширяться. Сначала будут измерять потенциалы, а потом могут заиграться. Что это очень опасно. Но в ответ: «Да нет, это самое хорошее, что может быть!»

В этом смысле Украина — это классическая серая зона, она не в НАТО. Они рассматривают эту войну на Украине как свою экзистенциальную войну с Россией и прямо подчеркивают, что они могли проиграть во Вьетнаме, но не могут проиграть на Украине.

С одной стороны, это всё школа Бжезинского, который всегда говорил, что если Украина объединится с Россией — это империя, а без нее — нет.

А с другой стороны, параметры слабости в западной системе есть. Я не буду преувеличивать. Рим в эпоху какого-нибудь Диоклетиана, Нерона или Тиберия еще вполне себе мог позволить очень много. Но какие-то слабости есть.

Чем больше этих слабостей, тем страшнее то, что называется «праздник непослушания». Всё держится на нематериальном активе под названием «миф о моем всемогуществе». Этот актив стоит безумно дорого — триллионы долларов и мировая власть. Когда начинается праздник непослушания и кто-то говорит: «А шел бы ты!» — ты теряешь главный актив. Он тем важнее, чем меньше ты можешь на деле. Когда в 1950-е годы или даже в 1960-е было видно, что экономика США о-го-го! — это одно дело, а рядом нищие страны — Китай, Индия. Когда же всё кардинально меняется, то тут всё большее значение приобретает этот миф.

Теперь, на Украине русские сейчас начнут что-то делать — окажется, что праздник непослушания уже переходит все рамки, и что от мифа останется? Останутся от козлика рожки да ножки. Это одно из слагаемых.

Второе слагаемое еще более важно. Бог с ней, с Демократической партией США: там одни ориентиры, они умеренно плохо относятся к Европе. Но республиканцы и консервативные республиканцы, — а мы видим, что это стучится в дверь, — они Европу ненавидят. Они по этому поводу спели много песен: какая она плохая, какие они хорошие.

Нет более странной иллюзии для меня в экспертном сообществе, чем идея евроатлантической солидарности. Ну нет ее, этой солидарности, люди! А есть что-то совсем другое.

Самый большой страх — это страх объединения русских ресурсов с европейской промышленностью. Всегда так было. Я помню Джона Мроза (он уже покинул этот мир). Он был тогда советником Буша-старшего, а поскольку я находился в статусе руководителя Центра стратегических исследований при Совете министров СССР, то мы каким-то способом вели диалог. И однажды я ему сказал: «Вот вы сейчас будете дергаться вокруг развала СССР, потом вы получите немецко-русскую связку — и взвоете». На что мне Джон ответил (мы остались вдвоем, разговор шел у меня в офисе): «Может быть, ты и правду говоришь. Наверное, правду, но если это будет, это — ядерная война в Европе!»

И потом он добавил: «Давай я где-нибудь выступлю за СССР». Советник Буша и Бейкера! Я ответил: «Давай!»

Какая газета нашлась для того, чтобы выступить, при мудром руководстве Александра Николаевича Яковлева? Газета «Гласность». В «Гласности» Джон Мроз выступил. А нигде больше нельзя было. Это к вопросу о том, кто что делал.

Наконец, совершенно ясно, что если Европа набирает силы и соединяется с российскими ресурсами и всеми прочими, то возникает очень много «курьезов».

Первое. Если у нас дружба — а зачем, собственно, защищать Европу от страшных русских, если русские стали хорошими? И зачем тогда держать гарнизоны, зачем держать американские войска?

Во-вторых, промышленность здоровенная, ресурсов много, так можно же обогнать Америку. А в американской стратегической доктрине записано — и это тоже надо понимать, это не выдумки, не фейки, — что наиболее опасна любая страна, достигающая такого экономического уровня и общего потенциала, с которого она может бросить вызов Соединенным Штатам. И не имеет никакого значения, демократическая она, авторитарная или там «избирательный авторитаризм», как они сейчас придумали, дело не в этом. Если она может осмелиться бросить вызов, она является главным врагом.

Американская гегемония есть абсолют.

Александр Зиновьев писал в одной из своих книг: «Секретарь обкома в бункере не удушится, он скорее других удушит». Секретарь обкома, как мы знаем, в бункере может делать что угодно, а вот англосакс скорее других удушит. И это всё вместе означает — а, собственно, что происходит? Что плохого-то? Что у Европы нету газа? Это же здорово!

Теперь рассмотрим это «здорово» с точки зрения западных власть имущих. А почему нет? Что плохо, что страшнее всего? Страшнее француженка — ленивая, капризная, с профсоюзами, которой надо платить несколько тысяч евро за плохой труд. Раскормили ее так, потому что боролись с Советским Союзом, нужно было доказать, что у нас на Западе лучше, чем в государстве общенационального благосостояния. Теперь производимая так продукция нерентабельна, надо перебрасывать китаянкам, вьетнамкам и так далее, но тогда те начинают развиваться — опять выходит, что нельзя.

Так почему не опустить эту условную француженку? И не сказать: «Ты будешь бороться с Путиным, поняла?! Будешь обтираться мокрым полотенцем один раз в день! А кто не делает этого, и кто превышает энергетические нормы, докладывайте нам — будем разбираться!»

Они идут вниз, ниже плинтуса. Протесты народа? Вы забудьте об этом. Ну придут консерваторы — не эти, так другие, никакого значения не имеет. Благосостояние идет вниз. А потом, когда дошло до плинтуса и уныние «ой-ей-ей» — можно чуть-чуть поднять. Чуть-чуть! И все закричат: «Спасибо!»

Продукция станет рентабельной — тоже хорошо! Поэтому все, кто говорит: «Боже, да что же там происходит, они это не вынесут!» Да всё они вынесут!

И, наконец, последнее. Я никогда не понимал до конца, хорошо зная Европу, как американцы ее держат за одно место. Вот чем? Ну понятно — базами, понятно — деньгами. Еще чем-то, понимаете? Там есть что-то особое. Она особым образом не суверенна. Поэтому они и рассматривают это как свое хозяйство. Америка сказала «надо», Европа ответила — «есть». Она может чуть-чуть повыпендриваться, но только чуть-чуть. «Наши европейские коллеги не хотят, но ничего, мы их сейчас перевоспитаем. Шольц плохой, да? Сделаем хорошего. Он там недостаточно хорошо работает на Украину? Найдем такого, что будет работать».

И всё это вместе оформляется. Тут сумма показателей: и экзистенциальная ненависть, и готовность служить американцам, и собственные проблемы, и полное наплевательство на демократию, которое было показано на многих вещах. Данный гибрид дает серьезный результат. Нам только надо понять, что если это так, и это по нашу душу, то паллиативами здесь не ограничишься.

Кто-нибудь ждал, что бундесвер будет тратить такие деньги на оборону, и что немцы заявят, что они будут второй военной державой мира? Когда-нибудь японцы говорили о такой милитаризации, как сейчас? Те и другие не потребует вот-вот ядерного оружия? Это же пересмотр Ялты, который начался. И все разговоры про Совет Безопасности ООН — это пересмотр Ялты, это всё пересмотр фундаментальных констант устройства мира. Так это же тоже «аппетитно», да?

Обострение армяно-азербайджанского конфликта

Свое отношение к господину Пашиняну я давно высказал. Оно у меня в подобных случаях связано с понятиями «честь» и «метафизика». Есть такие строчки Тютчева по поводу Пушкина:

«Вражду твою пусть тот рассудит,

Кто слышит пролитую кровь.

Тебя ж, как первую любовь,

России сердце не забудет».

«Кто слышит пролитую кровь…» Люди делятся на тех, кто слышит и не слышит пролитую кровь. Господин Пашинян пролитой крови не слышал. Он довел всё дело до конфликта и очень активно его раскручивал, потом он сделал всё, чтобы Армения проиграла, а потом он капитулировал.

Армянский народ имел все возможности отреагировать на это. Он отреагировал так, как отреагировал. Не было поражения господина Пашиняна на выборах, правильно? Не было. Я помню, как Тер-Петросяна убирали. Значит, оппозиция умела это делать? И вдруг она как бы странным образом разучилась. Она там ходит, машет флагами, но и — всё.

Что ж, если Армения хочет оказаться в ситуации неоосманизма — «красиво жить не запретишь».

А что можно сделать? Сначала народ должен сказать свое слово, политики. Они сказали совсем другое слово, и это моя твердая позиция по отношению к произошедшему. Если хотите высоких слов: да, я это рассматриваю трагически, но это так. Это первое.

Второе. Вооруженный конфликт на Украине, действительно, я считаю, носит экзистенциальный характер. Всё. Это надолго, это очень серьезно и это необратимо. До того как произойдет победа в этом конфликте, мы не имеем права ни на какие расширения конфронтационных зон.

Господин Эрдоган ведет себя достаточно двусмысленно. Но он не ведет себя по отношению к нам остро конфронтационно. Пока. Я подчеркиваю — пока. Поэтому все, кто сегодня создает некоторые схемы корректного взаимодействия с господином Эрдоганом, правильно делают. Чем корректнее, тем лучше. Сейчас.

Я думаю, что эти схемы нарушит даже, может, не Эрдоган, а какие-нибудь «Серые волки», что нам предстоят мрачные времена. Может быть, так. Но есть люди, которые говорят, что нам светит какой-нибудь Евразийский союз или что-то этого типа. Так прекрасно, если он будет! Вот только мне кажется, что его не будет.

Но сначала Украина, всё остальное потом. Вопрос с тем, чтобы расширять этот конфликт, не должен стоять просто. Нельзя! Сейчас нельзя. Даже если хочется — нельзя! Потому что есть одно направление, а нам хотели навязать второе. И хотели сделать так, чтобы господин Эрдоган подключился к антирусской схеме до конца. Этого не будет.

Третье — всё будут определять отношения Путина и Эрдогана. Азербайджан, Армения — это всё дела вторые.

Четвертое. Да, в Армении есть очень сильные американские и французские прозападные влияния. Я не хочу сказать, что Армения антирусская, она не будет антирусской. Но сказать, что это так всё однозначно и нет ничего другого, я бы не взялся.

И, наконец, последнее. Я лично беседовал с людьми, которых называть не буду, но более чем авторитетными, которые мне сказали и просили передать всем (может быть, это и не так), что как только что-нибудь с этой стороны начнет происходить в Армении, войска сопредельной большой южной страны тут же войдут на территорию. Немедленно. Эта страна называется Иран. Там еще есть фактор, который до сих пор камуфлируется некоторой относительной солидарностью Турции и Ирана. Но это солидарность всегда относительная. Каждый, кто читал Фирдоуси, понимает, что этой дружбы в традиционалистской стране быть не может.

Там безумно сложный узел и расклад сил. Там нет России — Турции или России — Азербайджана — Армении. Там очень сложный расклад сил, внутри которого никакой быстрый процесс невозможен.

Вот они дернулись — их остановили.

Они еще раз дернутся — их опять остановят.

Но так будет до тех пор, пока мы не окажемся в крайней ситуации, о которой мечтает очень способный человек, на которого я давно обратил внимание. Его зовут Ричард Мур. Руководитель английской разведки, внук ирландского террориста, человек сложный и хороший тюрколог. Вот до тех пор, пока мы можем не ввязываться в это, мы должны не ввязываться. Нам сейчас это не нужно. И я надеюсь, что у тех, кто занимается практической политикой в России, хватит силы воли и ума для того, чтобы всё отрегулировать сегодня, исходя из высшего приоритета действий на Украине. Потом будет суп с котом. Сейчас — вот это.

О необходимости стратегического поворота

Есть две метафоры, которые, мне кажется, имеют ключевое значение. Первую из них я впервые использовал после признания Южной Осетии и Абхазии, которое я очень поддержал. На одном совещании весьма высокого уровня я сказал руководителю этого совещания: «Вот смотрите, стол. Вот на нем стоит стакан. Замечательно. Вот я буду на нем писать. Замечательно. Вот я буду стучать кулаком по столу. Замечательно. Вот я даже, предположим, залезу и начну танцевать на нем с радости. Он может выдержать, а может — нет. Но если вы на него поставите танк Т-72 — он не выдержит. Он для этого не предназначен». Каждая система выдерживает определенные нагрузки в определенной направленности.

Если вы после Южной Осетии и Абхазии решили изменить направленность, которая называется «любой ценой дружим, и хоть без мыла, хоть как, входим в Запад», на антизападную направленность — меняйте систему и общество. Вы же создавали их перед этим десятилетиями под одну целевую функцию. Неправда, что в России не стало идеологии. В России было круче, чем идеология. Один раз меня позвали на Валдайский клуб, который проходил на пароходе, плывущем по Волге. И вот мы причалили к тверскому берегу, и надо было выходить — губернатор давал прием. Мы вышли вместе с одной американской пожилой журналисткой старой формации из «Нью-Йорк Таймс», Флорой Льюис, она меня хорошо знала. Мы идем, и стоит присланная губернатором делегация встречающих в кокошниках. И поет: «Ой-ей-ей-ей, мериканец-дорогой».

Вот это «ой-ей-ей-ей, мериканец дорогой» — это всё существовало очень долго — и в обществе, и в элите. Как можно взять вот так, сразу, повернуть — и считать, что эту систему реально можно будет использовать в антизападных целях?

Но мне же тогда сказали: «У нас система-красавица! Возьмем, повернем, и все, кто за Запад, будут против. Система эффективна в любом направлении, под любые нагрузки». Дальше было сказано: «И наша главная задача — удерживать потребительское общество, мы опираемся на обывателя». Я говорю: «Это плохо кончится. Опираться можно на гражданина, на обывателя нельзя: не будет никакой мобилизации, ничего».

Раз всё это так, а угрозы нам большие, что будут делать? Будут создавать спецоперацию с ограниченным контингентом. А Украина — проводит несколько мобилизаций. В итоге оказывается, что ограниченный контингент тысяч 200, а против него чуть не миллион с чем-то? Это в условиях, когда надо брать оборонительные рубежи — тяжелые оборонительные сооружения, где нужно иметь в пять раз больше, чем противник.

Я говорю: «Что за кино?» — «У нас такое преимущество техническое, что мы можем всё».

Вот с этим техническим преимуществом в одной точке что-то произошло — один раз. И что выяснилось? А выяснилось, что если в эту точку бросить сразу уже и западный контингент, и всех бандитов, то там можно пытаться что-нибудь откусить. Правильно? Значит, ясно совершенно, что эта концепция ограниченного контингента и экспедиционного корпуса — она исчерпана.

Где были экспедиционные корпусы — самый известный? Британская империя посылала в Южную Африку буров мочить. Пелось «Трансвааль-Трансвааль, страна моя! Ты вся горишь в огне». Послали туда мочить буров, но вместо этого буры отмочили англичан. Тогда назначили маршала Робертса — самого главного военачальника Англии, кинули туда с фигову тучу оружия и в результате раздавили буров. Буры тоже не ангелы были совсем, они там с местным населением бог знает как разбирались.

Это что означало? Это означало, что где-то там Южная Африка, туда посылается экспедиционный корпус, из Африки добить до Лондона невозможно из пушки — значит, это экспедиция. Афганистан — из Кабула нельзя добить до Нью-Йорка — это экспедиция. Вьетнам — из Ханоя нельзя добить? Экспедиция.

Но у нас же — общая граница. Из чего исходили люди, когда говорили об ограниченном контингенте? Они исходили из того, что праздник жизни не должен прекращаться. Что вот это всё, царящее здесь: «Мы будем петь, мы будем гулять — за тебя, Родина-Мать!» — нельзя тронуть. А его невозможно дальше длить в экзистенциальных условиях. Однако на это работает всё!

Этой элите говорили, что она должна строить связи с Западом. Откуда мы знаем, что там есть кто-то, для кого эти связи не окажутся важнее всего остального? Но ведь и общество… Сколько собрали добровольцев? Тогда, в 1990-е годы, их бы вообще не собрали. Тут собрали, молодцы, что собрали. Но вы знаете, что Рамзан Кадыров собрал пока что один больше всех, да? Это почему? А потому, что такова действительность.

С этой обывательской расслабухой дальше двигаться нельзя.

Если мы поворачиваем систему в антизападную сторону, эта система должна быть другая. Тогда надо прекратить говорить о том, что через несколько месяцев Запад перебесится, и мы вернемся в тот рай. Тогда люди, которые покинули нас и решили, что они плюнут нам в лицо, должны быть лишены гражданства, а не возвращены сюда на прежних основаниях. Тогда надо провести ротацию элиты. Тогда хватит ныть по поводу того, чьи жены страдают и как именно. Мы колебали страдания их жен. У нас экзистенциальная ситуация на подходе. И страна принадлежит не элите, а народу. Поэтому если всё это поворачивать — аккуратно, медленно, — то тогда речь пойдет о том, что мы встаем на правильные рельсы. А так дальше нельзя.

Почему нельзя, объясняю. Потому что космическая разведка уже американская. И она лучше нашей. Вы впятером соберетесь покурить, разведка тут же скажет, где именно. Вот эти HIMARS — это хорошая техника, ну просто качественная, действительно. Дальше. Воюют уже западные контингенты. Не надо песен, это не ЧВК. В ЧВК сегодня можно кого угодно перекрасить. Тренировки идут. Снабжение связью и всем прочим идет. Курируют это всё иностранные военные специалисты. Это уже управление и средства коммуникации. Это всё поступает и поступает. Через год-полтора будет авиация. И это всё будет набирать масштаб. Проиграть это нельзя. Мне кажется, что президент это понимает.

Значит, нужно менять реальность и прежде всего систему. Ее надо менять. Всю. И, извините, я не понимаю, как это сделать без мягкой ротации элиты. Я не понимаю! Поэтому перед нами стратегически стоит задача изменения всей реальности, всего!

Нам нужна профессиональная трехмиллионная армия. Эта профессиональная трехмиллионная армия не должна быть вооружена так, как сейчас. Я приветствую, когда танки Т-90 продаются в Эфиопию. Я приветствую, когда они продаются в другие страны. Но я хочу их видеть на театре военных действий вместо 72-х.

Дальше, эта вся спецоперация — это не такое безопасное словосочетание. Военно-полевых судов нет, ничего другого нет, расхлябанность стимулируется. Это всё придется менять. А главное, концептуально придется менять следующее. Вся концепция была в том, что большая конвенциональная война невозможна. Значит, всё, что связано со взаимодействием родов войск, отменялось, поскольку считалось, что есть операции в горячих точках и ядерная война, а больше ничего нет. Кадрированные части кто убрал из армии?! Кто этот Сердюков?! Что произошло?

Надо уйти от привычных концепций существования. А мы пытаемся инерционно сохранить всё и одновременно говорить, что можно со страной, в которой восемь лет бандеровская идеология промывала мозги, которая мобилизовалась несколько раз и которую поддерживает весь Запад — с нею можно справиться, оставляя на повестке дня «Мы будем петь, мы будем гулять…»

Нельзя! Так нельзя! Это может кончиться катастрофой, если это не изменить. А это требует изменения всей жизни, не только системной, но и народной. И мне кажется, что часть народа к этому вполне готова и очень бы это поняла.

Я много раз это говорил в своих передачах для движения «Суть времени». Мы летели под откос в девяностые годы, я называл это лавинообразный регресс. Лавинообразный. После того как я однажды поговорил на телепередаче с Анатолием Борисовичем Чубайсом, и он прямо признал, что уничтожает высокоразвитые производительные силы. Его команда всюду потом стирала то, что он это признавал. Но они не могут это стереть в журнале Forbes, где есть его интервью. И он говорил: наши реформы уничтожат эту интеллигенцию, которая нас поддерживает. Они ее уничтожат, потому что интеллигенция нам не нужна. Когда-нибудь в истории вы еще помните, чтобы страна сама проводила деиндустриализацию? Чтобы сама страна это делала?

Путин стабилизировал регресс. Если бы он не был стабилизирован, к 2003 году Россия стала бы разваливаться. Он эту стабилизированную реальность создал, и она под низкие нагрузки была как-то нормальной, но в пределах нее уже очень много чего не было. Мы должны сказать спасибо хорошим отношениям с Белоруссией, потому что, по крайней мере, шарикоподшипники есть. Там. А здесь решили, что в рамках разделения труда можно не иметь. Какое количество чужой электроники наши замечательные военные специалисты используют в новой военной технике? Почему ликвидировалась электронная промышленность? Почему до сих пор происходит то, что происходило в Сколково, в Роснано? Почему мы читаем новые статьи о том, что меняют этикетки на электронике и называют это «электронным прорывом»? Мы что, не понимаем, что этот электронный прорыв нам обойдется примерно в 500 млрд, если удастся его осуществить? Минимум.

Intel, одна из корпораций, вложит за следующие три года $80 млрд. Нам сколько этих Intel’ов надо иметь? Они могут себе позволить сканер иметь на Тайване или где-нибудь еще, но они единый Запад. Где мы найдем техническую интеллигенцию под эти задачи? Сколько разрушено, сколько ушло, и кто всплыл-то на поверхность стабилизированного регресса?

Значит, это всё, мягко говоря, «не ахти». Значит, это мягкое «не ахти» сейчас сепарируется. «Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат».

Что, не дробится стекло? Конечно, дробится. Мы видим потрясающий героизм наших ребят! Но мы видим и нечто другое. И это другое должно быть сметено, как пена. А героизму должен быть дан полный ход вперед. В конце концов, Будённый, который громил армии Мамонтова, Деникина и других, был, простите, вахмистром. При нем были другие люди, но он же сам — был.

Перед нами сейчас задача стоит такая. Сначала нам надо иначе использовать существующий потенциал. Потом добавлять к нему новые сегменты. А потом — думать, что делаем дальше. Вот тогда возникнет новая реальность.

А в рамках прежней реальности всё идет вот так.

Пока этой элите дают возможность сохранять какие-то связи на Западе и существовать здесь, — до тех пор будет тухлость. Это будет происходить на каждом сантиметре нашей жизни.

У «этих» стоят заградотряды. Мы впервые столкнулись — я отвечаю за свои слова — с настоящей крупной украинской кампанией по применению боевой наркотической химии, массовому применению. Мы это знаем. Этому есть очевидцы. А с нашей стороны — что? Сколько времени всё это может длиться? Это кончится катастрофой.

Подчеркиваю, никакой единой катастрофы нет, никакой единой измены нет, никакого единого отворота назад нет, ничего этого нет даже на уровне отдельных министерств. И тем более руководителей.

А вот нечто более мелкое и тухлое есть. И ситуация одна в Херсоне, другая — в Харькове, третья ситуация в Донецке, они разные. Если бы это было единое предательство, измена, что-нибудь этого типа — там бы всюду было одинаковым способом. Если бы это было сверху бегство, то первой бы бежала Росгвардия. А она героически сражалась, и ясно, что ей никто не давал никаких указаний другого характера. Значит, это вещи именно тухлые.

Что важно? Не ныть, не выть. Не восхвалять противников вдруг, как это делают некоторые любители.

Важно убрать тухлятину, выделить всё, что не тухло. Отличные есть и генералы, и офицеры. Перегруппировать это правильным образом.

Вызвать тех, кто еще помнит Академию Генерального штаба советской эпохи, и то, как учили взаимодействию родов войск и всему остальному. Соединить это с молодежью, которая проявила себя на театре военных действий, и с действующим, решившим идти до конца корпусом. Соединить эти компоненты и ответить на то, что было сделано.

Теперь два слова, что было сделано идиотами и мерзавцами. Вы слышите, что они говорят по поводу учительниц? Это говорит настоящая концентрированная мразь. Мразь, понимаете? Хуже нацистской — бандеровская. Пыточная. Упивающаяся пытками. Паспорта гвоздями к пяткам приколачивающая.

Глава военно-гражданской администрации Виталий Ганчев: «И мы слышим каждый день о всё новых и новых зверствах. Как людей привязывают к деревьям только за то, что они получили российские паспорта, и эти паспорта им потом прибивают к ногам».

Они же могли по-другому, твари. Они могли сказать: «А мы такие добрые-добрые, демократические. И ладно, и ладно — езжайте».

Но они упиваются этим. Неужели в стране есть хоть один интеллигент, либеральный или любой, который не понимает, что его тоже будут пытать? Что ж, этому человеку надо сказать, что он кретин. Он не интеллигент, он дебил глубокий. Ненавидят всех и одинаково. И чем быстрее наши поймут и возьмутся за ум, тем меньшие преобразования нам надо будет осуществлять в ближайшее полугодие.

Вот этот разгул сладострастного бандеровского нацизма, он же есть. Угар этот идиотский: приезжают всякие деятели. Вы примерно представляете себе, сколько трупов положили за этот кусок харьковской территории?! Примерно хотя бы! Там уже земли нет! За то, чтобы приехала одна высокопоставленная европейская шлюха, надо заплатить десятками тысяч трупов?! И это делает национальное правительство?..

Значит, во всех этих условиях происходит то, что происходит — это раз.

Второе. Путин — это Путин. Это человек с сильным характером, сильной волей. Он может делать ошибки, как любой человек. Он очень не хочет менять эту действительность. Он всё время говорит: «Ну ведь пожалеете потом». В обществе же сейчас растерянность и зацикленность на отдельной трагической ситуации — оно захлебывает. А на самом деле цыплят по осени считают. И все, кто думают, будто русский народ ломкий, что он сразу разочаруется, что начнется уныние и всё прочее — это идиоты, которые забыли всю историю, которая была. Мы в начале страшного пути. И этот путь будет оплачен страшной ценой. Но ведь кто его оплачивает? И в чем смысл этого пути сейчас?

Смысл заключается в том, что сознательно создается эта мерзкая «средняя война», в которой вами расплачиваются за то, какие будут в дальнейшем параметры мирового процесса. Это эксперимент над кроликами. И этих кроликов выбивают только так. Что такое харьковский успех ВСУ? Это успех пехоты. А кто-нибудь рассказал, какой ценой он был добыт?

Я хочу сказать, что, когда с той стороны такие люди, о чем с ними говорить? С ними будем говорить тогда, когда они, наконец, войдут в состояние вменяемости.

Два слова о Харькове. Стыдно за всё жутко. За нас стыдно. За всё, что произошло, стыдно. Наверное, вы помните строки у Симонова.

«Алеша, ты помнишь: изба под
Борисовым,

По мертвому плачущий девичий крик,

Седая старушка в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый,
старик.

Ну что объяснить? Что ответить
могли мы им? (как мы сейчас тем, кто в Изюме. — С. Е.)

Но, горе поняв своим бабьим чутьем,

Ты помнишь, старуха сказала: —
Родимые,

Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!» — говорили
нам пажити.

«Мы вас подождем!» — говорили леса

Ты знаешь, Алеша, порою мне кажется,

Что следом за мной их идут голоса».

Так что это всё еще впереди. В фильме «Председатель» было подробно рассказано. Там персонаж Ивана Лапикова говорил: «А ты нас тут оставил, а теперь спрашиваешь, у кого какие дети от немцев, да? А вы же нас оставили». Конечно, это вина навсегда, и навсегда стыд. Но к этому стыду по-русски относятся иначе. К нему относятся как к тому, что искупают, и это будет искуплено.

Об итогах ШОС

Китайцы никогда не торопятся. Они всегда действуют только тогда, когда им выгодно, И ничего не забывают и ничего не прощают.

«Визит старой дамы» — была такая пьеса у Дюрренматта… Этой «старой даме», которая нанесла туда визит, ей придется потом сильно извиняться, если она будет еще жива, перед американским народом и перед тайваньским. Но это будет потом — когда китайцам это будет выгодно, и в том виде, в каком им это будет выгодно, и это обязательно будет.

Самое серьезное из того, что сказал президент, — и стало ясно, что он много в этом понимает — это то, что из нас никогда не сделают «антиКитай». Понятно, что говорится, да? Что нам предложили: «Пожалуйста, ленд-лиз, что угодно. Воюйте с Китаем, как с Германией когда-то». И наш президент сказал: «Этого никогда не будет». И это самое ценное из того, что он сказал там.

Что касается всего остального — китайцы борются за первое место в этом тренде, и слава богу. Пусть борются, пусть они опустят эту глобальную постмодернистскую гадину под названием США. Что будет дальше, посмотрим.

В этом тренде нам места нет. Даже у параши. В этом глобальном тренде мы будем ликвидированы — нет России в этом тренде. Но мы-то хотим другого. Мы хотим действительно вернуть в мир высший смысл, восхождение человека, подлинный гуманизм, какой-то альтернативный принцип существования людей.

И на острие этого глобального конфликта неслучайно оказались мы. Мы, изгвазданные. Мы, принужденные потерять территории после распада Советского Союза. Мы, обработанные в прозападном ключе. Мы, погруженные в коррупцию и так далее. Мы этот вызов приняли. Мы уклоняться от него не стали.

Теперь задача заключается в том, чтобы наш ответ был адекватен вызову, чтобы он был настолько же стратегический, глобальный, полный, целостный и альтернативный.