Коронавирус — его цель, авторы и хозяева. Часть XI

Во всем невнятном (а история с ковидом, согласитесь, весьма невнятна) при желании можно увидеть и чью-то злую волю, и чей-то корыстный интерес, и чью-то заботу о благе страждущих. И всегда те, кто по роду деятельности ответствен за некие невнятные действия типа ковидных или антиковидных, будут говорить, что они это сделали ради блага страждущих, а их противники будут говорить, что они сделали это по глупости, корысти ради или даже для реализации какого-то злого умысла. Борьба за то, как именно должны быть представлены те или иные невнятные действия, является основным содержанием любой политической борьбы. И ее сейчас ведут все, на всем земном шаре. В Соединенных Штатах в особенности, у нас тоже.

Зная об этом — о том, что все интерпретации служат цели политической борьбы, а не выяснения истины, — люди перестают верить всем сразу: и тем, кто восхваляет свою заботливость, и тем, кто утверждает, что никакой заботливости не было, а было нечто другое и очень нехорошее. А поскольку хочется внятности, хочется правды, то ее отсутствие не может не породить очень нехорошее состояние умов.

В двух словах это состояние достаточно трудно описать, но я попытаюсь это сделать, используя старый советский анекдот, в котором сильно перепивший мужчина, страдающий с похмелья от страшной головной боли, лежит на постели и видит, как по комнате идет котенок, еле слышно ступая лапами. Мужчина говорит котенку: «Да не топай ты, так тебя растак!»

Нынешнее состояние умов как раз и охарактеризовано тем, что власть не должна топать. А власть «топает» как по необходимости (она не может вообще полностью замереть, тогда ей будут вменять в вину, что она ничего не делает), так и в силу своего особого загадочного стремления как можно больше раздражать своим поведением тех, кого она должна бы была умиротворять. Бывает такое загадочное намерение любой ценой сделать то, чего не надо делать, когда к этому влечет. Тянет какая-то неведомая сила — и невозможно этому противостоять.

Поскольку всё это так, то приходится прилагать особые усилия для того, чтобы добыть хоть что-то внятное в той поразительной невнятице, которой окружена изначально вся история с ковидом и которая страшно преумножена ведущейся политической борьбой.

История с ковидом очень серьезная, поэтому внятность, правда нужны не для того, чтобы насладиться ими в эстетическом, интеллектуальном или ином смыслах (тем более, что тут наслаждаться нечем), а для того, чтобы понять, что день грядущий готовит и всем, и тебе. И, поняв это, правильно позиционироваться, предуготовиться, а возможно, на что-то и повлиять. Ну и, раз это так, то совсем уж не подобает заниматься быстрым сооружением очень эффектных моделей о происках зловещих и мощных сил — эти модели не так трудно сооружать. И лично мне очень хочется до конца разобраться в том, является ли представляемый мною материал все-таки неким умозрением с проблесками истины, или он достоверен. И я сделаю все возможное для того, чтобы в этом удостовериться.

Это требует, чтобы ты все время возвращался к наипростейшему, проверял самого себя, тщательно отбирал такой материал, который в наименьшей степени поддается извращенному толкованию и не дает возможности с легкостью осуществлять диаметрально противоположные интерпретации. При этом желательно, чтобы такой материал о действиях, предпринятых ради борьбы с ковидом, был предоставлен тебе не злопыхателями, которых легко заподозрить в том, что они шьют лыко в строку ради политических целей, а самими организаторами этих антиковидных действий, в смысле которых мы хотим разобраться. Я подчеркиваю: в настоящем, правдивом смысле, а не в том, что можно вокруг этого изобразить.

Ну так и пусть сами организаторы этих действий скажут нам что-то, а мы прислушаемся не к чужим сплетням, а к тому, что говорят они сами.

19 мая 2020 года мэр Москвы Сергей Собянин в эфире программы «60 минут» сказал буквально следующее: «Мы вообще прогнозировали на сегодняшний день, если скатиться три-четыре недели тому назад, то мы думали, что сегодня, в середине мая, у нас будет такой огромный пик заболеваемости и госпитализации тяжелобольных, что наша система просто не справится, и это огромный был стресс, предвидя такое будущее, просчитывать его, готовиться. Но это, конечно, ужасный прогноз был».

К сожалению, Сергей Семенович не сообщает главного: кому принадлежал этот ужасный несбывшийся прогноз, породивший, безусловно, тяжелейшие издержки. Ведь никто же не хочет сказать, что чрезвычайные меры по карантину вообще не породили издержек — так не бывает.

Что говорится самим мэром Москвы? Что кто-то спрогнозировал ужасные последствия, которые не возымели место, но те, кто их прогнозировал, были настолько авторитетны, что все готовились к тому, что будет так, как спрогнозировано. И будет просто ужас-ужас-ужас. Так кем это было спрогнозировано? Можно же просто назвать имена этих героев!

Впрочем, мир одно имя уже знает. Имя это нами подробно обсуждено — это господин Фергюсон. Прогнозную залипуху с невероятным преувеличением негативных последствий ковида соорудили Фергюсон и круг лиц, по чьему заказу действовал Фергюсон. Мы уже обсудили кое-кого из этих лиц и понимаем, что Фергюсон соорудил некую псевдопрогнозную залипуху, на которую клюнули очень и очень многие.

Возможно, мэр Москвы и его команда ориентировались на какую-то соседнюю прогнозную небылицу. По факту сказанного Собяниным понятно, что это была небылица. Но наиболее известная небылица — это небылица, сооруженная Фергюсоном, и на нее почему-то все среагировали, как на истину в последней инстанции. У меня лично нет никаких оснований ни утверждать, что именно на эту залипуху среагировала команда Собянина и вообще российская власть — наряду с командой Трампа и другими командами во всем мире, ни утверждать, что это было не так. Фифти-фифти. Нам не названо имя того героя, кто дал ужасный прогноз, который не сбылся, Сергей Семенович это имя не называет. Но наиболее известное в мире имя — Фергюсон, и велика вероятность того, что наша страна оказалась заложницей именно прогнозов Фергюсона.

Конечно, хотелось бы получить точную информацию по этому поводу и от Сергея Семеновича, и от других ответственных лиц — таких, как министр здравоохранения РФ Михаил Альбертович Мурашко. Который 3 июля 2020 года в интервью Интерфаксу тоже обсуждал завышенные прогнозы.

Я хочу еще раз подчеркнуть, что Сергей Семенович Собянин сам обсуждает завышенные прогнозы. Это делают не его злопыхатели, не какие-нибудь люди, которым надо осуществить с ним политическую борьбу. Это делает он сам. И Михаил Альбертович Мурашко сам обсуждает завышенные прогнозы. Не ему кто-то это вменяет, а сам Мурашко это обсуждает. И вот тут уже вероятность недоброкачественной интерпретации фактически, согласитесь, исключена. Потому что когда люди сами говорят что-то о себе, то уж этому-то надо поверить.

Ну так что же сказал Михаил Альбертович Мурашко 3 июля 2020 года в интервью Интерфаксу? Что он сказал конкретно о завышенных прогнозах? Или, точнее, даже, не сказал, а как бы подтвердил своим «да-да» то, что журналист сообщил. Я привожу дословно диалог между этим журналистом и Мурашко.

«Журналист: В ряде исследований утверждалось, что без защитных мер число жертв в России было бы не 9 тысяч, а 4 миллиона.

Мурашко: Это были бы сопоставимые цифры. Такие объемы прогнозировали многие страны».

(Многие страны, да? Которые уж точно ориентировались на прогноз Фергюсона.)

«Журналист: То есть были бы миллионы жертв в нашей стране?

Мурашко: Возможно…»

Я здесь обсуждаю не жертвы, а прогнозы, на которые ориентировались лица, отвечающие за жизни миллионов или ста пятидесяти миллионов людей. А также всего населения земного шара.

Поскольку я уже начал обсуждать эти прогнозы, то я приведу еще одно высказывание, в котором сами организаторы событий говорят об этих прогнозах, а не какие-то их противники.

22 июля 2020 года ТАСС сообщило нам о том, что заместитель мэра Москвы Максим Станиславович Ликсутов фактически повторяет тезис своего начальника о зависимости принимаемых карантинных мер от неких ужасных прогнозов, утверждая, что «в Москве те страшные прогнозы, которые изначально были, не оправдались».

И снова нет ответа на вопрос, какие именно прогнозы не оправдались и почему… Я вдруг вспомнил известный анекдот насчет боцмана, который по просьбе капитана развеселить команду перед смертью (на судно шла торпеда, от которой уже нельзя было увернуться) пообещал команде так свистнуть, что корабль развалится. Ну он свистнул, корабль развалился, подплывает к боцману капитан и говорит: «Дурак ты, боцман, и шутки твои дурацкие — торпеда-то мимо прошла».

Итак, я имею право задать прямой конкретный вопрос — на уточнение, а не на хулу или восхваление, — какие именно прогнозы не оправдались? И почему они не оправдались — потому ли, что были приняты спасительные меры, или потому, что прогнозы были неверными? Но почему они были неверными — потому ли, что ученые, дававшие прогноз, ошиблись, как тот боцман, а торпеда мимо прошла, или потому, что ученые, дававшие прогноз, обеспечивали превращение ковида в то трансформационное событие, которое я обсуждал в предыдущей серии этого фильма? Мне самому надо понять, как всё обстоит на самом деле, самому — для того, чтобы спланировать свою жизнь и жизнь тех, за кого я отвечаю. Мне не нужно убедительных ужастиков, мне правда нужна.

Конечно, сейчас все политики в один голос начнут говорить о том, что если бы они не соорудили карантин, испугавшись чудовищных прогнозов, то эти прогнозы стали бы ужасной реальностью. И все, кто организовывал карантин, единодушно сообщают своим жертвам: «Мы вас спасли!»

26 мая 2020 года аж сам президент США Дональд Трамп, которого карантинные мероприятия приводили в ярость, который их осуществлял через не хочу, написал в твиттере: «Если бы я не выполнял свою работу хорошо и своевременно, мы бы потеряли от 1,5 млн до 2 млн человек, в отличие от 100 с лишним тысяч, какой, скорее всего, будет итоговая цифра. Это в 15–20 раз больше, чем мы потеряем».

К сожалению, господин Трамп опять-таки ничего не сказал по поводу того, откуда он знает, сколько было бы потерь без принятия тех мер, которые ему теперь приходится именовать высокоэффективными — у него предвыборная обязаловка. Откуда господин Трамп знает, что без принятия этих мер все было бы в 15–20 раз хуже? Кто ему об этом сказал? И почему он считает, что тот, кто ему об этом сказал, представил объективную информацию, а не впарил злодремучую дезу? Притом что, как мы знаем, информацию Трампу дал господин Фергюсон по поручению всех тех, кого я обсудил в предыдущих сериях и собираюсь обсуждать дальше.

Насколько на самом деле снизили смертность чрезвычайные карантинные меры? Те, кто эти меры осуществлял, повторяю, естественно, склонны задним числом подчеркивать значение чрезвычайных карантинных мер именно для снижения смертности. Но странно было бы ожидать от них теперь чего-то другого. Однако мы знаем, что организаторы этих мер сами относились к тому, что они организуют, как минимум двояким образом. То есть по первой, как говорят в таких случаях, они утверждали, что эти меры чрезвычайные — карантинные — прежде всего должны снизить нагрузку на систему здравоохранения, а заодно и смертность снизить в какой-то степени. Но, говорили они, снижение нагрузки на систему здравоохранения — это главное, потому что бедствие будет столь ужасно, что система здравоохранения без снижения этой нагрузки просто рухнет. Это же они так говорили, неоднократно. Поэтому вполне правомочен вопрос: что, если дело не в том, что меры, осуществленные Трампом и прочими, как у нас, так и по всему миру, решающим образом сократили количество умерших, а в том, что количество умерших было неверно предсказано господином Фергюсоном и членами его команды? И почему-то это было воспринято как истина в последней инстанции. Вот если это так, что тогда?

Самый важный источник ковидного алармизма — Имперский колледж Лондона, который я уже обсудил. В том его докладе, опубликованном 16 марта 2020 года, который стал основанием для введения карантина в ряде стран, говорилось о том, что изоляция позволит снизить нагрузку на систему здравоохранения. Но, будем честными, про снижение смертности там тоже говорилось.

Название этого доклада Имперского колледжа Лондона — «Влияние немедикаментозных вмешательств на снижение смертности от COVID-19 и спроса на медицинскую помощь». В докладе говорится, что «у каждого подхода есть свои серьезные проблемы. Мы считаем, что оптимальная политика смягчения последствий (сочетающая домашнюю изоляцию в случае подозрения на заражение, домашний карантин тех, кто живет в одном доме с подозреваемыми, и социальное дистанцирование пожилых людей и других людей, наиболее подверженных риску тяжелого заболевания) может снизить пиковый спрос на медицинскую помощь на 2/3, а смертность — наполовину. Тем не менее смягченная эпидемия, скорее всего, все же приведет к сотням тысяч смертей и к тому, что системы здравоохранения (прежде всего отделения интенсивной терапии) будут многократно перегружены. Для стран, которые могут столкнуться с этой проблемой, стратегия подавления (то есть чрезвычайных карантинных мер. — С. К.), является предпочтительным вариантом».

Значит, даже Имперский колледж Лондона, который завышает все оценки в 10 раз (это уже все в мире обсуждают), говорит о том, что смертность за счет карантина может быть снижена вдвое, а не в 10 раз. И явным образом подчеркивает значение сокращения нагрузки на медицинскую помощь как главное основание для введения чрезвычайных карантинных мер. А на сколько на самом деле чрезвычайные карантинные меры снизили смертность? Если Имперский колледж Лондона (который всегда, повторяю, завышает свои оценки весьма и весьма существенным образом) говорит, что наполовину может быть снижена смертность, то на сколько на самом деле? На четверть? На 10%? Вообще не снижена? Или — крайний вариант, на котором я совсем не настаиваю, — наоборот, повышена общая смертность, потому что нарушили работу системы здравоохранения в целом? Создали смертность за счет того, что перестали обращать правильное внимание на другие заболевания. Ведь об этом кто только не говорит — и ВОЗ, и в ООН разные комитеты, и отдельные авторитетные медики, и те, кто обеспокоены ростом голодных смертей в результате ковидного экстаза… Всех и не перечислишь.

Так какой же эффект на самом деле имели чрезвычайные карантинные меры? Кто скажет правду? И кто готов услышать ее? А также кому поверят? Или — поставлю тот же вопрос иначе — почему никому не верят даже из тех, кто, казалось бы, обладает для этого необходимой компетенцией, авторитетом?

Наш соотечественник Игорь Викторович Никулин, в отличие от меня, всю жизнь занимается теми проблемами, которые лежат в основе антиковидных действий.

Он родился в 1963 году в станице Абганерово Волгоградской области. Обучался в Московском институте тонкой химической технологии имени Ломоносова на кафедре биотехнологии.

После окончания института восемь лет работал во ВНИИ прикладной микробиологии.

Игорь Викторович не только был одним из экспертов, входивших в комиссию по разоружению, занимавшуюся проблемой биологического оружия в Ираке. Он еще был и советником Генерального секретаря ООН Кофи Аннана, и членом комиссии ООН по биологическому оружию.

Ну почему бы, казалось бы, не прислушаться к тому, что говорит такой авторитетный ученый? Я ведь не призываю принимать все его суждения как истину в последней инстанции. Но прислушаться-то к нему можно! Чего не хватает для того, чтобы прислушаться? Статуса? Он есть. Профессионализма? Он есть. Вроде бы всё при нем.

14 июля 2020 года Игорь Викторович Никулин дает интервью нашему информационному агентству Красная Весна. Считаю необходимым развернуто процитировать это интервью авторитетнейшего специалиста:

«ИА Красная Весна: Генеральный секретарь ООН считает, что нужен контролирующий орган, который мог бы расследовать распространение инфекционных заболеваний. Как Вы прокомментируете эти слова?

И. В. Никулин: Все 90-е годы существовала так называемая трехсторонняя рабочая группа: Россия, США, Великобритания. Эта группа разрабатывала механизмы контроля. Меня тоже привлекали несколько раз к участию в этой группе. Она реагировала на все случаи. Допустим, когда где-то произошла непонятная вспышка инфекционного заболевания, туда выезжают эксперты и выясняют, в чем дело. Эта группа вполне хорошо себя зарекомендовала.

Но в 2001 году американцы и британцы отказались подписать итоговый протокол по мерам контроля над биологическим оружием, фактически после этого рабочая группа прекратила свое существование. Также в 2001 году планировалось создать ОЗБО — организацию по запрещению биологического оружия.

И, конечно, ситуация с пандемией коронавируса подталкивает к созданию подобной организации, потому что для большинства специалистов в мире очевидно, что вирус имеет лабораторное происхождение. Потому что 7 разновидностей одного и того же вируса одновременно самозародиться в разных концах планеты не могли. А никакого природного очага нет, поэтому распространялся он, по-видимому, искусственно.

И отсюда совершенно разные подходы к реализации задачи контроля. То есть если этот вирус естественный, надо найти природный очаг и его мониторить — следить за ним. А если он искусственный, то надо мониторить лаборатории, которые занимаются такого рода опасными исследованиями. Это два принципиально разных подхода.

Я считаю, что вирус именно искусственный».

Советник Кофи Аннана, специалист, всю жизнь занимавшийся биологическим оружием, входивший в комиссию ООН по биологическому оружию, так считает. Я привожу чужое мнение, а не свое.

Вот что говорит этот авторитетный специалист:

«И. В. Никулин: Все исследования и испытания химерного вируса на мышах, как указано в статье в журнале Nature, были выполнены в Университете Северной Каролины (США). Сегодня ясно, что для проведения таких испытаний нужно было иметь мышей, восприимчивых к химерному вирусу.

Клетками-мишенями для созданного химерного вируса стали клетки, имеющие на своей поверхности белок-фермент АСЕ 2 (русское название — ангиотензин — превращающий фермент, регулирующий кровяное давление, или АПФ). Такой фермент имеется на поверхности клеток эпителия дыхательных путей, кишечника, кровеносных сосудов и некоторых других органов человека. Природные мыши таких клеток не имеют, а значит, не могут быть восприимчивы к химерному вирусу. Но технологии современной молекулярной биологии позволяют создать т. н. (мне очень нравится это слово. — С. К.) гуманизированных мышей, в геном которых введены фрагменты человеческого генома. Вот такие гуманизированные мыши будут заражаться химерным вирусом, т. е. будут пригодны для его испытаний. Следовательно, Университет Северной Каролины имел линии таких специально созданных гуманизированных мышей.

Далее следует напомнить, что коронавирусы SARS и MERS, способные поражать человека, имеют мишенью не упомянутый АПФ, а совершенно другой белок-фермент, сокращенно называемый ДПП4 (дипептидилпептидаза). Мутации вирусов, конечно, происходят, но никакая природная мутация не может изменить вирус настолько, чтобы он приобрел способность связываться с другой мишенью для проникновения в живую клетку. Авторы статьи в Nature прекрасно понимали, что для этого необходимо изменить структуру белка оболочки вируса.

Теоретические размышления привели их к выводу, что если в оболочку белка вируса SARS (белок S, кодируется участком генома 21563–25384 н. о.) ввести фрагмент белка, который они обозначают как SHCO14, то получившийся вирус (в статье он назван SARS-CoV–MA15) должен связываться с ферментом АПФ, т. е. получить новую мишень для проникновения в клетки человека. Оказалось, что такой прототип вируса уже сделан. Авторы статьи не указывают, кто и когда создал этот прототип, отмечают только, что они его купили в Bio Basic.

Для дальнейшей работы авторам потребовались клетки Hela (их предоставил Институт вирусологии, г. Ухань), клетки линии Vero E6 (их они купили в Институте инфекционных болезней Армии США), клетки ДВТ, экспрессирущие фермент АСЕ 2 (АПФ) — источник неизвестен, культуры клеток НАЕ (купили), представляющие собой высокодифференцированный эпителий дыхательных путей человека, и т. п.

Эти исследования и эксперименты включали наработку необходимого количества химерного вируса, наработку геномной РНК, осуществляемую сначала in vitro, а затем в клетках Vero E6, подтверждение связывания вируса с ферментом АПФ и проникновения его в клетки человека, проверку результатов на экспериментальных животных и т. п. Результаты работы теперь уже хорошо известны и широкой читательской аудитории. Они заключаются в том, что убедительно подтверждено проникновение химерного вируса в организм человека через новые клетки-мишени (путем связывания с ферментом АПФ) и активное (с высокими титрами) размножение в этих клетках, т. е. способность химерного вируса вызвать эпидемию.

Кроме того, позиция наших уважаемых специалистов, которые говорят о природно-очаговом характере инфекции, не выдерживает никакой критики, потому что природного очага нет. Вирус должен где-то жить. Он не может самостоятельно развиваться. У него должен быть организм хозяина, в котором он распространяется, потому что вирус сам по себе размножаться не может. Он размножается только в клетке. Причем, очевидно, что в клетке человека. Потому что ни в каком другом животном он не живет. Именно поэтому понадобились гуманизированные (очень мне это нравится. — С. К.) мыши.

ИА Красная Весна: Как, на Ваш взгляд, должна быть выстроена система мониторинга за биологическим оружием?

И. В. Никулин: Нужно создавать организацию, которая будет иметь мандат ООН. Если нам не удастся пробить это через Совет Безопасности, допустим, США и Великобритания наложат вето, значит, нужно создавать какую-то международную организацию или какое-то международное агентство, которое будет расследовать все случаи возникновения опасных заболеваний, нехарактерных для той или иной местности. Чтобы военные специалисты: вирусологи, микробиологи — выезжали на место и расследовали тот или иной инцидент.

Потому что вон в Грузии погибло около ста человек от американских экспериментов — и никакого международного расследования не было. Это вообще нонсенс для XXI века. На мой взгляд, такие вещи недопустимы.

Если не удастся пробить через ООН, несмотря на то, что генсек высказал такую же позицию, то создавать надо в рамках ОДКБ или в рамках БРИКС такую организацию. Сейчас уже более 10 миллионов заболевших, больше полумиллиона погибших. Это очень серьезная проблема. От нее уже нельзя отмахиваться.

ИА Красная Весна: Сейчас говорят о том, что появился некий помидорный вирус — новый штамм свиного гриппа.

И. В. Никулин: Это происходит оттого, что уже 20 лет идут эксперименты в различных закрытых лабораториях, и никто не знает, чем там занимаются реально.

Вот что испытывали американцы в Ухане? Это COVID-19, который был разработан давно. И то, что про этот вирус была опубликована статья в научном журнале, о которой мы говорили, на мой взгляд, случайность. Потому что большинство такого рода исследований не публикуются. И поэтому мы знаем, как этот вирус вообще появился.

ИА Красная Весна: Сейчас наша страна потихоньку выходит из эпидемии коронавируса. Какие, с точки зрения безопасности, на Ваш взгляд, мы допустили ошибки?

И. В. Никулин: Единственную большую ошибку за последние 10 лет допустило руководство нашей страны. Это — так называемая оптимизация здравоохранения. В принципе, если бы мы нашу систему здравоохранения сохранили полностью, то нас эта эпидемия затронула бы несильно.

У нас было 140 тысяч специальных инфекционных коек, но это были не просто койки. Это боксы, это 140 тысяч боксов с отдельным входом. Инфекционный бокс — это специальная палата, в которой одна койка, отдельный вход, предбанник и своя система вентиляции. У нас были десятки профильных институтов по вирусологии, у них были свои инфекционные отделения. У нас в каждой области, в каждом районе была своя инфекционная больница. Вот это все было уничтожено злой волей так называемого экономического блока, который тем не менее продолжает работать в нашем правительстве.

И сейчас те же люди, та же Голикова и та же Скворцова, которые провели всю эту оптимизацию, просят, чтобы государство еще там какие-то миллиарды на строительство новых больниц выделило. У нас в Москве стоит с десяток закрытых больниц, которые можно хоть сейчас задействовать. Вместо этого надо осваивать новые деньги и строить что-то еще. То они стадионы какие-то строят… эти стадионы очень опасны, потому что должен быть отдельный бокс, где могут находиться медсестра и врач. И отдельная палата с отдельной вытяжкой. Если этого нет, то больные будут заражаться друг от друга. Вот они там строят сейчас в «Крокус сити холл», еще где-то на стадионах — это неправильно совершенно. Это будет как на Diamond Princess, когда на корабле от одного заболевшего заразились практически все, по крайней мере больше половины пассажиров.

ИА Красная Весна: Насколько мне известно, в ковидные стационары, которые находятся под Петербургом и в Москве, отправляют зараженных с легкой формой. А в инфекционных больницах поддерживают зараженных со средней и тяжелой степенью. При выписке из больницы предлагают провести две недели в этих быстро возведенных обсерваторах.

И. В. Никулин: Наверное, такая практика имеет право на существование, но я думаю, что там большой риск, что люди перезаражают друг друга.

К сожалению, с точки зрения традиционной эпидемиологии и вирусологии, это в корне неправильно. Такие больные должны содержаться в отдельных палатах, с отдельным входом и с отдельной вентиляцией. Только так можно гарантировать, что они не будут заражать окружающих людей».

То есть Никулин говорит (причем «к сожалению», оговаривая, что он этим очень обеспокоен и совершенно не собирается возводить оголтелую хулу) о том, что когда скучивают, то, может, лишние будут заболевания, или утяжеления лишние. Что у кого-то заболевание было совсем легкое, его с кем-то соединили — и станет тяжелое. То есть вопрос не только в том, кого спасли, а что еще сделали совсем другого. И все время он возвращается к этой проблеме — он называет ее «традиционной», эту эпидемиологию, классическую эпидемиологию и вирусологию, согласно которой нужны отдельная палата, отдельный вход, вентиляция, бокс, все прочее. «Только так,  — повторю слова Никулина, — можно гарантировать, что они не будут заражать окружающих людей».

«И. В. Никулин: Приведу пример. В 80-е годы была вспышка чумы в Ростове-на-Дону. Заболела лаборантка и ее мать. Они работали в Противочумном институте, отлавливали сусликов, которые являются природными распространителями чумы, и препарировали их, вскрывали, делали анализ и т. д. В сусликах определяют наличие Yersinia pestis — бактерии — возбудителя чумы. Если больше 2% сусликов заражены, то можно говорить о том, что возможна вспышка чумы. Если меньше, то, соответственно, это укладывается в рамки статистической погрешности, и эпидемии никакой нет и не предвидится.

И вот она, видимо, во время вскрытия, допустила ошибку. Она пролила часть этого раствора, в котором уже распространилась эта бактерия, на стол, протерла его физраствором и никому об этом не доложила.

Затем она поехала домой, переночевала, отработала смену. И на вторые сутки у нее уже появились признаки болезни. Ее, конечно же, сразу поместили в инфекционный бокс. В области была объявлена чрезвычайная ситуация, приехал главный санитарный врач, стали отслеживать все ее контакты. Выяснили, что мать еще заболела. Кроме того, всех, с кем она ехала в автобусе, посадили на карантин, и именно поэтому никто не погиб. Было всего задержано 15 человек, которые с ней близко контактировали, но уже по этому поводу был объявлен режим ЧС. Вот как действовали в Советском Союзе. Именно поэтому мы тогда избежали крупных вспышек инфекции. Ну, по крайней мере, за последние 50 лет.

Если бы мы действовали так же, как тогда, то и здесь всех приезжих распределили бы по боксам, и они б никого не заразили. А нужного количества боксов у нас не оказалось, потому что их закрыли, уничтожили, снесли, а помещения — продали. Вот в чем главная ошибка. Хотя, на мой взгляд, это было сделано сознательно. Оптимизация за последние 10 лет прошла в десятках стран мира одновременно, и это не случайно. Так что эпидемию готовили, к сожалению».

Он говорит «к сожалению» и ссылаясь на то, что оптимизации шли одновременно во многих странах. А также доклад Фергюсона почему-то имел одновременно поразительное воздействие во многих странах, в числе которых наша.

«ИА Красная Весна: А какие у нас оказались преимущества, сильные стороны в чем проявились, на Ваш взгляд?

И. В. Никулин: Сильные стороны в том, что мы все-таки сохранили систему здравоохранения, и даже несмотря на то, что многие институты были ликвидированы, специалисты-то остались. Поэтому все-таки мы гораздо лучше справляемся, чем США, которые оказались полностью к этой ситуации не готовы.

ИА Красная Весна: Вы не раз говорили о том, что пандемия коронавируса пошла не из Китая, а именно из США. Там находится очаг коронавирусной инфекции, из которого она пошла гулять по миру.

И. В. Никулин: Ну, по-видимому, так и есть. По крайней мере, судя по масштабам бедствия.

Первые сведения были в конце июля прошлого года. Был закрыт Форт Детрик, а он, я напоминаю, участвовал в разработке этого гибридного вируса, который включает в себя ген летучей мыши и вируса SARS человека. Там участвовало 4 университета, вот Форт Детрик — это чисто военный, крупнейший военно-биологический центр США, потом институт инфекционных заболеваний армии США в Вашингтоне, потом университет в Техасе и университет Северной Каролины. Из этих четырех — три университета чисто военные. Поэтому говорить о том, что это было какое-то мирное гражданское исследование — не приходится.

ИА Красная Весна: Вам что-нибудь известно о первом случае заболевания? Кто это мог быть?

И. В. Никулин: Форт Детрик в конце июля 19-го года был закрыт в связи с эпидемиологической обстановкой, вот с такой формулировкой. То есть похоже, что произошло внутрилабораторное заражение. К сожалению, такие случаи происходят время от времени. Среди заболевших было несколько американских военнослужащих. Как потом признал генеральный директор CDC, еще в августе у нескольких граждан был выявлен коронавирус, но тогда его еще не определили как COVID-19 определили просто как коронавирус.

Позже, уже где-то в конце августа, была публикация в New York Times о том, что в 20 штатах уже было 200 с чем-то заболевших. И уже несколько человек погибло, среди них были военнослужащие армии США. А 11 сентября даже президент Трамп проводил совещание по этому поводу. Ему назвали причину — болезнь вейперов, то есть болеют в основном те, кто курит электронные сигареты. Он тогда потребовал запретить продажу вейпов в США.

Кстати, несколько штатов прислушались к этому и действительно ввели запрет. Но уже тогда было выяснено, что среди заболевших многие не курили не только вейпов, но и обычных сигарет. Поэтому версия не получила подтверждения».

Для меня и большей части обеспокоенных ответственных граждан России Игорь Викторович Никулин — это авторитетный специалист, к мнению которого необходимо прислушиваться. Да и за границей могли бы прислушаться к мнению человека, который был советником генерального секретаря ООН и членом комиссии ООН по биологическому оружию.

Но, предположим, что для каких-нибудь наших оголтелых западников и особо привередливых западных либералов, боящихся русской угрозы, Игорь Викторович чем-то нехорош — и понятно, чем.

Во-первых, тем, что он русский, в этом случае.

Он еще в 1991 году выдвинул версию об искусственном происхождении иммунодефицита.

Он в 1993 году был в рядах защитников Белого дома.

Все это не помешало Игорю Викторовичу занимать в ООН те посты, которые он занимал.

Но при этом Игорь Викторович в течение десяти лет был персоной нон грата в США (о ужас!).

Повторяю, для меня и для очень многих наших граждан — это все свидетельствует в пользу неангажированности Игоря Викторовича. Притом что неангажированность и высокая востребованность в ООН — редко сочетаются друг с другом.

Но предположим, повторяю, что какие-то особо привередливые враги России могут с порога отмести мнение Игоря Викторовича, потому что он и русский, и про искусственность СПИДа говорил, и Белый дом защищал в 1993 году.

Но ведь есть и мнения других людей, которые должны бы были быть авторитетны даже для привередливейших врагов России. Почему к этим мнениям не прислушиваются? Что это за странность?

Для того чтобы зритель мог оценить, насколько свободно от каких-нибудь подозрений в ангажированности русскими и так далее то мнение, которое я сейчас буду излагать, мне понадобится короткий экскурс в историю.

В XX веке евреи переселялись из Европы не только в Израиль, но и в Южную Африку, где их поначалу принимали с распростертыми объятьями. Потому что власти Южно-Африканского Союза, в 1961 году ставшего Южно-Африканской Республикой, находясь на позициях апартеида по отношению к местному негритянскому населению, не все и не всегда были одержимы той юдофобией, которая часто составляет неотъемлемое слагаемое почти любой идеологии этнического неравенства.

В 1920-е годы в бурскую Националистическую партию, которая позже стала вести откровенно антисемитскую политику, свободно вступали евреи, они занимали в партии официальные посты. Однако преследования евреев в Европе, особенно в Германии, увеличили еврейскую иммиграцию в Южно-Африканский Союз. При этом многие буры (белые жители Южной Африки голландского происхождения) симпатизировали немцам как врагам англичан, которых они ненавидели.

Увеличение потока евреев-мигрантов в сочетании с растущими симпатиями к германскому Третьему рейху вызвало рост антисемитских настроений в Южно-Африканском Союзе в 1930-е годы. В это время у власти находилась Националистическая партия, которая выступала за квоты на въезд евреев и другие дискриминационные нововведения, а в 1940 году официально прекратила принимать евреев в свои ряды.

Однако в 1938 году власть в стране перешла от этой Националистической партии к Объединенной партии, которая образовалась путем слияния Южно-Африканской партии (так же выступавшей за расовую сегрегацию, но умеренно пробританской и неантисемитской) с наименее радикальной частью Националистической партии.

В результате Южно-Африканский Союз вступил в войну с фашистской Германией на стороне Великобритании.

Поскольку и буры, яростно воевавшие с Великобританией в начале XX века (кому-то, наверное, все еще памятна песня «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне»), и те обитатели Южно-Африканского Союза, которые были настроены пробритански, одинаково боялись негритянского большинства, то все они были вынуждены проявлять минимум солидарности перед лицом общей угрозы. Благодаря этому Южно-Африканский Союз был совсем не худшим местом для евреев, заблаговременно ощутивших недопустимость продления своего уютного существования в Европе, все более и более сдвигавшейся к нацистскому или околонацистскому антисемитизму.

Мать человека, чью биографию я теперь намерен вкратце обсудить, и кто является по всеобщему мнению, по мнению всех, включая ненавистников России, более чем авторитетным, мать этого человека, госпожа Гертруда Левитт, урожденная Штерн, родилась в той еврейской семье, мирно обитавшей в уютной европейской Богемии, где загодя почувствовали опасность продления своего мирного европейского бытия. Гертруда Штерн появилась на свет уже в Южной Африке.

На момент, когда семья госпожи Штерн, наряду со многими прочими семьями, предпочла покинуть Европу из соображений безопасности, никакого Израиля не было и в помине. И лишь очень немногие евреи, яростно уверовавшие в возможность построения новой обетованной земли, обрабатывали мотыгами болотистые палестинские земли, съеживаясь от ненависти к ним и со стороны исламского населения, и со стороны британцев, крайне негативно относившихся к любыми проектам восстановления Израиля. Поэтому семья госпожи Штерн, наряду с очень многими другими семьями, предпочла укорениться в Южно-Африканском Союзе.

В столице этого Союза, городе Претория, госпожа Штерн, ставшая госпожой Левитт, родила 9 мая 1947 года будущего Нобелевского лауреата Майкла Левитта.

В 1963 году Майкл Левитт переехал в Великобританию. Там он обучался поначалу в Королевском колледже Лондона. Прошу не путать этот колледж с Имперским колледжем Лондона, который мы подробно обсуждали. Это два совершенно разных учебных заведения.

Майкл Левитт окончил Королевский колледж Лондона в 1967 году. Ему была присвоена степень бакалавра наук по физике.

С 1967 по 1968 год Майкл Левитт стажировался в израильском институте Вейцмана, который был создан в 1934 году в городе Реховоте в условиях отсутствия израильского государства. И который представляет собой один из ведущих научно-исследовательских центров Израиля.

Майкл Левитт стажировался в лаборатории Шнейора Лифсона, выдающегося израильского ученого, специалиста в области молекулярного моделирования. Там завязалась дружба Левитта и Арье Варшеля, израильского биохимика и биофизика, вместе с которым Майкл Левитт получил Нобелевскую премию.

В октябре 1974 года Майкл Левитт стал научным сотрудником Кембриджской молекулярной лаборатории, в которой он с 1968 по 1972 год работал над диссертацией.

С 1979 по 1987 год Левитт работал в израильском институте Вейцмана — сначала в качестве доцента, а потом в качестве профессора.

В 1987 году Левитт стал профессором отделения структурной биологии медицинской школы Стэндфордского университета.

А с 1993 по 2004 год Левитт работал заведующим отделением структурной биологии медицинской школы Стэндфордского университета.

Майкл Левитт является членом Национальной Академии наук США.

Он одним из первых стал исследовать возможности классических методов молекулярной динамики применительно к молекулам ДНК и другим структурам, влияющим на свойства белков.

Осуществляя эти исследования, Майкл Левитт стал заодно и создателем необходимого для них программного обеспечения.

Левитт воспитал целую когорту известных ученых.

Он участник эксперимента CASP (Critical Assessment of protein Structure Prediction), задачей которого является улучшение предсказаний динамики образования белковых структур.

Свою Нобелевскую премию Майкл Левитт вместе с двумя другими учеными получил не при царе Горохе, а в 2013 году. И получил он ее за то самое моделирование молекул, без проведения которого невозможен никакой мало-мальски серьезный разговор по поводу ковида и сходных вещей. Потому что это моделирование позволяет отследить то, как именно формируются так называемые промежуточные соединения. Эти соединения очень неустойчивы. Они существуют в течение нано- или даже пикосекунд. Но их существование определяет все, что касается тонкой специфики финальных структур сложных макромолекул.

Такое моделирование позволяет, к примеру, предсказать поведение еще не существующих молекул. Например, молекул различного рода создаваемых лекарств. В принципе, такое моделирование молекул можно было бы осуществлять на основе квантовой теории без каких-либо упрощений. Но для этого нужно было бы обладать совсем другими возможностями компьютерной техники, нежели те, которые имеются сейчас. Поэтому правильное упрощение, то есть балансирование между полноценной квантовой моделью и ньютоновской моделью, согласно которой молекулы — это упругие шарики, требует огромного искусства. Которое и проявили Нобелевские лауреаты — Майкл Левитт и его соратники.

Зачем я сообщаю так подробно эти сведения? Потому что для меня крайне важно, привожу ли я мнения сомнительного авторитета, каковых предостаточно, или же речь идет о мнениях людей, чей авторитет безусловен. Причем одновременно и в глазах либерала-западника, и в глазах представителя иного мировоззренческого направления. Это не то же самое, что любой, сколь угодно авторитетный, наш соотечественник. Это человек, который работал в Израиле, в Америке в Стэндфоррде и в других местах, получил Нобелевскую премию, абсолютно авторитетен на Западе, никак не может быть заподозрен ни в каких особых симпатиях к России. Который, между прочим, участвовал и в работах по CASP, которые я потом буду обсуждать как крайне опасные. Который в разное время подписывал разные заявления.

Меня сейчас этот человек интересует потому, что у него миллионнопроцентное алиби в части всего, что может касаться его неавторитетности. Он абсолютно авторитетен — и не услышан. Вот где начинается странность, понимаете? Я проверяю себя много раз. Я говорю: «Этого не услышали потому-то, этого потому-то, а Левитта почему не услышали?»

Когда оказывается, что определенная точка зрения высказана человеком, чьи заслуги безусловны в глазах самой разной аудитории, и чей авторитет находится на высочайшем уровне, то можно, приведя мнение такого абсолютного авторитета, в очередной раз задать тот же сакраментальный вопрос: «А почему, собственно, никто не ориентируется на такое мнение? Кто такой этот Фергюсон по отношению к Левитту? Он микроскопическая величина. Это же мнение не единичное. Почему даже если несколько Нобелевских лауреатов, таких как Левитт и другие, выскажут определенное мнение, сам этот совокупный элитный Запад никак на это не отреагирует? Вот ему высказывает некое мнение человек, по поводу которого он должен был бы сказать: «О! Йес! Да! Вот Вы сказали! Боже! Мы думаем». А он делает вид, что просто не услышал. Вообще не услышал.

Вот что это за странность? Я же ее вижу один раз, второй раз, третий, четвертый… Я, может быть, предпочел бы сказать, что с ковидом всё в порядке. Но что это за странности? В чем, собственно, провинился господин Левитт, и почему его мнение отбрасывается так, как будто речь идет не о Нобелевском лауреате и не о профессоре Стэнфорда, а о безграмотном злопыхателе, работающем по заказу какой-нибудь очередной «империи зла» — то ли российской, то ли китайской, то ли аж северокорейской? Почему к его мнению так относятся?

Респектабельность господина Левитта я уже доказал. Как и то, что он является абсолютным авторитетом в вопросах, теснейшим образом связанных с обсуждаемым нами COVID-19.

Ну, а теперь пора привести ту оценку господина Левитта, ради понимания существенности которой я так долго разбирал его биографию.

(Продолжение следует.)