Принцип непредрешения: за что белые воевали с красными?
В марте 2023 года ВЦИОМ опубликовал результаты опроса, которые показывают, что 90% жителей России интересуются темами, связанными с историей их страны. При этом среди разных исторических эпох наибольший интерес у опрошенных вызывает история их страны в XX веке.
Рост интереса к истории хорошо заметен в российских социальных сетях. Всё активнее проявляют себя правомонархические группы, в которых активно публикуются, интерпретируются и обсуждаются материалы из истории России начала XX века. Увы, сегодняшнее поверхностное сознание интернетного читателя (да и «писателя» тоже) выхватывает лишь отдельные факты, формируя крайне поверхностную, неполную и далекую от реальности картину прошлого своей страны.
Например, нынешние монархисты склонны считать безусловно «своими» вождей Белого движения. Между тем Белое движение состояло из людей с самыми разными политическими предпочтениями, причем далеко не все симпатизировали монархии. Более того, многие белые жестко критиковали Николая II. Белые были более или менее едины в вопросе о том, против кого они воюют, — против красных, но полный идейный разброд начинался относительно вопроса, за что они воюют. Считалось, что за Россию. Но за какую именно Россию, за какое ее политическое и социальное устройство? Ни один из вождей Белого движения ни для себя, ни для своих соратников этого окончательно не формулировал. Как же так?
Дело в выдвинутом белыми принципе непредрешения. Непредрешение — один из центральных политических принципов, провозглашенных сначала Временным правительством, а затем руководителями Белого движения. Временное правительство, взявшее на себя ответственность за страну после отречения Николая II от престола, отказывалось решать вопросы об изменении государственного устройства. Оно не брало на себя и решение крайне острого для страны вопроса о земле. Все эти вопросы откладывались на будущее до созыва Учредительного собрания.
Несколько иной смысл приобрел принцип непредрешения в Белом движении. Руководители Белого движения, такие как Лавр Георгиевич Корнилов, Антон Иванович Деникин, Александр Васильевич Колчак и Петр Николаевич Врангель (те самые деятели, которых нынешние монархисты активно поднимают на щит), отказывались отвечать на вопрос о том, за какую Россию они воюют. Их позиция заключалась в том, что мы, дескать, воюем против большевиков, а какой будет Россия в случае победы белых — монархией или же республикой — решит в будущем всенародно избранное Учредительное собрание.
Интересно, что даже в эмиграции белые не изменили этому политическому принципу. Один из участников белого движения Владимир Христианович Даватц описывает, как в канун наступления 1922 года бывший лидер черносотенцев Николай Марков прислал барону Врангелю поздравительную телеграмму от имени Высшего монархического совета. Марков писал, что Совет «верит, что, пережив все ниспосланные тяжкие испытания, предводимая Вами Армия со славой войдет в освобожденную Россию… будет служить непоколебимым оплотом законному Государю». На это Врангель ответил Маркову, что «заветы (Русской армии. — Прим. ред.) неизменны — борьба за освобождение Отечества, не предрешая форм его грядущего государственного бытия».
Неоднократно свою непредрешенческую позицию озвучивал еще один поднимаемый на щит нынешними монархистами деятель — Иван Ильин. Философ-антисоветчик не скрывал своих симпатий к монархическому устройству, но отнюдь не исключал возможности того, что русский народ отвергнет монархию. Исследователь творчества Ильина литературовед Николай Полторацкий приводит цитату философа, ссылаясь на один из номеров русской эмигрантской газеты «Возрождение»: «Необходимого для введения монархии монархического правосознания в русском народе может и не оказаться. Как же мы можем предрешать будущую форму именно в сторону монархии? Что же создаст в России монарх, если народ не пойдет за ним на жизнь и на смерть?»
Отправной точкой для возникновения принципа непредрешения стало отречение от престола брата царя Николая II — Михаила. В документе, который подписал великий князь, говорится: «Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского». Таким образом, отказ Михаила от престола не был полным и бесповоротным. Более того, такой формой отказа Михаил лишал возможности заявить о своих правах на престол других родственников царя, которые один за другим вынуждены были присягнуть Временному правительству.
Доктор исторических наук В. Ж. Цветков указывает, что решение передать власть не прежде существовавшим, а новообразованным политическим структурам было совершенно беспрецедентным. Историк указывает, что эта ситуация «стала результатом усилий „кадетских юристов“ (по выражению Родзянко) В. Д. Набокова и „осторожного и тонкого специалиста по государственному праву“ масона Б. Э. Нольде», которые отредактировали акт Михаила Романова, добавив в него призыв подчиняться Временному правительству. Цветков сообщает, что впоследствии кадетская интеллигенция работала практически во всех белых правительствах, обеспечивая Белое движение и его военачальников политической опорой, лозунгами, прорабатывая программные вопросы.
Взятый на вооружение белыми принцип непредрешения впервые был озвучен в проекте корниловской конституции. Ее прообразом была так называемая Быховская программа. Этот документ был составлен Корниловым и поддержавшими его выступление соратниками, в число которых вошли генералы А. И. Деникин и С. Л. Марков. После неудачного выступления они все в период с сентября по ноябрь 1917 года содержались в тюрьме города Быхова. По воспоминаниям быховского сидельца генерала А. С. Лукомского, заключенные в Быхове пользовались полной свободой передвижения внутри тюрьмы, они собирались вместе и вели дискуссии на политические темы. Несмотря на арест, они отнюдь не умерили амбиций и продолжали вынашивать планы того, как покончить с властью Советов. После того как власть в стране взяла в свои руки партия большевиков, генералитет принял решение выпустить на свободу быховских сидельцев, которые тут же отправились собирать армии для вооруженной борьбы.
Пункт 9 корниловского проекта конституции, увидевшей свет в конце января 1918 года (после разгона большевиками Учредительного собрания), гласил: «Правительство, созданное по программе ген. Корнилова, ответственно в своих действиях только перед Учредительным Собранием, коему оно и передаст всю полноту государственно-законодательной власти. Учредительное Собрание, как единственный хозяин земли русской, должно выработать основные законы русской Конституции и окончательно сконструировать государственный строй». Впоследствии эту же линию проводил главнокомандующий Вооруженными силами Юга России (ВСЮР) генерал Деникин и сместивший Деникина Петр Врангель.
Российский дипломат и кандидат исторических наук Александр Минжуренко, комментируя политическую программу Колчака, указывает: «Вся его политическая программа умещается в идее свержения советской власти и восстановления Восточного фронта. Но в ноябре 1918 года, когда он становится Верховным правителем, война заканчивается. И необходимость выдвинуть политические цели застает его врасплох. Он начинает говорить о „непредрешении“ вопроса о форме правления и других важнейших проблем. Созыв нового Учредительного Национального собрания — центральная идея его программы. Но более подробно он так и не раскрыл содержание своей программы, так как в полном смысле ее у него не было». Историк утверждает, что отсутствие четко оговоренной и привлекательной для простых людей политической программы стало одним из факторов поражения Колчака.
По какой же причине лидерам Белого движения приходилось оставаться на позиции непредрешения, т. е. заведомо более слабой, чем политическая позиция большевиков? Участник Белого движения и исследователь биографии Деникина Д. В. Лехович цитирует слова белого генерала о политических лозунгах Белого движения в письме генералу Н. М. Тихменееву (письмо было написано в середине 1918 года): «Если я выкину республиканский флаг — уйдет половина добровольцев, если я выкину монархический флаг — уйдет другая».
Получается, что белые армии, и без того гораздо менее многочисленные, чем красные, не имели возможности объединиться на общей политической платформе. Объединяла их только ненависть к большевистской России. Именно поэтому на вопрос «За что воюем?» лидеры Белого движения не могли дать прямого ответа.
Можно ли утверждать, что, по крайней мере, несмотря на необходимость собирать разнородные антибольшевистские силы в один кулак, сами лидеры Белого движения все-таки отдавали предпочтение какому-то политическому устройству, например монархии? Ответ отрицательный.
Сложно заподозрить в симпатиях к монархии генерала Корнилова, назначенного Временным правительством на должность командующего войсками Петроградского военного округа. Сразу после Февральской революции Временное правительство проводило чистку генералитета, стремясь отправить в отставку «неблагонадежных» представителей военного командования. Если бы Корнилов проявил хоть тень симпатии к рухнувшей монархии, он бы никогда не получил назначения в Петроград. Не будем также забывать, что Корнилов принимал личное участие в аресте царской семьи.
О «симпатиях» к монархии Колчака можно судить по стенограмме его допроса следователем Алексеевским во время заседания Чрезвычайной следственной комиссии 23 января 1920 года:
«Когда совершился переворот, я получил извещение о событиях в Петрограде и о переходе власти к Государственной Думе непосредственно от Родзянко, который телеграфировал мне об этом. Этот факт я приветствовал всецело… Затем, когда последовал факт отречения Государя, ясно было, что уже монархия наша пала и возвращения назад не будет. Я об этом получил сообщение в Черном море, принял присягу вступившему тогда первому нашему Временному правительству. <…>
Для меня было ясно, что восстановить прежнюю монархию невозможно, а новую династию в наше время уже не выбирают. Я считал, что с этим вопросом уже покончено, и думал, что, вероятно, будет установлен какой-нибудь республиканский образ правления, и этот республиканский образ правления я считал отвечающим потребностям страны».
Генерал Деникин по своим взглядам действительно был и остался монархистом, однако с одной важной оговоркой: он был сторонником монархии конституционной, а не абсолютистской, т. е. такого государственного устройства, где монарх «царствует, но не правит».
В книге «Очерки русской смуты» Деникин характеризует правительство Николая II резкими словами: «Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти, который проявляли сменявшиеся один за другим правители распутинского назначения, к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство. Врагом народа его считали все: Пуришкевич и Чхеидзе, объединенное дворянство и рабочие группы, великие князья и сколько-нибудь образованные солдаты».
В письме, отправленном своим родным 8 марта 1917 года, Деникин пишет о Февральской революции:
«Перевернулась страница истории. Первое впечатление ошеломляющее благодаря своей полной неожиданности и грандиозности. Но в общем войска отнеслись ко всем событиям совершенно спокойно. Высказываются осторожно, но в настроении массы можно уловить совершенно определенные течения:
1) возврат к прежнему немыслим;
2) страна получит государственное устройство, достойное великого народа: вероятно, конституционную ограниченную монархию;
3) конец немецкому засилию и победное продолжение войны. Моим всегдашним искренним желанием было, чтобы Россия дошла до этого путем эволюции, а не революции. Надежды не оправдались. <…> Какое счастье было бы для России, если бы «круг времен» замкнулся происшедшей в столице трагедией и к новому строю страна перешла бы без дальнейших потрясений».
Здесь, во-первых, стоит обратить внимание, что счастье Деникина выражается не в том, чтобы повернуть всё вспять, а в том, чтобы идти вперед без потрясений. Во-вторых, то, что имелось в России при «святом царе», по словам Деникина, не является государственным устройством, «достойным великого народа».
Барон Врангель в своих записках о событиях 1916–1920 годов пишет: «Последние годы Царствования отшатнули от Государя сердца многих сынов отечества. Армия, как и вся страна, отлично сознавала, что Государь действиями Своими больше всего Сам подрывает престол». Лидер Белого движения также приводит пояснения по вопросу о том, за что борются белые. Он говорит о том, что они борются за свободу против деспотизма. При этом, по его словам, в этой борьбе могут участвовать сторонники самого различного социального устройства — от монархистов до социалистов и марксистов. Что касается личных симпатий, Врангель подчеркивает: «Мои личные вкусы не имеют никакого значения».
Белое движение создавалось людьми с самыми разными политическими взглядами, но отнюдь не считавшими дореволюционную жизнь чудесной и почти идеальной, какой ее сегодня рисуют монархисты. При всем многообразии антибольшевистской коалиции белые не могли собрать под свои знамена большого числа людей для сражения с большевиками.
Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра военной истории России Р. Г. Гагкуев приводит цифры для сравнения: «Динамика общей численности РККА показывает неуклонный рост: к концу апреля 1918 года — 196 тыс. человек, к началу сентября 1918 года — 550, к концу октября 1918 года — почти 800 тыс., к 1 января 1920 года — 3 млн, а к концу 1920 года — 5,4 млн человек. Максимальная же суммарная численность белых армий на всех фронтах доходила примерно до 500 тыс. штыков и сабель».
Разница настолько значительная, что заявления белых о том, что нужно лишь зачистить большевиков, а дальше провести демократические выборы в Учредительное собрание, превращаются в блеф — ни о какой демократии после подобной зачистки речи уже быть не могло.
При этом, не имея ни людей, ни ресурсов для ведения войны, в проведении подобной масштабной зачистки белые могли рассчитывать лишь на поддержку иностранных правительств, включая даже немцев, в связях с которыми они обвиняли Ленина. В конце концов «всеядность» белой эмиграции в создании антибольшевистских союзов привела к тому, что очень многие представители Белого движения в период Второй мировой войны начали сотрудничать с нацистами.
В заключение необходимо сказать, что тема непредрешения и белых-непредрешенцев по многим причинам изучена далеко не исчерпывающим образом. Между тем она заслуживает внимательного отношения со стороны историков. Совершенно не исключено, что в ней могут обнаружиться многочисленные «белые пятна», заполнение которых многое добавит к идеологической характеристике Белого движения. Тем не менее, как нам кажется, ответ на главный вопрос: за что воевала белая армия и была ли у нее хоть какая-то позитивная программа? — останется в свете сказанного нами неизменным. Какие бы личные идеологические пристрастия ни имели руководители белого движения, немногие из них желали восстановления дискредитировавшей себя монархии. Как, впрочем, и сам русский народ в массе своей этого не желал. Так что современным монархистам лучше исключить из числа своих кумиров лидеров Белого движения — они воевали отнюдь не за царя.
