Сталинградские «Фермопилы»: «Старики» и советская молодежь в окопах великой битвы

В огромном народном массиве, вынесшем на плечах тяжесть Великой Отечественной и созидавшем Победу, ясно просматриваются два очень разных поколения советских людей.

Одно поколение — это люди, призванные в армию уже зрелыми мужчинами 40–45 лет. Детьми или подростками они застали царское время, видели революцию, Гражданскую войну, некоторые служили в рядах молодой Красной Армии. Возмужав, став крестьянами или рабочими, инженерами или учеными, строили новую страну, прошли через сложное время коллективизации и индустриализации, предвоенной мобилизации общества. К началу войны они были уже сформировавшимися зрелыми людьми, имели опыт тяжких испытаний и труда.

Другим поколением Великой Отечественной была советская молодежь. Рожденные сразу после революции или Гражданской, они самим временем были удалены от их вихрей и бурь. Взрослея в 30-е годы, чистыми детскими душами они вбирали в себя дух строящегося на их глазах социализма, пьянели от фантастических романов, готовились трудиться, жить и любить. Но прямо со школьных скамей эпоха забрала их в окопы и блиндажи, вручив вместо аттестатов винтовки.

Анализируя сохранившиеся в источниках описания характеров и судеб бойцов и младших командиров, участвовавших в Сталинградской битве, мы тоже отчетливо увидим эти два человеческих типажа.

Но перед тем, как углубляться в источники, стоит сказать о еще одном важном обстоятельстве. В сражении на Волге в том или ином воинском качестве на разных этапах приняли участие советские люди почти из всех регионов огромной страны. 62-я и 64-я армии изначально формировались в центральной части России, в Туле и Москве. Пополнения, за счет которых они выстояли, были родом с Сибири и Дальнего Востока, танковые корпуса, окружавшие затем немцев, формировались на Урале. Среди бойцов и командиров было много украинцев и белорусов, чьи родные земли к тому времени оккупировал враг, вливались в сталинградские подразделения призывники и из среднеазиатских республик. В Сталинграде мы видим всю семью советских народов. И даже больше того. На первом этапе сражения в донских степях погиб Рубен Ибаррури ― капитан Красной Армии, сын лидера испанской Компартии Долорес Ибаррури. После окружения армии Паулюса в войска для пропагандистской работы в «котле» прибыла группа немецких антифашистов: бывший депутат рейхстага и член КПГ Вальтер Ульбрихт, сотрудник Главного политического управления РККА Артур Пик, поэт Эрих Вайнерт и писатель Вилли Бредель. Вот такой, пусть и небольшой, вклад внес антифашистский мир в сталинградскую победу.

Но вернемся к теме статьи. Ярким примером первого упомянутого нами типа советских людей — зрелых и опытных тружеников, является сержант Павел Иванович Власов, подробный документальный образ которого сохранен благодаря писателю-военкору «Красной звезды» Василию Гроссману (статья «Власов» от 1 ноября 1942 года и дневниковые заметки автора).

43-летний тутаевский крестьянин, колхозный бригадир и казначей Власов служил во время битвы в понтонном батальоне, на главной переправе, снабжавшей войска 62-й армии. Бойцы в этом батальоне воевали — но не стрельбой из пулеметов или пушек, а своей работой: они строили пристани, штурмовые мосты, грузили, разгружали и сопровождали баржи с пополнением и боеприпасами. Вот как комиссар батальона Перминов, «человек с темно-красным от солнца и речного ветра лицом», описывал атмосферу среди бойцов:

«Эх, не люди у нас в батальоне, я даже не знаю, золото-люди! Гордятся: мы ― ярославцы! Недавно в газете статья была большая о Ярославле, так эту газету вконец зачитали, собрание устроили ― обсуждали. Как петухи, гордятся: „Про наш Ярославль как пишут!“ И вот удивительная вещь: ведь работа на переправе ― горькое дело, последние дни авиация тучей над нами висит, за один день насчитали тысячу восемьсот заходов ― глохнешь от этого воя и рева, а люди так любят свой батальон, так своей работой гордятся, что заикнись только об откомандировании человека ― трагедия будет».

Павла Ивановича Власова, «высокого человека с темно-коричневым узким горбоносым лицом, с тонкими губами и большими, тяжелыми кистями рук», Гроссман выделил как «выразителя суровой и будничной героичности сталинградской переправы». Вот как сам крестьянин говорит о себе, своей довоенной жизни и боевой работе (наброски интервью с ним сохранены в дневнике писателя):

«Образование у меня ― три зимы ходил в школу. Меня дети слушаются, бывает, что строгонько с ними, без этого нельзя. Если слабо пустить, то будет плохо ― и дома, и на войне (у Власова было пятеро детей, двое старших сыновей тоже были в армии. ― Прим. ред.). Я в колхозе не последний был ― работал я честно, хорошо. Народ на меня обижался, кого заставлял работать, зато к 25 августа мы всю уборку кончали, весь обмолот. Лодырь обижался, труженик ― не обижался. Кассиром я был, когда перебрался в соседний район. Тысяч 15, а то и больше бывало. И в армию ушел, всё сдал ― должником не остался, убьют ― за мной долгов не останется. Я был и бригадиром на сплавных работах, люди меня знали хорошо.

28 августа вечером прислали повестку. Писать много не приходится: «пока жив», прошу, чтоб отписали, как справляется дом. Ребятишки небалованные, не знаю, как без меня, а при мне хорошо помогали. Работы много ― приходится работать день и ночь (Власов имеет в виду работу в колхозе. ― Прим. ред.). Лён самая работная культура ― прополка, вторичная прополка, теребят его рукой, ставят в бабки высыхать, а потом околачивают его, разостлать нужно, потом поднять его… В общем, здесь (на переправе. ― Прим. ред.) работа полегче, хотя, когда мост делали, то трое суток не спали».

Главным фактором, сформировавшим людей поколения Власова, был многолетний тяжелый труд, часто с раннего детства (Гроссман в своей статье пишет, что крестьянин начал работать с 6 лет). По сути, этот труд для них и был жизнью, а жизнь ― трудом. И войну они воспринимали как очередную тяжелую работу, которую необходимо общим миром обороть. Часто малообразованные, немногословные, не оставившие после себя воспоминаний и мемуаров, ушедшие из жизни уже через 20–30 лет после войны ― они и составляли порой не учитываемый нами сегодня становой хребет Красной Армии. Такие «старики», «отцы», как правило, не выходили в большие командиры, не поднимались по лестнице воинской карьеры ― после войны они возвращались в свои колхозы и на заводы. Однако они обладали огромным авторитетом в солдатской среде, учили армейскую молодежь жить и работать в тяжелейших условиях военного быта.

С тем, как крестьянин Власов проявил себя в экстремальных условиях сражения, мы еще познакомимся позже, когда будем разбирать сами боевые действия. А сейчас перейдем к описанию советских людей иного поколения, родившихся уже в новом государстве, для которых война стала началом их взрослой жизни.

Мне посчастливилось застать живым одного из лидеров сталинградского ветеранского движения ― кавалера трех орденов, основателя патриотического клуба «Сталинград», полковника в отставке Владимира Семеновича Турова (сегодня его, к сожалению, уже нет с нами). Окончив 20 июня 1941 года военно-пехотное училище, он 21-летним лейтенантом 18 августа участвовал в своем первом бою на Западном фронте. Затем был долгий воинский и командирский путь: оборона Тулы и Москвы, контрнаступление, тяжелое ранение, оборона Сталинграда, освобождение Белоруссии, Литвы, форсирование реки Неман, и снова тяжелое ранение, уже третье, повлекшее вывод комиссии «ограниченно годен к строевой службе в военное время». Чтобы кратко охарактеризовать личность Турова в военное время, приведем такой отрывок из его воспоминаний:

«В июле 1944 г. был ранен, но вернулся в строй по просьбе командира 222-й стрелковой дивизии генерал-майора Юрьева. Так как мы стояли на границе Восточной Пруссии, он обратился к нам, тем, кто мог ходить, с просьбой вернуться в свои подразделения и пересечь границу ненавистной Восточной Пруссии. Многие из раненых по просьбе генерала вернулись в свои подразделения на повозках, а я ― держась за борт повозки, в ней лежали рядовые и сержанты, а места для меня не было (Туров был командиром роты. ― Прим. ред.)».

Давайте ненадолго окунемся в бытие, в котором рос и формировался молодой Туров. Он родился в 1920 году в деревне Большой Крупец Брянской области в крестьянской семье девятым ребенком. Всего детей в семье было двенадцать: трое дочерей и девять сыновей. Вот как о своем детстве вспоминает Владимир Семенович:

«Дом наш стоял далеко от деревни и находился почти в лесу. С двухлетнего возраста сбор лесных ягод, грибов, травы для питания семьи, воды для пищи и скота, заготовка дров для топки и лучины для освещения избы, уход за скотом, привили личную ответственность за благополучие своей многочисленной семьи. Это чувство долга перед другими сохранилось на всю жизнь».

В своих воспоминаниях Туров особо выделяет старших, у которых он с детства учился, с которых брал пример:

«В средней школе № 1 станицы Петровской, куда на жительство переехала семья, меня встретил замечательный учитель русского языка и литературы ― Клавдия Васильевна, которой я многим обязан в своей жизни. Ее муж ― Дмитрий Николаевич, бывший командир эскадрона Первой конной армии С. М. Буденного, был учителем истории. Стройный, строгий, и уроки вел, четко выговаривая каждое слово. Был образцом для подражания всем нам. <…>

В школе и сама жизнь воспитывала на героике Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года. Встречаясь с еще живыми героями борьбы с белогвардейцами, с иностранными интервентами, сослуживцами легендарного В. И. Чапаева, командирами Первой конной армии, свидетелями карателя-изверга и диктатора Колчака, с прославленными партизанами, я уже с шестого класса решил для себя стать военным, чтобы защитить свой народ, свою самую прекрасную страну Советов от любых врагов».

Исполняя юношеский завет, Владимир Семенович накануне войны поступил в Буйнакское военно-пехотное училище, закончит которое он уже в военное время. Туров подробно описывает напряженную насыщенную учебную атмосферу, царившую в училище, готовившем будущих молодых офицеров:

«Два предвоенных года мы занимались по 12 часов ежедневно и по 2 часа самоподготовки. Частыми были тревоги и выходы в горы, после чего занятия проводились по расписанию, ничто не могло нарушить нормальный ход подготовки курсантов. Марш-броски и кроссы проходили с полной выкладкой, по гористой местности по 25–35 километров. С преодолением водной полосы препятствий, участка заражения и боевыми стрельбами. Первые семь километров и последние, при возвращении в училище, шли с винтовками на плечо или бегом. По территории училища одиночное передвижение было или бегом, или строевым шагом. И никак иначе. Страна готовила для себя выносливых, физически закаленных воинов».

И снова, один из главных факторов этого боевого восходящего бытия ― люди, офицеры-педагоги:

«Начальник училища ― генерал-майор Сорокин, великан, показывая пример в выполнении строевых приемов, когда шел перед училищем строевым шагом― земля дрожала. Еженедельно он сам или его заместитель по учебной части― полковник Орбет― в воскресные дни проводили строевые смотры, учения в составе училища до обеда. После обеда проводились лекции по истории войн и военному искусству, которые читали нам командиры рот: капитан Бастанжан, и ст. лейтенант Войтес, командир батальона капитан Павленко и другие преподаватели. Все они показывали пример выносливости, исполнительности и четкого несения службы. Уже пожилой полковник Орбет, немец по национальности, в трудном и длительном походе шел с нами по горам в своей неизменной черной бурке пешком, то пропуская шестнадцать рот училища, то забегая вперед, в голову колонны. Видя его, сухого, жилистого, пожилого человека в своей колонне, стыдно было нам, молодым, проявлять свое малодушие».

Отметим также очень важную деталь из курсантской жизни Владимира Семеновича ― как будущие командиры проводили свои каникулы. Это интересно с двух точек зрения. Во-первых, в нашей современности сложился некий культ «выходного дня». Всей страной мы протяженно и со смаком отдыхаем после Нового года и на майские праздники ― в этом едины и власть, и общество. Полезно будет наложить образы двух эпох. А во-вторых, в массовом сознании после перестройки существует некий миф о том, что Советский Союз был застигнут войной, что называется, «в постели». Если кратко, он говорит о том, что, заключив пакт о ненападении с Гитлером, Сталин спокойно расслабился, занявшись привычными делами деспота: расправой с инакомыслящими, пожиранием «малых слабых соседей» (Польша с Финляндией). И тут ― бац! Нападение! Уцелевшие после репрессий военные растерянно бегают в кальсонах, а Сталин в панике скрывается на даче. Я, конечно, утрирую, но примерно такой образ царствует в головах очень и очень многих, воспринявших всерьез либеральную трактовку предвоенного и военного советского времени.

На самом деле напряженная подготовка к будущей мировой войне была определяющим фактором вообще всей советской жизни, начиная с конца 20-х годов. В головах сталинских коммунистов царствовала одна простая мысль: если Мировая революция не состоялась, то грядет Мировая реакция, в которой весь капиталистический мир попытается уничтожить единственный закрепившийся «источник красной заразы» ― Советский Союз. И уже было примерно понятно, кто будет тараном, авангардом этой реакции ― страшно униженная, сбитая на взлете Германская империя, в которой набирал популярность реваншистский энергичный нацизм. Без тени этой страшной угрозы нельзя понять ни один из сложнейших процессов предвоенного времени: ни гонку индустриализации, ни проведенную с большими издержками сплошную коллективизацию, ни разгром Коминтерна и партийные чистки, ни милитаризацию производства, быта и культуры.

Подготовка к войне пронизала всю советскую систему. И в воспоминаниях тогда 20-летнего курсанта пехотного училища Владимира Семеновича Турова мы можем уловить этот дух мобилизации:

«После окончания первого года учебы, вместо двухнедельных каникул всё училище занималось строительством укрепрайонов, полосы предполья, и училось ее преодолевать различными способами, включая танки, и отрабатывая действия штурмовых групп, отрядов. Даже когда у меня появились подмышкой фурункулы, разошедшееся по правой руке „сучье вымя“, я не был освобожден ни от работ, ни от занятий и стрельб. И это во время „каникул“! Только 1 мая 1940 года после общегородской демонстрации, чистки оружия и обеда мы отдыхали всем училищем, выйдя в горы без выкладки, налегке. Там были организованы игры, борьба, бег и т. д.».

Важно, что эта напряженная учеба, эта мобилизация не была выхолощенной муштрой. Это был очень жизненный, живой поток не отчужденных друг от друга, единых в целях учителей и учеников:

«Вот там (на первомайском отдыхе в горах. ― Прим. ред.) курсант пулеметной роты Туриев ― осетин огромного роста, атлетического телосложения, всегда по тревоге хватавший станковый пулемет „максим“ (он вешал его себе на плечи и до первого привала, 7–8 километров, бежал с ним) ― поборол начальника нашего училища генерала Сорокина, который занимал 2-е место по борьбе в Северо-Кавказском округе. Смеялись все, в том числе и генерал Сорокин, для которого была поставлена единственная палатка».

Мы подробно познакомились с двумя очень разными людьми, участвовавшими в сталинградской битве не на высоких командных должностях, как Еременко, Чуйков и Шумилов, а на самом нижнем уровне, в окопе, с винтовкой и саперной лопаткой в руках. Что мы увидели? Во-первых, что социальное происхождение их ничем не отличается от генеральского, отличен лишь возраст и предвоенный жизненный путь. Колхозный бригадир Власов и его командарм Чуйков вполне могли быть односельчанами и соседями по улице.

Во-вторых, что воевали в одном войске в каком-то смысле отцы и сыновья. Причем очень часто «сыновья» должны были на поле боя командовать «отцами». Молодые 20-летние лейтенанты, только выпустившиеся из училищ, не могли не видеть в 40-летних крестьянах и заводчанах, призванных с трудового фронта на военный, людей поколения своих отцов, имеющих жизненный опыт многократно больший, чем у них. Но в то же время не прошедших напряженной воинской учебы, которую знали лейтенанты. Какие особенности взаимоотношений в войсках порождало это необычное обстоятельство, можно почерпнуть в советской военной прозе, в творчестве Шолохова, Симонова, Бондарева и других писателей.

В-третьих, что люди, осилившие страшные перегрузки Великой Отечественной войны, сформировались такими не благодаря своим особым выдающимся качествам, хотя и они были важны. Армия являлась частью большого советского общества. «Учителя, учителя, учителя», ― повторяет типичный молодой фронтовик, прошедший с боями путь от Тулы до Восточной Пруссии. «Работа, работа, работа», ― повторяет колхозный бригадир, отмечая, что на фронте еще и полегче будет, разве что опасности для жизни больше.

Наверное, только такой человеческий массив ― сложный и многоликий, сотканный из устремившихся в высоты военного искусства красноармейцев Гражданской войны, ставших генералами, опытных ветеранов тяжелого труда, создавших новую экономику, молодых романтичных парней, жаждущих подвига и испытаний, ― и мог совершить то, что было совершено на фронтах Великой Отечественной войны.

В следующей статье мы расскажем о том, каким был сам Сталинград к началу сражения ― в чем была его плоть, его жизнь, его дух? Чем жили обитатели города, который сначала заклинил, а потом и сломал наступление всемирной фашистской системы?