Четвертый этаж — 17

В предыдущей статье я начал обсуждение упрощенчества вообще и страшной роли псевдомарксистского упрощенчества в судьбе СССР и советского проекта. Мы уже установили, что упрощенчество было многоэтапным.

На первом этапе Энгельс существенно упростил марксизм, причем наиковарнейшим образом. Потому что упрощение упрощению рознь. Всегда необходимо в определенной степени упрощать сложное, для того чтобы передать его людям, неспособным осваивать это сложное без надлежащего упрощения. Но такое конструктивное упрощение, осуществляемое, в том числе, педагогом, которому надо постепенно вводить юное существо в мир тех или иных сложностей, является обратимым. И именно в этой обратимости — конструктивность подобного упрощения.

Если вы всего лишь превращаете сложное учение А в некое учение А1, которое, не слишком искажая А и не привнося в него ничего нового, является более понятным для ученика, то это обратимо и потому конструктивно. Хотя и небезопасно (как и любое упрощение).

Но совсем другое дело, если вы не только превращаете сложное учение А в более простое А1, но и меняете А на Б, обосновывая свое право на это тем, что А, сколько его ни превращай в А1, А2 и так далее, всё равно будет оставаться слишком сложным. Превращение А в Б необратимо и потому абсолютно неконструктивно.

Энгельс превратил А, то есть марксизм, — в Б, то есть в энгельсизм. И при этом не предупредил простых и доверчивых людей, что он создал свое оригинальное учение, существенно отличающееся от учения Маркса и обладающее таким преимуществом, как простота. Если бы он сказал это, всё было бы честно. Но он этого не сказал. Он назвал Б марксизмом. А потом было сказано об учении Маркса–Энгельса, и никто не обратил внимание на то, что осваивают на самом деле не учение Маркса, то есть А, а учение Энгельса, то есть Б. Притом что Б — это совсем не А1, то есть не упрощенное А. Б — это Б. Близость энгельсовского Б к марксовскому А — это коварная видимость. Сущность же энгельсовского Б в том, что оно страшно далеко от марксовского А и фактически не имеет с ним ничего общего.

И Плеханов, учитель Ленина, и сам Ленин по многим причинам имели дело уже с учением Б, учением Энгельса. И называли его учением А, то бишь учением Маркса. Но и Плеханов, и Ленин еще могли читать Маркса, улавливать разницу между ним и Энгельсом.

Что касается Ленина, то он в последние годы уловил и коварство той подмены, которую осуществил Энгельс, и многое другое. Но, уловив всё это и будучи больным человеком, перегруженным собственно политическими занятиями, Ленин всего лишь схватился за Гегеля, с учением которого познакомился в молодости. Причем даже не очень сильно схватился — в том числе и потому, что сил уже было мало. Поэтому сдвиг Ленина в сторону особым образом интерпретируемого Гегеля (Ленин и говорил, что нужно создавать общество материалистических друзей гегелевской философии) важен не потому, что Лениным получены особые неогегельянские знания, не использованные впоследствии советской властью. Никаких таких знаний Ленин не получил, в чем может убедиться каждый, кто знакомился с тем, как именно Ленин перечитал Гегеля. Но интуиция вождя, уловившего, что советской власти нужно скорректировать то концептуальное направление, которое задавалось энгельсовским учением Б, важна, коль скоро мы хотим понять, почему упрощенчество обернулось на позднем этапе осуществления советского проекта возникновением «гнойника довольства и покоя».

Сталин долгое время не осознавал необходимости скорректировать концептуальное направление Б. Просто потому, что еще в большей степени, чем Ленин, был занят невероятно важными практическими делами. Необходимость такой корректировки он понял в самом конце 40-х годов. Будучи тоже уже очень больным человеком, так же перегруженным практическими делами.

Попытки высмеять его работу «Марксизм и вопросы языкознания» имеют понятный политический смысл. И столь же пошлы, как и все попытки разоблачить сталинщину. Но каждый, кто захочет на основе этой работы и других поздних размышлений Сталина что-то концептуально скорректировать, неизбежно провалится. Потому что в поздних сталинских размышлениях не хватает интеллектуально-политической энергетики. То же самое касается и поздних размышлений Ленина. А также поздних размышлений любых, сколь угодно талантливых, но уже уставших, перегруженных мыслителей, ушедших в практическую политику.

Попытки передоверить осуществление концептуального поворота так называемым «молодым советским философам позднесталинского разлива» (А. Зиновьеву, Г. Щедровицкому, Э. Ильенкову и другим) провалились по двум причинам.

Первая состояла в том, что эти философы, как и их учителя (Лукач, Лифшиц и др.), были именно философами, а не масштабными практикующими политиками, занявшимися философией из необходимости переделывать мир. То бишь корректировать советский проект. Не было ни у кого из перечисленных мною людей таких амбиций.

Вторая причина состояла в том, что концептуальные корректировки позднесталинской эпохи, скованные — что уж греха таить — догматизмом, который в общем-то можно было преодолеть, были свернуты в эпоху Хрущева. Чье упрощенчество, выдаваемое за возврат к ленинизму, уже нельзя было преодолеть. Или, точнее, можно было преодолеть только по рецепту Маяковского: «Его не объехать, не обойти, единственный выход — взорвать!».

Снятие Хрущева не взорвало хрущевское упрощенчество, а, напротив, обернулось чудовищным витком резко большего упрощенчества. И двусмысленностью в ее андроповском, сусловском и иных вариантах.

Упрощение в кубе, в четвертой, пятой и так далее степени...

Но сколько ни упрощай марксизм, для очень многих он всё равно окажется слишком сложным. И вот тут на место специалистов по упрощению (они же — начетчики от марксизма, они же — вульгарные материалисты) приходят другого рода специалисты, сочиняющие пошлые анекдоты. Запомнил анекдотик — и вроде что-то как-то освоил.

В анекдоте говорилось: «Фрейд полагал, что человеком управляют его половые органы, а Маркс полагал, что человеком управляет его желудок».

Услышавшие анекдот любители простоты вздыхают с облегчением: «Надо же, и мы как Маркс. И мы тоже полагаем, что человеком управляет его желудок». Вздохнув с облегчением, они начинают иначе осваивать короткие описания марксизма, предлагаемые вульгаризаторами-упрощенцами. И убеждаются в том, что всё так и есть. Материальные интересы властвуют над миром. Все, кто отрицает всевластие этих интересов, — реакционные идиоты-идеалисты. Или же идеологические враги, стремящиеся к реставрации общественного устройства, основанного на власти попов и феодалов.

Чревократия по Гайдару... Чревократия по Зюганову... Без адресации к духу, без яростной анафемы в адрес упрощенчества вообще, а чревократического — в особенности, мы никогда не обретем искомого. А потому вооружимся духом как оружием, позволяющим покончить с драконами упрощенчества вообще и чревоупрощенчества в частности. Только победив этих драконов, мы сможем вернуть погубленное.

До встречи в СССР!