Барон Врангель сам отказался от «единой и неделимой» России — историк

Барон Петр Врангель, приняв руководство белым движением на юге России во время Гражданской войны, практически открыто отказался от тезиса о «единой и неделимой» России даже на уровне декларации, заявил историк Филипп Попов в комментарии ИА Красная Весна.

Историк напомнил, в каком ключе высказался о демонтаже бюста барону Врангелю в Ростове-на-Дону бывший директор РИСИ и основатель общества «Двуглавый орёл», президент Фонда «Наследие Империи» генерал Леонид Решетников 30 ноября. По заявлению Решетникова, Врангель в Гражданскую войну сражался за «единую и неделимую Россию».

«Не станем подробно разбираться, насколько вообще провозглашенный белыми в Гражданской войне принцип „единонеделимства“ соотносился с их политическими программами и практикой. Хотя трудно не вспомнить, что у того же Деникина, возглавлявшего белых на юге России до Врангеля, с тезисом о „единой и неделимой России“ соседствовал тезис об „автономии окраин и широкой автономии казачьих войск“. Здесь невольно возникает когнитивный диссонанс: так „единая и неделимая“ или „широкая автономия“? Что еще за „федеративный унитаризм“? Но повторимся — это не главное», — отметил Попов.

Он пояснил, что главное же в контексте текущего обсуждения состоит в том, что Врангель, приняв руководство Белым движением на юге, практически открыто отказался от «единонеделимства» даже как от декларации. А весной 1920 года он заявлял буквально следующее: «Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа».

«То есть Врангель, понимая невозможность пресловутого „триумфального марша“, поставил своей целью оторвать кусок от России и противопоставить ей. А своих сторонников мотивировал заявлениями о построении на этом куске „прекрасной России будущего“ и упованиями на то, что ненавистная „совдепия“ как-нибудь развалится от крестьянских восстаний, националистических и иных сепаратистских течений да еще каких-либо факторов», — отметил историк.

Эксперт усомнился, что подобная политика вообще соотносится с «единонеделимством».

Заметим к тому же, что можно сколько угодно грезить врангелевским Крымом как «Русским Тайванем», но — и сам Врангель это признавал — полуостров не обладал экономическим потенциалом, достаточным для обеспечения самостоятельности расположенному на нем государственному образованию. Требовалась еще как минимум Таврия, чтобы хотя бы решить продовольственный вопрос и обеспечить значительный объем экспорта зерна и сырья — а именно на таком экспорте Врангель задумывал базировать экономику подконтрольной территории, получая в обмен промышленную продукцию от западных держав. Удержать же имевшимися силами Таврию и вообще значительные территории за пределами Крыма Врангель если и мог, то лишь при значительной поддержке со стороны внешних субъектов, пояснил Филипп Попов.

«Вот и получается образование, в обеспечении промышленной продукцией практически целиком зависимое от иностранцев, и без них неспособное даже сырьевую базу для оплаты этой продукции контролировать. Говоря прямо, живущее на содержании. И чем же оно могло заинтересовать содержателей?» — пояснил историк.

«Ответ простой — исступленным антисоветизмом, готовностью любой ценой и любыми путями вредить Советской России, принципом „хоть с чертом против большевиков“. Вот в чем была суть и политики Врангеля, и всего Белого движения, а не в лозунгах про „единонеделимство“», — подчеркнул Филипп Попов.

Он также отметил, что еще одним доказательством этому служит и готовность белых поддерживать Польшу в войне против Советской России, и соглашательство с украинскими националистами. В направленной начальнику управления иностранных сношений правительства Юга России Петру Струве осенью 1920 года телеграмме содержится вполне ясный врангелевский тезис: «Что же касается соглашения политического, то Главнокомандующий выражает готовность идти навстречу всем антибольшевистским силам, стоящим на почве федерации с Россией, с обеспечением Украине полнейшей независимости во внутреннем ее устройстве».

Да, тут есть оговорки о федерации с Россией и о независимости только во внутреннем устройстве, но ведь вскоре Врангель передал через генерала Петра Махрова главе украинской военной миссии в Варшаве Зелинскому сообщение о готовности признать независимость Украинской народной республики и Симона Петлюру как ее главу до проведения украинского учредительного собрания, пояснил историк.

«Конечно, особую пикантность данному политическому шагу придает то, что сделан он был тогда, когда сам Петлюра уже полностью обанкротился. Но главное здесь в выражении согласия на признание УНР и на перспективу отдельного от общероссийского украинского „учредительного собрания“», — отметил Попов.

Он задался вопросом: где в этой случае «единонеделимство» Врангеля?

«А главное, апологеты Врангеля хотят уверить, что сама идея построить на клочке русской земли образование, весь смысл которого сводился к нанесению вреда советской власти и которое не могло существовать без поддержки извне, должна нами восприниматься как положительная и перспективная для России? И мы, конечно, не должны замечать переклички этой концепции с существующим в наши дни образованием на наших исконных юго-западных землях?» — подытожил историк.