Были ли русские крестьяне до революции мелкими буржуа?
В статье «О коммунизме и марксизме — 84» и ряде предыдущих статей Сергей Кургинян обсуждает письмо Карла Маркса к Иосифу Вейдемейеру. В этом письме Маркс выражал удовлетворение от статьи Вейдемейера, обращенной против немецкого политика и философа Карла Петера Гейнцена, отрицавшего существование классов и классовой борьбы. Гейнцен пытается выдать классовую теорию за самодел Маркса. Сам Маркс в письме к Вейдемейеру это отрицает и ссылается на целый ряд мыслителей из противоположного лагеря, которые задолго до него говорили о классах и их антагонизме.
В своей статье Сергей Кургинян обращает внимание на один важный момент. Гейнцен фактически говорит о том, что Маркс, критикуя буржуазию, становится противником ее прихода к власти, то есть как бы оказывается сторонником монархических, антидемократических сил. Сергей Ервандович пишет, что заподозрить Марса или Ленина в том, что они были сторонниками союза со всеми подряд антибуржуазными силами никоим образом нельзя. Но, говорит Сергей Кургинян: «А вот чем была по сути Великая русская революция — это отдельный вопрос. Не было ли в ней, пусть не в плане социальной реальности, а сугубо духовно, чего-то, позволяющего говорить о подобном союзе? Не это ли беспокоило Плеханова в русском, ленинском большевизме? И не это ли нащупывал Маркс в русском народничестве, русской общине, русском способе производства, именуемом «азиатским»?»
В связи с этим вопросом меня посетила следующая мысль. Действительно, правомочно ли марксисты относили крестьянство всех стран к мелкой буржуазии? Ну в Германии это, конечно, правомочно. В Прибалтике или Финляндии, где крестьяне жили как фермеры на отдельно стоящих хуторах, и где ближайший сосед — за километр, это тоже правомочно. Но русский крестьянин, который жил в деревне и был вовлечен в общину — разве можно его назвать мелким буржуа? Этот крестьянин представляет собой часть не буржуазного, а предыдущего уклада, именуемого феодальным. Буржуазный реформатор Столыпин как раз и стремился обуржуазить деревню и превратить крестьян в фермеров, что, правда, у него плохо получилось.
Мне вспоминается коротенький рассказ Мамина-Сибиряка «Главный барин», в котором появление богатого и сорящего деньгами барина в богом забытой деревушке, жившей ровно как в XVII веке, перевернуло вверх дном всю жизнь и буквально свело людей с ума. Охотник, от лица которого ведется рассказ, уезжает из деревушки Грязнухи с тяжелым чувством. Он знает, что вскоре около нее пройдет железная дорога, и что жизнь в этой деревушке никогда уже не будет прежней.
Историки знают, как сопротивлялась крестьянская община пришествию капиталистических порядков. Тот же Маркс в письме к революционерке Вере Засулич признавал, что сохранившаяся в России крестьянская община в случае победы пролетарской революции на Западе может иметь прогрессивное значение как некий островок первобытного коммунизма, дожившего до наших дней.
Думаю, что вполне уместно говорить о том, что союз рабочих с крестьянами после Октябрьской революции был по сути своей союзом с силой явно докапиталистической, с эксплуатируемым классом феодального уклада.
