Ждут Украину на русские деньги. Интервью о «пятой колонне» в севастопольской культуре
Весной 2020 года президент России Владимир Путин назвал Севастополь патриотической столицей. После начала военной спецоперации на Украине вопрос о патриотизме встал всерьез. Особенно остро эта проблема обнажилась в сфере культуры.
Многие деятели, в свое время обласканные властью, откровенно не приняли этого решения. Часть из них открыто осудила боевые действия и поддержала украинский нацистский режим, осуществляющий геноцид в отношении жителей Донбасса с 2014 года. Другая часть затаилась, не высказывая ни поддержки, ни осуждения.
Корреспондент ИА Красная Весна побеседовал с севастопольским поэтом и бывшим работником драматического театра им. А. В. Луначарского Евгением Барулиным, который, как он считает, был уволен за поддержку СВО и за критику политической позиции руководства театра.
ИА Красная Весна: Евгений, в прошлом году случилось Ваше громкое увольнение из театра имени Луначарского. Не могли бы Вы рассказать, что послужило причиной?
Евгений Барулин: Чтобы прояснить ситуацию, позволь сделать небольшое отступление, дабы было понятно, как я вообще попал в театр.
Чтобы ни у кого не было иллюзий, мол, я рвался и уговаривал взять меня в штат, оговорюсь — отнюдь, ничего подобного не было и быть не могло. Скажу больше — я не сразу согласился на это предложение, но в конце концов поддался уговорам дирекции на какие-то семь тысяч плюс-минус, с единственной мотивацией — цитирую директора: «Сейчас нам очень нужны такие люди, свежие творческие идеи…»
Дальнейшие заявления главрежа об «операторе-прогульщике» — обыкновенная ложь, по той простой причине, что я не обладаю этой профессией, никогда ей не занимался и не имею минимальных навыков в этой сфере.
И те, кто полагают, что я пришел в театр уже со сложившимся мнением и знаниями об обстановке, которыми сейчас владею, намеренно или по незнанию ошибаются. Я не знал, что представлял собой на то время ни коллектив, ни главный режиссер, ни обстановка в театре.
Впрочем, в театре меня быстро просветили, «кто есть ху», как говаривал Задорнов. Сознаюсь, что не сразу поверил в реалии, особенно, что за личность этот самый главный режиссер. Но его подчиненные и по совместительству служители Мельпомены были весьма убедительны в своих доказательствах, а вскоре многое из того, чему я не верил, стало для меня более чем очевидным. Чай, не слепой. Вот интересно, все, кто мне изливал душу про этого «деятеля искусств», до сих пор «служат» в театре, стелятся перед ним, небось, вздрагивают, вспоминая эти откровения.
Как неоднократно говорил мне один заслуженный артист России, дай бог ему здоровья: «Женя, это болото, беги отсюда!» Не поверил, не послушал. А зря. Знал он, что говорит.
Я же возражал ему, что, нет, это рай — жил припеваючи, фотографировал актеров, руководил проектом «Платановая аллея», потом — «Читаю стихи». И действительно, так оно и было: актеры — прекрасные модели для тогда еще начинающего фотографа, опять же воздух был насыщен творческой новизной, творческим порывом.
Спектакли. Следуя своему правилу, я всегда оплачивал свое место в зрительном зале (по крайней мере, старался), несмотря на смешную зарплату. Повелось так у рокеров в 90-х, помнишь? «Любишь рок-н-ролл, заплати за билет!» Даже на концерты брата и группы «Лидер» всегда покупал билеты, с оговоркой — когда были деньги, ибо 90-е были очень сложным временем.
Потом это стало традицией и распространялось на все посещаемые мной мероприятия. Представляю себе, куда бы завела больная фантазия моих оппонентов, если бы я ходил на все мероприятия так, как ходят, к примеру, они сами.
В общем, жил я себе припеваючи, вел свой проект «Читаю стихи» на малой сцене театра лет пять-шесть. К слову сказать, проект этот был создан еще в мою бытность редактором на радио «Вести», куда меня позвали в разгар Русской весны. Вечера тогда проводились в арт-кафе «Снежинка», на Приморском бульваре, в театре «Психо-дель-Арт». Помню, читали стихи с Масловым [руководитель и главный режиссер театра «Психо-дель-Арт»] в одном из ресторанов в центре города.
Когда я пришел в театр, вечера проекта «Читаю стихи» стали проводиться на малой сцене. Помню, насчитал двадцать четыре аншлага подряд. Уже много позже мне сказали (опять же, в театре), что проекту «Читаю стихи» дали малую сцену академического театра, дабы раскрутить ее. Что и случилось, в том числе и потому, что в проекте этом выступали многие известные музыканты и поэты. Одним словом, жил-не тужил, обласканный премиями и благосклонностью.
Но тут прозвенел для меня первый звонок — премьера спектакля «Снег. Снег».
С недоумением я посмотрел этот плевок в русскую классику. По моему мнению, это был открытый призыв к по-обломовски пассивному сопротивлению российской власти. Особенно, если учесть, что он вышел на пятом месяце СВО.
Это открытый призыв для «думающих» людей не взаимодействовать с властью. Я остолбенел, честно говоря. И, самое главное, сам режиссер Иван Миневцев не скрывал тот факт, что его на разных уровнях предупреждали и уговаривали не ставить этот спектакль, о чем он, вместе с главным режиссером, говорил в интервью на радио перед премьерой.
Открыто о противостоянии власти он не говорил — речь шла о том, чтобы по-обломовски, в интерпретации Угарова, не иметь никаких дел с государством. Напомню, это на пятом месяце СВО, перед мобилизацией!
Главный режиссер театра Лифанов и режиссер спектакля Миневцев вдвоем давали это интервью. Его легко найти на «Комсомольской правде», они давали интервью в прямом эфире.
После моей ссоры с главным режиссером директор театра лично сказала мне: «Женя, я знала, что меня подставят. Я знала, что не надо связываться, но меня всё-таки убедили». Как их убедили? Деньгами? Я этого не знаю. Но за каждое слово я готов, как говорят не любимые мной англосаксы, поклясться на Библии.
Теперь к делу. У меня раздается звонок. «Здравствуйте, Женя! Это Анатолий Михайлович Костенников [председатель общественного совета при департаменте культуры Севастополя]. Знаете такого?» Я сказал, что знаю, хотя я ему номера телефона своего не давал.
Он попросил меня помочь ему сделать ролик про аллею Героев, где похоронены бойцы, погибшие в зоне СВО. Он хотел запечатлеть временные могилы с деревянными крестами. Для потомков. У него самого сын погиб в первые дни СВО.
Не согласиться я не мог. Хотя спросил: «Анатолий Михайлович! А почему Вы обратились именно ко мне?» — «Потому что, Женя, я читаю твои посты, и знаю, что ты наш человек». Я согласился и сказал, что счел это предложение за честь.
И вот меня привезли туда друзья. Начался мелкий дождь. Я четыре часа ходил под дождем и фотографировал. Это было сложно, потому что одной рукой ты щелкаешь, другой отгибаешь венки, потом сами венки фотографируешь и записываешь данные. Мы потом туда еще раз пять ездили, чтобы дополнить и уточнить материал. На тот момент там было похоронено 78 наших парней.
А поскольку я человек иррациональный, творческий, на меня вот эти даты, фамилии, взгляды ребят с фотографий произвели такое сильное впечатление, что я оттуда вышел совершенно другим человеком. Вот с этого всё и началось.
Я пришел домой, и где-то через день или через два я написал о недопустимости постановки в моем театре таких спектаклей в то время, когда пацаны молодые гибнут.
Мне сказали: «Женя, уберите свой пост». А с каких это таких? Это моя гражданская позиция. И потом, я это в лицо говорю. Я, может быть, впервые в жизни высказываю свою гражданскую позицию. Почему мне пытаются закрыть рот? Это что такое?
Мне директор сказала, что театру не нужна такая позиция. Они здесь думают по-другому, у многих родственники на Украине, а у самой дочка в Англии.
И вот тогда я уже в театр стал заходить по-другому. Конечно, я уже заходил осторожно. Я стал прислушиваться и начал слышать вещи, которые я раньше просто пропускал мимо ушей. Вдруг я услышал такие вещи типа: «А где вы видели в Чернигове фашистов? Это вы — русские фашисты». Мне были звонки, мне писали оскорбления в адрес русской армии, что «мы вас, сука, будем вешать». Это что такое?
И эти люди продолжают работать и сейчас! Один из них, тоже «заслуженный» донельзя, мне это написал: «Живи пока!» Потом мы с ним встретились, месяца через три. Помирились. Я сказал, что прощаю его, но в последний раз.
Я понимаю, что он был пьян, что брат у него там под бомбами погиб, потом у него мать там умерла примерно через полгода. Но он снова стал звонить через какое-то время с оскорблениями в адрес меня, моей страны, русских, президента. Сейчас он гарцует на всех этих выставках и корпоративах. Бабло заколачивает, детей учит. Интересно чему?
Помню, я зашел к директору в кабинет и говорю: «Ирина Николаевна [Константинова], я где нахожусь? В Севастополе или в Киеве? У меня такое ощущение, как только захожу в театр, что в Киеве». В ответ: «Женя, ну вы же знаете, что у нас люди в основном с Украины, у нас там родственники».
Ну, подождите, и что же делать? Мне в ответ, что «эта война не наша, вам нравится, вы и воюйте, но, приходя в театр, оставляете оружие на входе, а здесь мир искусств». Тогда она мне и заявила: «Женя, ну вы же знаете, что у меня дочь в Англии». А я говорю, что у меня сын в морской пехоте в Сирии был, что будем делать, как расходиться?
И тут звонит мне главный режиссер Лифанов: «Евгений Анатольевич, давайте с вами встретимся, слышал, у вас ко мне есть вопросы». Я согласился, и мы вместо заявленных 15 минут проговорили два часа.
Он был очень вежлив, но вопросы были такие: «Ну, вот скажите, на вас майка Че Гевары, а на мне другая майка. Вы что, хотите, чтобы мы все ходили в одинаковых майках?» Я говорю: «Григорий Алексеевич, у Родины бывают такие времена, когда все надевают одежду одного цвета. Например, защитного».
Он спросил, почему мне не нравится спектакль «Снег, снег». Я говорю: «Вы же понимаете, что Гончаров создал роман «Обломов» о безвременье, когда в русском обществе появились прожигающие бездельем жизнь люди, ну такие герои нашего времени».
Автор пьесы «Снег, снег» Угаров, там целая история. Сразу после выборов президента, 18 марта 2018 года, когда стала очевидна победа Путина, именно Угаров написал в Facebook (организация, деятельность которой запрещена в РФ): «Ждем 5 марта». Позже в одном из интервью он прокомментировал это так: «Я считаю, что это будет всенародный праздник — похороны зимы».
Напомню, что 5 марта — день смерти Сталина. Я говорю, как вы можете ставить на сцене севастопольского театра спектакль этого человека, когда сейчас наши люди гибнут. Я был на кладбище, там наши пацаны лежат. Молодые! Вы же ставите Угарова, который переиначил Гончарова, говорившего (даже вошло в русский язык слово «обломовщина») о человеке, который жизнь прожил и не принес никакой пользы государству.
Угаров же говорит, что времена поменялись. Сейчас, если не приносить пользу вот этому государству, то это подвиг. Ты как бы кладешь свою жизнь на алтарь борьбы с режимом. Я говорю: это что такое? Там гибнут люди, а вы здесь призываете меня к тому, чтобы не быть в этот час с моим государством. Мне с вами всё понятно.
Мне был поставлен ультиматум: либо я увольняюсь, либо не пишу больше ничего в соцсетях. Я сказал, что буду продолжать писать. В конце я сказал, что Вы уже столько лет прожили в Севастополе, а так и не стали севастопольцем. Вы так и не поняли этот город. И Вы — враг Севастополя. А он сидит — глазами хлопает.
Ну тут и началось. Я продолжил писать посты об этой ситуации в театре. И вот за несколько дней до нового года звонит мне одна дама из отдела кадров: «Евгений Анатольевич, вы не могли бы приехать? Мы больше не нуждаемся в ваших услугах».
Ну, я приезжаю. Со мной специально поехали друзья и моя жена, потому что, знаете, характер у меня взрывной. Мне сказали, чтобы я писал заявление по собственному желанию. Я говорю, подождите, как по собственному? У меня проект «Читаю стихи». Я вот предлагаю провести там поэтический вечер «Жди меня», который будет посвящен нашим бойцам.
Мне сказали, что им мои вечера не нужны. Я говорю, подождите, вы же начальник отдела кадров, вот и занимайтесь кадрами, а не репертуаром. Мне снова было сказано, что «у нас родственники на Украине».
Повторяю, что всё это происходило в присутствии свидетелей. «Нам эта война не нужна. Это ваша война, не наша». Я просто остолбенел и говорю, мол, ну ладно, хорошо, будем разбираться.
И тут жена мне говорит: «Пожалуйста, напиши заявление, ты же после инсульта, а им на это наплевать».
И тогда я поставил условие, напишу только с одним условием — если буду уволен по следующей причине. Пишу: «Прошу уволить по собственному желанию ввиду политических разногласий с руководством театра». Самое интересное, что мое заявление приняли. Хоть так — лишь бы уволить. У меня, если что, есть фотография моего заявления.
ИА Красная Весна: Местные СМИ как-то освещали ваш громкий уход? В соцсетях это достаточно бурно обсуждалось.
Давали слово только им. Я, как человек впечатлительный, специально ничего не смотрел, не читал, но мне мои друзья присылали выдержки. Если бы мне дали возможность высказать свою гражданскую позицию наши «замечательные» СМИ, я бы все рассказал. Полистайте страницы в соцсетях за последний год сотрудников театра и мою, и вам сразу всё станет ясно, у кого какая политическая позиция.
ИА Красная Весна: Как дальше развивалась ситуация? Вас же не оставили в покое?
Начались обзвоны моих друзей, стали терроризировать их. Потом мне стали приходить эти звонки. Один клоун каждодневно писал мне эсэмэски.
Потом было предложение от директора, когда меня публично поддержал писатель Платон Беседин. Она мне предложила остановить это всё следующим образом. Должна была собраться труппа и передо мной хором извиниться. Я говорю, нет, подождите, вы обливали мою фамилию грязью, а у меня здесь дети, внуки. Теперь вы хотите между собой по-тихому все замять? Нет, так не пойдет.
ИА Красная Весна: Вы же все-таки добились снятия спектакля «Снег, снег»?
Да, спектакль вообще убрали из репертуара. Мои дотошные друзья стали задавать вопрос, а кто и на какие деньги вообще санкционировал этот спектакль. Директор позвала их с товарищем из одной общественной организации к себе в кабинет. Я отказался, не пошел, а они пошли с боем.
Они сидели, а директор перед ними оправдывалась — грамоты показывала, десятилетний баланс и тому подобное. Они говорят, нет, вы подождите, но откуда деньги на спектакль?
Она вначале сказала, что был выделен грант, потом, что это деньги небюджетные, и третий вариант, что это деньги, заработанные театром самостоятельно. Ей возразили, ну подождите, вот вы за полчаса дали три варианта, какой же из них правильный? Не ответила.
То есть ясно, что всё это ложь. Ведь совершенно понятно, что никакой комиссии не было, на какие деньги он поставлен — тоже неизвестно.
Мои друзья и соратники предполагают, что это был заказ, самый настоящий заказ. Так же, как и в Симферополе был поставлен такой же антивоенный гадкий спектакль. Но после того как про него сняли передачу, его убрали из репертуара, а уже через год был поставлен спектакль про СВО. Мои соратники говорят, что это всё потому, что там Аксёнов, а здесь нет такого.
Они на меня вылили тонны лжи, пользуясь тем, что в их руках СМИ. Вот единственное, что меня персонально не трогали, хотя я не та личность, про которую нечего рассказать. Видимо, было некое негласное решение, потому что они боятся. Они не могут ответить на вопросы, которые я поставил в самом начале всей этой эпопеи.
Во-первых, кто санкционировал постановку спектакля по пьесе ярого врага президента Путина в разгар СВО? Во-вторых, на какие деньги был поставлен этот спектакль? И, самое главное, как данный спектакль оказался в списке Пушкинской карты? Ведь на него водили детей! Ну и не будем забывать о нетрадиционной ориентации главного режиссера, в чем меня убедили-таки служители Мельпомены.
ИА Красная Весна: Правда, что в первоначальном варианте этого спектакля мат со сцены звучал?
Как я уже говорил, перед каждым спектаклем я читаю то, что ставит товарищ Лифанов. Когда я прочитал пьесу Угарова, я просто офонарел. Да, у него там ну буквально на третьей странице выходит слуга Обломова и произносит известное слово из трех букв.
В нашем театре есть такая практика устраивать допремьерный показ, на который раньше приходили только работники театра, а один раз за деньги давали такой показ. И вот, собираются люди, и выходит актер и произносит известное слово из трех букв. Запись этого показа велась на две камеры, но думаю, что, если их спросить об этом, они будут врать, что ничего подобного не было.
В итоге это слово из трех букв заменили на более приличное из четырех, но на ту же букву. Повторю, что этот спектакль был доступен детям по Пушкинской карте.
Ну, и главный вывод для меня из всего того, что я сказал, — это то, что я в свои 60 лет высказал гражданскую позицию, а меня пнули под зад за это. Меня оскорбляли так, как только хотели, причем люди, сами далекие от традиционных ценностей моего народа.
Тем не менее, благодаря давлению моему и общественности эту пьесу в итоге сняли, и какие-то подвижки идут в здоровую сторону. Например, на сцене театра возродили мюзикл «Севастопольский вальс». Его, правда, возрождали лет семь, и главный режиссер категорически этого не хотел. Они, конечно, понимают, что политика государства после начала СВО поменялась.
Всё равно они ж как бы чувствуют, куда теперь ветер дует. Я сошлюсь на писателя Олега Роя, он замечательно сказал. Я немножко перефразирую. Вот представь, что наш бронепоезд «Смерть фашизму!» на всех порах идет к Победе. Да, этот состав запускали тяжело, не всё получалось. То он ехал, то останавливался, то его бомбили.
Но теперь вдруг всем стало понятно, что он идет уверенно к Победе. И в это время начинают в последний вагон загонять тех, кто всё это время всё оплевывал, кто не верил в нашу победу, кто ждал Украину.
А они не в последнем вагоне хотят ехать. Они, толкаясь локтями, будут идти в первый вагон. И из этого вагона они выйдут в медалях. И там будет Лифанов, и эти все эти деятели там будут. И станут говорить, как они мужественно здесь поддерживали наших бойцов.
Читайте также: «Пятая колонна» на местах или «как бы чего не вышло» — не всё ли равно?
