О культуре усыновления в США — 2
Начав обсуждать в предыдущей статье тему «Культура усыновления в США» (каковую России ставят в пример как пока что недосягаемый образец), мы показали, что за последние два столетия в США практика усыновления детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, претерпела принципиальные изменения. Пройден путь от нерегулируемых законом единичных случаев усыновления до становления юридически оформленного социального института усыновления во всех штатах. Были разработаны и внедрены стандарты, регулирующие процесс усыновления, расширились категории детей, подлежащих усыновлению (в том числе, дети с ограниченными возможностями, дети национальных и расовых меньшинств, подростки, дети с ВИЧ, СПИДом), а также созданы кадры квалифицированных социальных работников.
Особо следует отметить, что в 70-е годы прошлого века начинается новый этап в развитии культуры усыновления в США, получивший название «Время детей радуги». В это время проблема усыновления была выведена на международный уровень. Уже в 1974 году на Всемирной конференции по проблемам народонаселения был принят Всемирный план действий, который призвал страны упростить проблемы усыновления с тем, чтобы все супружеские пары могли бы иметь желаемое число детей.
За прошедшие после конференции десятилетия в мире наблюдался рост новых демографических тенденций — поздние браки и поздние дети, рост уровня бездетности и разводов, распространение новых форм семей (гомосексуальных, прежде всего) — привели к тому, что возросло число людей, которые использовали альтернативные способы стать родителями. Главный из которых — усыновление.
Вступившая в силу в 1989 году Конвенция ООН о правах ребенка закрепила детецентристское законодательство. И принцип соблюдения интересов и благополучия ребенка стал краеугольным при решении всех вопросов, связанных с усыновлением. Напомним, что если еще 100 лет назад обычно усыновлялись подростки или даже взрослые люди, которые могли обеспечить сохранение семейного рода, то сегодня принцип соблюдения интересов ребенка и наилучшего его обеспечения — основной в законодательствах по усыновлению в большинстве стран мира. Помимо прочего, это свидетельствует о стремительном росте значимости, ценности детей. Добавим — и их цене на международном рынке торговли детьми.
В 70-е годы в США под задачу международного усыновления оформляется новый язык в этой сфере. Разработанный в среде американских социальных работников «позитивный» (positive) язык усыновления был призван разрушить негативные представления об усыновлении через внедрение новых терминов, которые бы уравнивали родных и приемных родителей. (Ситуация, знакомая читателю по внедрению политкорректности в различные сферы жизни — начиналось с безобидного «не негр, а афроамериканец», и привела к сегодняшнему «не педофил, а человек, любящий детей по-настоящему».)
В частности, в рамках позитивного языка термин «natural mother» («родная мать») был заменен на «birth mother» («биологическая мать», «мать, которая родила»), поскольку употребление термина «natural parent» оскорбляло приемных родителей и заставляло их чувствовать себя «unnatural» («unnatural» в английском имеет ярко выраженный негативный оттенок как «ненормальный»). Или, например, рекомендовалось избегать терминов «real parent» («настоящий родитель»), «real family» («настоящая семья»), «real mother» («настоящая мать») в отношении биологических родителей, поскольку оказывалось, что приемные родители являются не настоящими, «artificial».
Ответом «позитивному» языку на поле усыновления стало возникновение «честного» языка (honest adoption language). «Честный» язык строился на убеждении его сторонников, что семейные отношения первичны по отношению к юридическим актам, что внедряемая (позитивная) лексика унижает настоящих родителей и направлена лишь на расширение рынка приемных детей. Что политкорректный «позитивный» язык усыновления не отражает всего комплекса противоречивых, сложных, драматических чувств, возникающих у участников усыновления. По существу, «честный» язык созвучен понятиям традиционных культур. И на этом языке женщина, давшая ребенку жизнь, это «natural, first mother» (естественная, первая мама). А не «birth mother» — биологическая мать. По мнению сторонников «честного» языка, термин «birth mother» — пренебрежительный и подразумевает, что после родов женщина перестает быть матерью, а рассматривается как «breeder» («производитель»), «incubator», то есть суррогатная мать.
И если в «позитивном» варианте «передать ребенка на усыновление» — to place (нейтральное — разместить), то в «честном» — to surrender (дословно — капитулировать, сдаваться), to separate (разлучаться) или даже — to lose adoption (потерять отцовство/материнство).
То есть, на поле усыновления на уровне терминологии (лексики) шла и идет серьезная смысловая борьба за семью. И осуществляется она отнюдь не только в рамках одной страны. По аналогии с американским «позитивным» языком усыновления российские журналисты старательно выбирают эмоционально позитивные слова вместо негативных, но дающих закрепленную веками смыслово-эмоциональную оценку массовым процессам по устройству детей в приемные семьи. Исчезают слова «отчим», «мачеха», «приемыш», а термин «родной/свой ребенок» меняется на «кровный, биологический ребенок», «детдомовец, сирота» на «ребенок, ожидающий родителей/нуждающийся в семье» и т. д.
Не останавливаясь на языковых нововведениях, институт социальных работников заявил о необходимости сформировать «культурную компетентность». Началось оформление таких понятий и практик как «открытое усыновление», «культура рождения». Именно они и определили основные направления развития современной культуры усыновления в США.
Что такое практика «открытого усыновления» (Open Adoption)? Вот как это происходит: забеременевшая молодая женщина, одинокая женщина или пара, которая считает, что по тем или иным причинам не может воспитать будущего ребенка, обращается в соответствующее Агентство, которое ищет приемных родителей для будущего малыша. Далее женщина (или пара) встречается с несколькими потенциальными родителями и выбирает из них подходящую семью для ее еще нерожденного ребенка.
До рождения ребенка обе семьи между собой поддерживают отношения, обсуждают течение беременности. Когда наступают роды, приемная семья присутствует на них, и часто новорожденного ребенка отдают в руки приемной матери. Далее по мере роста ребенка приемные родители сообщают биородителям о том, как развивается малыш. Высылают его фотографии, видео, происходят встречи... всё для подтверждения того, что ребенок был отдан биоматерью в хорошие руки. Всё предельно открыто: ребенок знает, что он приемный, что у него 4 родителя, что родные родители передали его неродным. И все утверждают, что любят ребенка...
Согласитесь, что такая договорная операция по добровольной передаче своего ребенка в чужую семью, мягко говоря, неестественна. По крайней мере, для России. Потому что не от безвыходности и не в порыве отчаянья (что еще хоть как-то могло бы понять наше традиционное сознание), а — подумали, посчитали, договорились и сознательно отдали своего ребенка. И нередко чувствуют себя при этом еще и благодетелями.
Чем это отличается от суррогатного материнства? Ничем.
Нужна ли нам такая американская культура усыновления, внедряемая сегодня по всему миру как «глобальная»? На наш взгляд — однозначно нет.
«Открытое усыновление» сопровождается общественным движением «культура рождения». Данная «культура» приветствует обязательное (!) приобщение приемного иностранного ребенка к культуре той страны, из которой он родом. Даже если он был усыновлен в младенчестве. Речь идет о налаживании связей приемных родителей с биологическими родителями усыновленных детей, с их кровными родственниками, со страной, откуда были вывезены дети. Например, дети вместе с приемными родителями посещают приюты или семьи, в которых дети находились до усыновления, ездят вместе на экскурсии по стране, откуда дети родом.
И никто не задумывается, что такое установление связей может иметь (и имеет) обратный эффект — приемный ребенок ощущает, что он чужой и в приемной семье, и на своей исторической родине. Такой же чужой, как и в рассмотренной выше ситуации «открытого усыновления» при наличии четырех родителей.
Поэтому не удивительно, что открытость усыновления приветствуется не всеми американскими родителями. С одной стороны, незнание тайны происхождения ребенка не приводит к травмированию его психики и нарушению его отношений с приемными родителями, что могло бы произойти в случае ее обнародования. С другой стороны, постоянные контакты детей с родными родителями нарушают их отношения с приемными родителями и влияют на привязанность к ним. Вплоть до возникновения у детей чувства вины перед обоими. Не говоря уже об имеющих место конфликтах между родной матерью и приемными родителями.
А главное, на наш взгляд, при таких процессах размывается само понятие «семьи», а вместе с этим исчезает та безопасность и опора, которую дает семья ребенку в сложном процессе его роста, становления, да и на протяжении всей его взрослой жизни.
Широко известно, что ребенок при разводе родителей получает серьезную психотравму. А здесь он живет с одной мамой, встречается с другой мамой, которая почему-то отдала его. И какая из них мама? И где его семья?
Не стоит также забывать и о значительном размывании понятия «нормальная семья» узаконенным существованием в США гомосексуальных семей.
И наконец, еще об одной важной составляющей американского усыновления. Продвигаемое США международное усыновление является доходным бизнесом с оборотом очень больших денег. Конечно, это отдельная тема, которую мимоходом не раскрыть, но ее следует обозначить. Поскольку без ее учета мы не поймем, откуда такое внимание к культуре усыновления в США.
Приведем лишь мнение на этот счет Роели Пост, известной правозащитницы из Дании, эксперта Еврокомиссии по правам человека. По ее словам, международное усыновление перестало быть «гуманитарной акцией», это давно — индустрия. На рынок международного усыновления часто попадают не сироты, а дети бедняков из бедных стран. Роели Пост участвовала в разоблачении коррупционной сети, приводившей к массовой передаче румынских детей в США и другие страны Запада на усыновление, подтвердив документально, что это была торговля детьми в больших масштабах. В результате ее расследований Румыния с 2006 г. запретила международное усыновление.
Специалисты отмечают, что в мире сегодня активно формируется «глобальная культура усыновления». Она определена как «одновременный процесс гомогенизации (приведения однородности), унификации процедуры усыновления и качественной культурной адаптации семей с приемными детьми». Но по факту во главу угла ставится идея не гомогенности, а разнообразия форм. Обществу объясняют, что усыновление непременно характеризуется богатством форм создания семьи. И чтобы обеспечить такое «богатство», американские исследователи активно изучают, заимствуют и внедряют формы, ритуалы и традиции, существующие в семейной традиции архаических обществ. Не случайно, что именно на архаическую нормативность ссылаются пропагандисты таких нетрадиционных семейных форм как однополая, бисексуальная семья или педофилия.
Россия, имеющая свои духовные традиции в культуре усыновления, общую высокую русскую культуру, не обязана и не должна (!) переходить на чуждые, неприемлемые для нас представления о семье, о доме, о родстве. Как бы этого ни добивались проводники глобальной культуры усыновления. И эту позицию мы должны четко заявлять и отстаивать.
